В свои двенадцать лет Толя Туманский мог без кокетства сказать, что жизнь у него непростая. Он и выглядел и ощущал себя взрослее своих одноклассников. Конечно, он не знал лишений. Ел досыта, и еда была вкусная. Обувь носил новую и прочную. Одежду ему покупали в хороших магазинах. Он регулярно ездил на каникулы за границу. В основном, правда, в Литву на хутор к бабушке Римме, но все-таки. Компьютер, ролики, коньки, лыжи, всевозможные игрушки и самые лучшие книжки — все это у него было. Дело было в другом. Если разобраться, у него была очень странная семья с непростыми взаимоотношениями, и, чтобы успешно со всеми взаимодействовать, приходилось разбираться в таких хитросплетениях, что только держись.
Мама. Мама была самой лучшей на свете, это не обсуждалось. Ему все друзья завидовали. Ее можно было не только любить, как полагается любить маму. С ней получалось дружить. Не так, конечно, как с Антоном или Дениской, не вовсе на равных, но именно дружить. Сколько он себя помнил, мама была рядом. Они играли, читали книжки, путешествовали. Она научила его всему, что он знает. Да, и на компьютере тоже. Единственным маминым недостатком было то, что она очень много работала. И чем дальше, тем больше. С другой стороны, это была гарантия свободы. У нее не было времени, чтобы «нависать», по образному выражению того же Антона. Он так и говорил: «Везет, у тебя мать не нависает», что значило: не стоит над душой, не лезет в твои дела, не ограничивает твое общение. Короче, не пытается контролировать все стороны твоей жизни. Наоборот, Толя сам стремился поделиться с мамой всем, что происходило в его жизни. И очень радовался, когда у нее находилась для этого свободная минутка. Мама защищала его от бабушки. Вернее, от прабабушки.
Толик не очень хорошо помнит то время, когда они жили за границей. Без прабабушки. А вот как приехали в Москву и поселились с ней, помнит прекрасно. Потому что до этого мама была все время с ним. А тут она пошла работать, и он достался Полине на растерзание. Ну, это так говорится, на растерзание. На самом деле у нее были положительные качества. Готовит вкусно. Правда, теперь все реже, старая стала, ей сил не хватает у плиты стоять. Еще всегда знает как какое слово правильно пишется. Спит днем часа по два, по три: в это время наступает долгожданная свобода, надо только не шуметь. Главное же неприятное качество: прабабка Полина жутко правильная. Всегда на все случаи жизни у нее правила, и не дай Бог их нарушить. Запилит до смерти. Голос у нее громкий, хорошо поставленный, с визгливыми нотами и от старости немного надтреснутый. Так в мозг и впивается. Зудеть может часами. Вытерпеть такое невозможно. И, по мнению Толи, совершенно ни к чему. Правила-то у бабки допотопные. Например, если положила что-то тебе на тарелку, хоть подавись, но съешь. Если что-то велела — делай, даже если это никому не нужно. Рассуждать — ни Боже мой. Кошку или собаку завести не позволяет. Помешана на чистоте и порядке. Если бы мир организовывала Полина, все были бы одного пола и возраста, ели бы одно, одевались бы одинаково, ходили молча и строем. А она бы всеми командовала.
С бабкой Толя постоянно ругался. Он ее не любил, хотя какую-то странную привязанность испытывал. В конце концов, она по-настоящему не злая, только вредная. Порядочная. Это он понимал. Маму тиранит, но любит. Его, Толика, только терпит, а маму обожает. Хотя мозг ей выносит регулярно.
Толик любил бабушку Римму, к которой они с мамой каждый год ездили отдыхать в Литву. Звал ее бабулей. Она никому мозг не выносит, наоборот, вкусно кормит и заботится, чтобы все были довольны. Еще больше, чем бабулю, он любил ее мужа Йонаса. Хотя тому было уже за шестьдесят, они были на «ты». Пока Толя находился на хуторе, они с Йонасом не разлучались. Вместе ходили в лес и на рыбалку, вместе строили сарай, чинили дом, пилили, строгали, забивали гвозди. У Йонаса было трое сыновей, взрослых дядек, но они жили где-то далеко и приезжали редко. А внуков, кроме Толи, не было. Дружба с этим немолодым человеком, в руках у которого спорилась любая работа, который не гнушался возиться с мальчишкой и всему его учить, была, после дружбы с матерью, самым дорогим в жизни Толи. Иногда, когда Полина допечет, он мечтал, что уедет в Литву к Йонасу, будет жить на хуторе. Мама тоже туда приедет. Может быть даже выйдет замуж за кого-то, похожего на Йонаса: такого же большого, спокойного, молчаливого и работящего, с которым можно будет так же замечательно дружить.
Отец никогда с ними не жил. Нет, наверное жил, но Толик тогда был совсем маленький и не помнит. По крайней мере в Швейцарию к ним он приезжал, и каждый раз это было событие. Вместе с ним приезжала бабушка Нина Анатольевна. Она вся состояла из ломаных и гнутых линий, была покрыта огромным количеством косметики и пахла как парфюмерный магазин. К Толику относилась ласково-брезгливо. Чмокала воздух около уха, морщилась и неестественным движением руки отсылала прочь. Любить ее было невозможно. Отец был высокий, стройный, красивый даже на детский взгляд. Держался барственно и отчужденно. С Толиком напрямую не разговаривал, задавал вопросы маме или няне Серафиме в Толином присутствии. Зато он дарил подарки. В Швейцарии детская была завалена роскошными дорогими игрушками, большей частью которых играть было боязно. Другие просто для игры не годились. Ну что, скажите, можно делать с плюшевым крокодилом в натуральную величину? Хотя получению этих ненужных вещей Толя радовался. Это был знак внимания от великого человека — собственного отца. К тому же понимать, что это всего лишь дорогой ненужный хлам, он научился только теперь. То, во что Толик играл, покупала мама в магазинчике за углом.
Так они жили, наверное, несколько лет. Папа приезжал семь-восемь раз в год, оставался на неделю, не больше. Остальное время они жили втроем: он, мама и няня Серафима.
Вдруг мама быстро-быстро стала собирать вещи. Серафимы почему-то не было. Потом мама рассказывала, что специально отправила симпатичную няню в отпуск. С одной стороны, чтобы та ей не помешала, с другой — чтобы не подводить хорошего человека. Отец мог подумать, что Серафима помогала им сбежать.
Тогда Толик не понимал, что они бегут, но чувствовал тревогу. Другой бы на его месте стал орать и скандалить, а он только внутренне сжался и безропотно позволил отвезти себя в аэропорт и погрузить в самолет. Потом мама рассказывала всем, что он вел себя идеально. Это путешествие врезалось в память: казалось, они летят невероятно далеко. Несколько раз самолет садился. Они выходили, получали багаж, бродили по незнакомым аэропортам. Один раз даже ночевали в гостинице. На самом деле можно было долететь прямым рейсом, но мама путала следы, это он понимал и тогда.
В каком-то городе они вдруг поехали на вокзал и сели в электричку. Потом Толя узнал, что это был Вильнюс. Сошли с электрички в маленьком городке. Мама побежала искать машину, а он сидел на чемоданах и клевал носом. Прибежала мама с тарелкой, на которой лежали два гигантских пельменя. Она сказала, что это цеппелины и их надо съесть. Цеппелины ему понравились, они были горячие и очень вкусные. Мама сидела на чемоданах рядом и ела точно такие же гиперпельмени. По щекам у нее текли слезы, а Толя не знал, как ее утешить. Потом подошел какой-то дядька, посадил их в старый, как мир, «мерседес», через дно которого местами было видно асфальт, и они поехали. Дорога, видимо, была неближняя, потому что Толик заснул. Заснул настолько основательно, что проспал собственный приезд на хутор к Йонасу.
Когда проснулся, понял, что попал в рай. Не общедоступный, с ангелами, а в свой личный рай. С садом, огородом, курами, козами и коровами. С бабушкой Риммой в роли подательницы вкусной еды и Йонасом в роли главного божества. На хуторе они прожили три месяца. В первый же день Толик приклеился к Йонасу и ходил за ним хвостом.
Первое время мама часами разговаривала с бабулей, раз по двадцать на дню бросаясь к ней в объятья. Потом успокоилась, стала заниматься хозяйством. А через три месяца уехала в Москву. Толик остался у бабули. Жилось ему хорошо, дружба с Йонасом крепла. К Новому году мама вернулась, забрала Толика, и они переехали к прабабушке Полине.
