– ЧТО ЭТО ТАКОЕ? – спрашиваю я Строниберга, поднимая свой нож к его лицу. Сегодня первый день настоящих тренировок на борту "Лавров славы". Превосходное судно, это уж точно. Специально построенное для штурмовиков, как проинформировал меня Полковник, "Лавры славы" имеют на борту все, что можно пожелать. В данный момент мы стоим в одном из тренировочных ангаров. На корабле их четырнадцать, каждый из них построен так, чтобы представлять различные боевые условия, а обслуживает их настоящая армия техножрецов. Тут есть и джунглевый ангар, городской, пустынный, ночного мира, различные стрельбища, тренировочные квадранты, в одном из них есть даже пляж. На самом деле я еще не видел их всех, так что мне вроде как любопытно посмотреть, как они организовали джунгли на космическом корабле. Они сделали деревья из досок? Но лучше всего тут оружейная, со всем этим добром можно целый улей захватить, там покоится такой набор смертоносного вооружения, что у меня аж руки зудят, заполучить его. Но это будет позже, а сейчас мы начинаем с основ.

– Это нож, – прямо отвечаю я, он тупо смотрит в ответ.

– Какое у меня звание, рядовой Строниберг? – дребезжу я.

– Вы лейтенант, – быстро отвечает он, – то есть, вы – лейтенант, сэр.

– Так‑то лучше, – говорю я, делая шаг назад и размахивая перед ним ножом.

– Что это такое?

– Это нож, сэр, – резко отвечает он.

– Неправильно! – рявкаю я.

– Что это такое?

– Я не понимаю, сэр… – в замешательстве отвечает он, глядя на остальных собравшихся вокруг меня. Мы стоим в ангаре для упражнений, огромное открытое пространство для бега, тренировок ближнего боя, лазанья по канату и все такое. И мы в середине зала, а остальные вокруг меня. Я поднимаю нож над головой и медленно поворачиваюсь, глядя на каждого из них.

– Вы можете мне сказать, что это такое? – спрашиваю я их, вращая нож меж пальцев.

– Это боевой нож стандартной модели, выполненный по шаблону Церватес, сэр, – отвечает Квидлон, – стандартное боевое вооружение ближнего боя для многих полков Имперской Гвардии, выкованное на мире‑кузнице Церватес.

– Это все, умник? – спрашиваю я, насмешливо гладя на нож. – Я подозреваю, что ты можешь рассказать мне много интересных вещей об этом ноже, не так ли?

– Об этом конкретном ноже, сэр, или об этом типе ножей? – невинно спрашивает он.

– Что? – отвечаю я, заводясь. – Кровь Императоры, ты слишком много думаешь, Квидлон.

Я делаю паузу, дабы снова собраться с мыслями, закрываю глаза и пытаюсь изгнать Квидлона из головы. Глубоко вдохнув, я открываю глаза и снова осматриваю окружающих. Некоторые из них обмениваются взглядами друг с другом. Тросту скучно, он стоит, скрестив руки, и пялится в потолок.

– В руках я держу не нож, – рявкаю я на них, мой голос звенит, отражаясь от дальних переборок тренировочного ангара, – в своих руках я держу оружие. Единственное назначение оружия – калечить и убивать. Это смерть воина.

Теперь они смотрят на меня более заинтересованно, заинтригованы, куда я дальше поведу речь.

– Эй, Трост, для чего нужно оружие? – рявкаю я на саботажника, который все еще осматривает зал.

– Ммм? – он смотрит на меня. – Назначение оружия – калечить и убивать. Сэр.

Его голос спокоен, лишен эмоций, а выражение лица сложно определить.

– О чем, мать твою, ты таком интересном размышляешь, если считаешь, что можешь игнорировать меня, рядовой Трост? – ору я на него, бросаю нож и иду к нему. – Тебе со мной скучно, Трост?

– Я рассчитываю, сколько термических зарядов необходимо, чтобы взорвать одну из этих переборок, – отвечает он, наконец‑то глядя на меня.

– Да ты у нас настоящий подрывник, да? – говорю я, наседая на Троста. Он фыркает в ответ. Мой кулак врезается в его челюсть еще даже до того, как он осознает, что я взмахнул рукой, удар сшибает его с ног. Он пытается предотвратить следующий удар, размахивая руками, тогда я хватаю его левое запястье обеими руками и выворачиваю вперед, утыкаю его носом в пол. Ставлю на его плечо ногу и выворачиваю руку, сустав выстреливает, словно пробка из бутылки, Трост ругается сквозь сжатые губы.

– Твои термические заряды не особо помогли, не так ли, подрывник? Теперь попытайся установить хоть одну бомбу, – я отступаю, позволяя его вывихнутой руке упасть на пол. Издавая стоны и бросая на меня убийственные взгляды, он помогает себе здоровой рукой и встает на колени.

– Строниберг, разберись с этим, – говорю я хирургу, указываю на Троста, который баюкает свое поврежденное плечо, его лицо искажено от боли.

– Будет больно, – предупреждает медик Троста, сильно стискивает его руку и дергает. С отчетливым щелчком сустав встает на место, мужчина вопит от боли.

– Именно так, и все будут внимательно слушать то, что я говорю, всем понятно? – спрашивая я отважившихся встретиться с моим взглядом. Строниберг помогает Тросту встать на ноги, после чего снова занимает свое место в кругу.

– Мне до фрага, выживете вы или нет, в этом будьте уверены. Меня волнует только собственное выживание, и это означает, что я должен положиться на отребье вроде вас. Если Полковник посчитает, что кто‑то из вас не подчиняется, он и глазом не моргнет – выпустит болт в любого из вас, так что лучше вам проявить заинтересованность. Слушаете меня, и мы все остаемся живы. Игнорируете меня, и нас всех отфракают.

Айл поднимает руку, и я киваю ему, разрешая обратиться.

– Да кто вы нахрен такой, сэр? – спрашивает он.

– Я человек, которого Полковник протащил через десяток различных кругов ада, и выжил после этого, – медленно отвечаю я, жестами показывая остальным собраться передо мной, чтобы мне не приходилось постоянно поворачиваться, – я человек, который помог Полковнику убить три миллиона душ. Я единственный выживший из четырех тысяч, погибших на поле боя. Я убивал спящих. Я стрелял в них. Тыкал ножом. Сражался с ними. Да я даже голыми руками забивал людей до смерти. Я сражался с тиранидами и орками, маршировал по иссушающим пустыням и промерзлым пустошам. Я почти умер шесть раз. Несколько раз меня пытались убить мои собственные бойцы. Я дрался с такими тварями, о существовании которых вы даже не подозреваете. И я убил их всех.

Каждое слово было правдой, и они видят это по моим глазам, даже Трост, который впервые проявляет признак хоть какой‑то эмоции – какой‑то отблеск уважения.

– Но все это неважно, – продолжаю я, прохаживаясь туда‑сюда перед ними, и глядя на каждого по очереди. – Я лейтенант Кейдж, ваш офицер‑инструктор. Я сделаю все, что, мля, захочу, и с любым, с кем, мля, захочу, когда и как, мать вашу, захочу. И во всем огромном царстве Императора нет ничего, чтобы вы могли сделать или сказать, дабы остановить меня. Это будет худшим, самым худшим временем в вашей жизни. Но, как и говорил Полковник, если вы хотите заполучить прощение не посмертно, и уйти свободным, тогда вам нужно слушать то, что я говорю и делать в точности то, что я вам прикажу. И если один из вас оплошает, я вздрючу вас всех.

Я оставляю их на некоторое время поразмышлять над этой речью, подбираю нож и иду к дальнему концу тренировочного зала. Я улыбаюсь сам себе. Как я однажды и говорил, из меня вышел бы отличный инструктор, если бы не мой мерзкий темперамент. И вот я тут выясняю, что мой паршивый нрав, оказывается, лучшее оружие в арсенале. Ну и знание о том, что моя собственная жизнь зависит от тренировок этих дубоголовых на радость Полковнику.

Я оглядываюсь на них и слышу, что они переговариваются меж собой. Предстоит еще долгий путь, прежде чем они станут боевой командой, но их сплотит взаимная ненависть ко мне. Ну, в любом случае я так планирую. Со мной это сработало. Моя ненависть к Полковнику и ко всему, что он представляет собой, наполняет меня решимостью выжить. Я на самом деле дам им возможность выступить против меня, чтобы доказать, насколько они на самом деле слабы. Я сломаю каждого из них и соберу вместе, и честно говоря, я буду наслаждаться каждой минутой. Почему? Потому что кроме настоящего сражения, в моей жизни осталась только одна вещь, которая приносит удовольствие.