— Угу. Который… который — что, Патерсон?
— Который является хроническим психопатом с диагнозом — вялотекущая шизофрения. Из-за перемены полушарий — не мозговых, а земных, как место жительства, из России в Америку, — застарелая психическая болезнь рецидивировала, шизофрения из вялотекущей преобразовалась в бур-нотекущую… со всеми вытекающими.
— И только-то?
— Ваши позитивные предложения, Молдер?
— Джордж Магулия утверждает, что в него вселяется нечто, Оно. И убивает не он, а Оно.
— Почему же это Оно выбрало… м-м… оболочкой голову именно Могулии?
— Потому что Оно выбирает в качестве вместилища неординарных личностей.
— Тогда можете быть спокойны, Моддер, вас Оно не выберет!
— Патерсон, если вы считаете, что мои скромные способности не пригодятся в этом деле, поставьте вопрос перед Скиннером. Пусть он меня отзовет. Нас! Меня и напарника.
— Всему свое время, Моддер… А вы что, спецагент Скалли, разделяете убеждение напарника о вселении в убийцу злого духа?
— Вовсе нет, сэр.
— В таком случае странно, что вы до сих пор у него в напарниках!
— Но, сэр, некоторые странности в поведении Магу лии…
— Странности?
— Он непрерывно рисует.
— Верно! Магулия художник, так? Что ему остается делать в карцере!
— Он рисует химеры. Горгулий.
— Больной разум порождает монстров.
— Он говорит, что рисует для того, чтобы отогнать демонов.
— Кому говорит, агент Скалли?
— Агенту Молдеру.
— Два сапога — пара. И вы, Молдер, разумеется, принимаете слова серийного убийцы-маньяка за чистую монету?
— Я, Патерсон, взял за правило не только доверять, но и проверять.
— Проверили?
— Не успел. В карцер ворвались вы и нарушили намечающееся между мной и Магулией доверие.
— Вы готовы довериться серийному убийце-маньяку, так?
— Во всяком случае, он уже готов был мне довериться. Он не тривиальный психопат, Патерсон! С ним случился натуральный нервный припадок, когда он узнал от меня о новом убийстве.
— М-м, новом убийстве?
— А, так вы не в курсе, Патерсон? Тогда следите, чтобы натуральный нервный припадок не случился с вами. Этой ночью в заброшенном доме обнаружен восемнадцатилетний Рэм Орбитмэн — без глаз, без языка, без гениталий. Джордж Магулия этой ночью пребывал в камере. Каково?
— То-то, Патерсон! Нет, я все понимаю — трехлетнее кропотливое расследование, арест убийцы-маньяка… и тут откуда не возьмись появился свеженький человечек со свеженькими ранами на лице и в паху, один к одному — почерк схваченного вами душегуба. Обидно, да?
— Молдер, если это шутка, то это дурная шутка.
— Не шутка, Патерсон.
— Агент Скалли? Ваш напарник…
— Мой напарник не шутит, сэр.
— Где сейчас труп? В морге? Хочу взглянуть.
— В госпитале святой Терезии. Не совсем труп. Потерпевший скорее жив, чем мертв.
— Тем более хочу взглянуть!.. Кстати, Молдер, если потерпевший жив, это свидетельство справедливости нашей версии, то есть версии моей группы. Ранее, во всех семи случаях, он убивал.
— Он, Патерсон? Или Оно?
— Вот только не надо мне читать краткий курс демонологии! Полный — тем более!
— Не буду. Но на прощание хотел бы вам заметить, Патерсон, что случаев могло быть не семь. Мы знаем о семи, а сколько их было и есть на самом деле…
— Вы предполагаете или знаете?
— Я говорил с Джорджем Магулией.
— Как же, как же! И он взял на себя еще дюжину трупов!
— Он просто характерно запинался всякий раз, когда звучала цифра семь.
— Нет трупа — нет проблемы, Молдер. Азы следственной практики!
— Думаю, проблемы для вас, Патерсон, еще впереди.
— Вы так добры ко мне, Молдер. Не нахожу слов выразить вам своё приятие.
Коллеги! Спасибо за компанию. Кофе был замечательный. Цинци, вы идете?
— Еще минуточку! Лейтенант Хачулия?
— Да, спецагент Молдер?
— Вы как грузин… Что такое в переводе на английский «щ-щэни дэда…»?
— Спецагент Молдер! Я как потомок древнего грузинского княжеского рода не позволю вам…
— Ах, вот что такое «щэни дэда…» в переводе! Спасибо, я удовлетворен.
— Щ-щэни дэда!
— И вам того же, лейтенант!
Саут Дакота-стрит, Вашингтон
— Молдер? По-прежнему считаешь, что раскрыть это дело — раз плюнуть?
— Уже не уверен, Скалли
— Куда мы идем?
— В мастерскую Магулии.
— Зачем?
— Посмотреть. Для общего развития. Не все же тебе по арт-галереям…
— Та-ак! Один, два, три, четыре… Не обращай внимания, пробую перенять твой способ унять раздражение… Пять, шесть, семь, восемь, девять…
— А что я такого сказал?! Что я сделал?!
— Десять, одиннадцать, двенадцать… Сам знаешь! Ведешь себя отвратительно! Дался тебе этот милый мальчик!
— Ну, не мне, а тебе. И не такой уж твой Хачулия мальчик. Кто скажет, что он мальчик, пусть первым бросит в меня камень. Не мальчик, но муж!
— Не мой!
— Сла-ава богу! Камень с души сняла!
— С души — не знаю, но за пазухой ты его держишь. Для Патерсона, нет? Что ты с ним сцепился? Вы же раньше были с ним в теплых отношениях?
— Мы никогда не были с Патерсоном в теплых отношениях. Из приличия сохраняли видимость таковых и только.
— Однако, согласись, Вильям Патерсон был и остается крупной фигурой в деле, которому мы служим. Объективно, Молдер?
— Был — возможно. И то сомневаюсь. А нынче — так и вообще!..
— Ты субъективен.
— Я?! А он?! Скалли, сколько лет мы с тобой знакомы?
— Вечность. И один день.
— Вот-вот. Ну, и что ты можешь сказать обо мне образца пятнадцатилетней давности?
— Когда ты только пришел в ФБР, все считали тебя весьма многообещающим. И я, в том числе.
— Вот-вот. Все! И даже ты! А Патерсон при каждом удобном и неудобном случае демонстрировал мне… Да если б только мне! Вышестоящему руководству! Его же крекером не корми, но дай высказать в кулуарах мнение: Фокс Молдер — работник не ахти, характер неуживчивый, оперативная логика хромает!.. Объективно, да?! Нет, скажи, объективно?!
— Прости, не знала об этом.
— Будешь знать.
— Но почему он к тебе так?..
— Очень просто. Я как-то не вписывался в роль ученика, обожающего учителя.
— Но в душе-то ты понимал, что он — величина?
— Понимал, понимал. Я и сейчас кое-какие его постулаты беру на вооружение. Но ходить перед ним на цыпочках — увольте.
— Какие постулаты, Молдер?
— У Патерсона был постулат: хочешь познать художника — изучи и, более того, проникнись его художествами. Иными словами, применяясь к специфике нашей работы: если хочешь поймать монстра, сам стань монстром, аналогичным ему.
— И вот мы здесь?
— И вот мы здесь. Надеюсь, монстрами не станем, но изучить…
* * *
Все-таки Джордж Магулия — не тривиальный художник. Тривиальные в качестве творческих студий-мастерских выбирают мансарды, чердаки и вообще что-нибудь эдакое, где посветлей. Здесь же, в дискомфортном, забытом богом и чертом производственном цехе (или складе неготовой продукции?), тяп-ляп приспособленном под творческую студию-мастерскую — тьма.
Тьма кромешная, в которой разве что там и сям что-то беленькое чернеется, что-то черненькое белеется… Картины! Вернее, наброски. Эскизы…
Химеры, химеры, химеры. Монстры, монстры, монстры.
Кругом одни химеры-монстры!
— Молдер?!
— Здесь я, здесь!
— Зажги фонарик. Что-то тут жутковато.
— М-да, если Джордж Магулия рисовал горгулий, чтобы отогнать монстров, и на каждого монстра — по рисунку, то они его, получается, толпами одолевали.
— И одолели. Господи, Молдер, у меня такое ощущение, что они вот-вот оживут и ка-ак прыгнут на плечи!
Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.
— М-мя!!! — они ка-ак прыгнут!
— А-ай-яй!!!
— Скалли! Это просто кот, Скалли. Кот.
— Господи, Молдер, я действительно решила, что одна из этих кошмарных картин ожила!.. Кыс-кыс-кыс! Куда же ты, киса? Кыс-кыс!.. Наверное, парни из группы захвата его не заметили и опечатали студию. Он голодный, наверное. Третий день взаперти.
