Но едва остыло веселое впечатление, как старая пинежанка без всяких упрашиваний или уговоров начала.

2. Моряжка

(как быдто быль бывала)

В одной деревни был один боhатеюшших родителей молодец (а бывает в городу. Нет, в деревни). Этого молодця здумали родители женить его. Ну, как, где невеста будем приїскивать? Этот жених говорит:

— Вот, папенька и маменька! Вот рядом невеста, Моряжка, ей и возьму. Они говорят:

— Таку нам хрестьянского сословия, нам не приходится брать, нам нать дворяньского.

— Нет, мне Моряжка нать.

А їм нать из другого города достать, дворяньского сословия. Он родителей не огорчил и достали невесту. Невеста сидит на лошади, на верховной и говорит:

— Пусть мое сужоно выйдёт и меня соймёт с лошади. Не соймёт, я еду обратно.

Ну, он вышел, снял и повенцялись. Ну, пир отошел и молодых свели на спокой. Этот молодой сел писать. Написал и отдал жоны.

— Как у меня написано, так мои родители пусть и делают.

Повалилса на колени жоны и умер.

То время подошло, што молодых будить пошли.

Здучатца у дверей, она плачот.

Родители говорят:

— Он, што, тебя обижат разве?

— Он меня не обижат, а умер. Вот вам письмо. Родители прочитали:

«Как у меня написано, пусть так они и делают. Редите меня в чисто платьё: понесут хоронить холостым, нежонатым, против Моряжкина двора остановятца, пусть Моряжка наредитця в чистом платы и выйдет на улицю проститься в губы. На веку мы с ей не челаївались».

Так родители и сделали. Против Моряжкина двора остановились. Ну, Моряжка наредилась в чистом платы, вышла не улицю, и простилась в губы, и тут сконцялась. Моряжки стали гроб делать. А егов не можут с места двигнуть. Моряжкин гроб сготовили и понесли обех к церкви и отпели, похоронили в одну могилу.

Там сколько-ле, мало-ле времë, через лето выросло у їх древо на этой могилы. На веку такоhо, нихто, ниhде не видал: очень прекрасное.

Отец, мати стали там правительство просить разрыть эту могилу.

Разрыли. Доски боковы отвалились у гробов, рука за руку захватились, в руках у їх корень, и от этого корня пошло древо.

Отец, мати горько плакали, прошшались в таких грехах, што напрасно сделали.

После этой сказки наступило сразу молчание. Лишь через некоторое время Печорец негромко начал.

3. О Новой Земле

— Да. Это все сказки, а я взаболь расскажу. Лонись я на Новой Земли был, не долышко: от рейсу до рейсу. Там только два рейса и быват за год. Туда везут провианту на год для служашших и для промышленников, а как обратно, — то все, што упромыслили, везут в Арханьгельско. Ну, промышленники, которы не жалают зимовать, возврашшаются. Я скольки раз зимовал, промышлял. Она ведь Нова Земля, как… хто раз побывал, дак она тенет. Хошь на смерть, хошь на болесь, а тенет! Это понеть надо. Край земли, да бох, да зверь. Нет, это не понеть! Дак сказывали, што один человек, с этих жа как раз мест, с Пинеги, в 12-м году прибыл, с русскима не захотел селиться, а к самоедину ушол. Там все боле вдруг живут: русские с русскима — вдруг, и самоеда все — вдруг. А быват с русскима самоедин или два вдруг живут. А тот приехал, и сразу с самоедином отошли и живут на единасьве и промышляют петь лет. А как я лонись был, сказывали, што самоедин его приучал и все показывал, а он и уйди, и уж шесть лет на одинке живет. Мне любопытно. Обсказали, как найти, а тут случай такой вышел, што встретились, и пришлось у его петь ден полежать: обезножил. Лежу да и говорю:

— Как это ты один живешь?

— Я не один.

— Хто жа ешшо?

— Собака.

И боле ни слова. Молтяжливой! А потом развезался езык: обрадел живому человеку. Как на долонь положил.

Ну, был он тут на волости молодцом и нашел тоже себе таку жа, должно моряжку, тожа родителям в ноги пал. Извесно, што уже это созначает, как молодец в ноги повалилса. Родители говорят: «Мы сами думали, што пора, говори, хто люб?» Он сказал. «Нет, уж ю некак! Бери инну». А он на отрез: «И вовсе не женюс»! И та тоже своїм: «Нейду». И год, и другой и третей и пятой. Он не женится, она нейдет. Наконец того, девку обломали: дала согласье. Ей выходить, а он на Нову Землю. Здесь, конечно, никакого древа не выросло. Она здесь детьми усыпана, а он на Новой Земли одиннадцать уж лет живет, один с собакой. Древа то нет, а как будто оказывает.

Печорец вздохнул, закурил и, не дав никому произнести ни слова, вновь заговорил:

— Ешшо одну подходяшшу сказку знаю. Быват и быль; будто в Сибири это все случилось. Как малым был, приежжал к отцу купец из Сибири. Он сказывал: очень умыльна эта побывальшина.

Московка предложила было передохнуть, но все очень заинтересовались умыльной побывальшиной, и Печорец начал.

4. Нареченна невеста

В некотором царсве, в некотором государсве живало бывало два купца; один был боhата боhатина, а другой не столь важноватенькой. Однако жа они имели меж собой душевну связь; один к другому были вхожи со своима семейсвами, вместе панкетовали и была у боhатины дочи Машенька, и у того, што победнее, — сынок Ванюшка. И эти малютки погодки так хорошо вдруг резвились и занимались, што кусочка один без другого не глонут. Уж кажной день они гостят, играют, один другого из уст не выметывают. И припало боhатине раз на панкете сказать: — Друг милой, у тебя сын, а уменя дочи — твоему обручьня жона. Давай їх обручим! Взели у малюток колечки и поменели.

Пошутили, да и позабыли. А дети не забыли. Подросли они годков по двенадцати и однеж остались на одинки и овешшались друг дружке, што быть їм мужем и жоной.

Ну, времë идет. Боhатина боhата — у его дочь боhата невеста — женихов хороших прибират, сватов дожидат.

А с другом — беда. Ну, знаешь, в торговом деле: деньги перестали, товары перестали, вера перестала, и совсем он обнишшал и помер, а сына егова мать давно в боhатой дом не спускат; он по службишкам бьетца.

Тут присватался к Машеньки хорошой жоних, боhатой, хорошего житья. Отцы по рукам, но все же отец для виду с жоной — советуетца.

— Так и так: нашу Машеньку берет такой-то жоних, лучша не надо!

Жона роздумалась.

— А помнишь, мы малюток обручили?

— Ну, какой-жа он жоних? Сам бедной, дела никакого вести не можот. Я даже в доверенны его взеть не могу. А тут дело чистое. Да што глупости поминать по пьяному делу! Собирай дочи.

Ну, мать стала собирать. Хошь придано давно заготовлено, но знаш, бабье дело, все мало: и то нать, и друго нать, все мало. Невеста време длит, а сама слезьми изошла, все матери печалуетца, отцу конаетца, што должна идти за обручьнего, кому овещалась. Отец велел эти глупости позабыть. Она была послухмяна, но забыть не могла. Свадьбу справили на веселе, уж по бокатому. Тут и вино рекой, и закуски девушкам жоних прямо яшшиками кинает (как поездом едут, так откупается, знаш, жоних). А молода кручинна. Ну, привезли в дом к молодому, оставили на одинку, как полагается; молода пала мужу в ноги сапоги сымать, а молодой ей:

— Брось, бесценная, стары глупости. Нет того в сесветной жизни, чего б я для тебя не сделал. Што ты так печальна и кручинна?

А она ему:

— Друг мой, но сделаш-ли, чего попрошу для тотсветной?

— Все сделаю!

— Я овешшалась другому и прошу тебя: не бери моей красоты перву ночь, а отпусти меня к боhосужону снести к ему мою красоту. А тебе всю жись буду починна и повинна.

Он задумался. Понимаете, красоту снести, то есть просила, штоб он девицу не рушил, а порушит уж тот, кому овешшалась. Задумался, а после говорит:

— Иди, моя сужона несужона. Только как пойдешь? Време темно?

— Это близко.

Взела свою красоту (она в черкву ей не носила), и вся она у ей драгоченныма каменьями испосажона, такжа все драгоченны свадебны уборы, кои отец дал, кои муж подарил, собрала это все в кису, одёжилась и пошла. Сказала «близко», а все ж ейной нареченной жил по за городом в большой бедности. Верстах в десяти было, и пол дороги — дремучий лес.