«Понапрасну волнуетесь вы!

Мы нарвем прошлогодней травы

Да набьем ею шкуру телячью.

Обещаю вам, братья, удачу:

Эту шкуру с истлевшей травой,

Как живую, пригоним домой».

Захотелось и старшим убоины,

По свежинке соскучились воины,

Но теленка зарезать боялись,

Мальчугану в ответ рассмеялись:

«Как ты знаешь, так поступай».

Побежал Нюсата-Нюргай

И схватил теленка за хвост,

Размахнулся до самых звезд,—

Эх, была в нем, как видно, силенка

И содрал он шкуру с теленка,

И набил ее старой травой.

Приказал: «Скачи да беги ты!»

И теленок, травою набитый,

Стал скакать, как будто живой.

Вот уселись они пред костром,

Был огонь и высок и светел,

И надели мясо на вертел,

И, как волки, наелись втроем.

От Сопливца двум старшим — почет:

Отдает им куски пожирней,

А себе похуже берет…

Много ль, мало ли минуло дней,

И сменялись ли быстро недели,—

Братья счет вести не хотят,

Не заметили сами, как съели

Шестьдесят и девять телят.

А вокруг пастухов этих сытых

Скачут, старой травой набитых.

Шестьдесят и девять телячьих

Красных шкур, немых и незрячих!

Старшим братьям сказал младший брат:

«Вы и сами, видать, не заметили,

Как изжарили мясо на вертеле,

Как вы, старшие, съели подряд

Шестьдесят и девять телят.

Нам остался семидесятый,

Да боюсь наказанья-расплаты».

Но хотелось двум старшим убоины,

И, не ведая удержу, воины

Закололи семидесятого,

Нежным мясом и жиром богатого.

Шкуру старой набили травой,

И теленок семидесятый

По приказу Сопливца-Нюсаты

Стал скакать, как будто живой.

Возвращаются братья домой,

Гонят семьдесят красных теней,

Прошлогодней набитых трухой.

Пастухи стали телом плотней,

А у мальчика вздулся живот:

Воду пьет он, и пьет он, и пьет…

Рассердилась мать: «Что с тобой?

От воды заболеешь сырой!»

Он в ответ: «Мои губы горят,

Все во мне сожжено до нутра,

Из семидесяти телят

Мы последнего съели вчера.

Слишком жирным то мясо было,

И от жажды я изнемог…»

«Говоришь ты неправду, сынок!

Только что я коров доила,

Все телята сосали вымя!»

«Не вернулись они живыми:

Мы наполнили шкуры травой

И погнали их с криком домой».

Удивилась добрая мать,

Ничего не могла понять,

На телят поглядеть захотела.

Поглядела и обомлела,

Не поверив глазам сперва:

Из телячьего каждого зада

Выползала труха-трава,—

Вот каким оказалось стадо!

А как выдернула траву —

Наземь семьдесят шкур повалилось!

Рассердилась мать, разозлилась,

Стала бить сыновей своих,

Вместе с младшим — и старших двоих.

Но Саргал пожалел сыновей,

И, едва отвернулась старуха,

Стал старик покашливать глухо,

Их из юрты увел поскорей.

А в душе старика — отрада:

«Сыновья растут у меня —

От врагов завидущих ограда,

От врагов загребущих броня!»

ЧАСТЬ 2

Саргал испытывает своих сыновей

Рано утром проснулся Саргал,

Напоил он Алтан-Шагая

Полной чашкой горячего чая,

К пяткам шило и нож привязал,

Посадил на четырехгодовалого

Необученного быка:

Испытать порешил он стрелка —

Сына старшего, доброго малого.

Говорит он сыну: «Вдвоем

На быках поедем верхом,

На деревья-кусты утром ранним,

На посевы китайские взглянем».

Едут-едут. Со всех сторон

К ним подходит тайга вековая.

Вот Саргал, белоликий нойон,

Вопрошает Алтан-Шагая: