Я вас накормлю отличною шурпой!..
Алпамыша озорство разобрало, — отвечает:
— Козы твои жиреют, резвятся; бросили козла, — с бараном имеют дела; рожают-плодятся, дают по двояшке-трояшке в год, — от трех твоих коз — сто четырнадцать приплод!
Женщина мало смышленой была: от трех коз сто четырнадцать родилось! Больше ста! Сердце в ней поднялось:
— Ой, бабаджан, масло ваши уста!.. — Так эта молодуха простовата была.
Уцепилась она за Алпамыша:
— Зайдем ко мне в дом!
Вошли в юрту — хлеба нет ни крошки. Говорит ему хозяйка:
— Дедушка, посиди немножко, сито у соседки возьму, — испеку тебе лепешку, даже маслом помажу.
Убежала за ситом она. У соседки пять-шесть женщин сидело, о том о сем болтали. У молодухи, за ситом пришедшей, было, как говорится, полсотни ртов. С женщинами села — без дела болтая, забыла про Култая.
А Култай-Алпамыш сидит, ожидая, обшарил всю юрту кругом, видит — масло в бараньем желудке, мешок с творогом, — тает во рту! Ради шутки — все съел, опустошил юрту — вышел.
Возвращается молодуха, несет сито.
— Что ж вы, дедушка, уходите, — не едено не пито?
Отвечает Алпамыш: — На той боюсь опоздать. Мы — сыты. Без вас, янга моя, дом осмотрели ваш, того-сего отведали, солью вашей пообедали.
Говорит женщина: — На обратном пути ко мне заверните!
Входит она с ситом в дом — все вверх дном. «Как видно, — думает она, — нечистый джин похозяйничал в нем. Никакой не осталось еды! Если б, — думает, — это дед Култай был, столько пищи бы не истребил один, — кишка у старика тонка. Или это джин, или какой-нибудь батыр-пахлаван!» Так она решила…
А теперь — рассказу место об Алпамыше, под видом Култая, на свадебный пир отправившемся.
Палку волоча, идет Хаким-Култай.
— Если суждено, вернусь я в дом родной —
Встречусь со своей красавицей женой,
Свадебный ее, бог даст, увижу той…
Много женщин с ним шло по пути туда, —
Надо им на пир богатый поглядеть!
Каждая несет в узле тяжелом снедь, —
(К тойхане дорога не близка, заметь!) —
Надоело им под тяжестью пыхтеть:
Женщины — тучны, — боятся похудеть.
— Если б ты хотел нам, дедушка, помочь,
Бога б за тебя молили день и ночь,
Чтоб тебе жену молоденькую дал,
Ханскую притом, единственную дочь…
Нам свои узлы тащить уже невмочь.
Если б на себя ты принял нашу кладь,
Мы порожняком могли бы погулять.
Наше затрудненье, дедушка, уладь, —
Бога за тебя мы будем умолять!..—
Алпамыш от них рассудок потерял.
Скатерти со снедью он у них забрал,
Все в широкополый кебанак сложил, —
Похвалу своих попутчиц заслужил.
Шел он с ними — шел, все шутками смешил.
Проходить пришлось через большой пустырь.
Он идет, все больше ускоряя шаг,
Тащит на спине со снедью кебанак, —
Неуклюжим бабам не поспеть никак!
Вовсе, наконец, из виду он исчез.
Так идет Хаким, тот мнимый старичок,
Видит на пути он пастбище-лужок,
Видит он журчащий, чистый родничок.
Снял поклажу с плеч — присел на бережок…
— Что за дастархан? — посмотрим, — он сказал, —
Кебанак с узлами женщин опростал,
Скатерти со всякой снедью развязал —
И на бережке на травке разостлал.
Было там всего припасено на пир:
Масло и творог, в орешках — козий сыр,
Жареное мясо и курдючный жир,
И слоеные лепешки — катлама,
И яичница с мукой была — куймак.
Озорства ради съел батыр все, что нашел в узлах, женщинами ему доверенных, даже и крошки ни от чего не оставил этот мнимый дед Култай.
Уничтожив все угощение, насбирал он валявшегося на пастбище сухого кизяка коровьего, пометных катышек овечьих-козьих, наполнил все посудины, завернул, увязал скатерти, как раньше было, все выставил на бережке родника, а сам отправился дальше…
Женщины, из виду его потеряв, не знали, как быть: то ли домой возвращаться, то ли догонять его. Споря между собой, до родника дошли они, — скатерти и посуду увидели, обрадовались — стали благословлять старика:
— Господи, пусть ему толстая, добрая старуха встретится, — о нас пусть уж не беспокоится!
Напились женщины воды родниковой, каждая свою посуду взяла — на голову поставила. Стали они через ручей переправляться, одна из них слишком неловко на берег прыгнула, посуда с головы упала, — треск раздался — навоз вывалился.
Увидев это, другие женщины сказали так:
— У нее, наверно, соперница есть: подложила ей кизяк, — придет, мол, на пир, скатерть развяжет, — кизяк, вместо угощенья покажет, — опозорена будет перед людьми.
Так они решили. Одна женщина сказала: — Как бы и у нас кизяк не оказался!.. — Открыла каждая свое, смотрят — у всех навоз вместо еды!
Растерялись женщины — посыпались на Култая проклятия. Закопали они свои посудины у края арыка, решив: — На обратном пути посуду заберем. Скатерти на пояса под сорочки подвязали.
— Если кто спросит: «Почему вы ни с чем на пир пришли?» — скажем: «Култай так с нами поступил!»
И пошли они дальше на свадебный той.
Песнь пятая
Теперь слово наше будет об Алпамыше, который отправился на пир в обличьи старого Култая-пастуха. Едет Култай-Алпамыш верхом на Байчибаре на свадебный пир Ултантаза…
Ултантаз, временам Алпамыша подражая, такой порядок соблюдать приказал: если кто-нибудь козла в козлодрании добудет себе, то класть обязан его на бархатную юрту Барчин…
Тут Култай-Алпамыш подъехал, коротко Байчибара подвязал, улегся в тени своего коня на земле — и говорит:
— Ну-ка, и я в улаке счастье свое попытаю! — Удивились люди: престарелый чабан в улаке скакать хочет! Смеются над ним — позор мнимому старику предсказывают…
А его участие в козлодрании вот каково было:
Голова влюбленных мутна,
Сумеркам подобна она, —
Ей своя судьба не видна.
На улак ведут все пути.
Если крепок в счете — сочти,
Сколько силачей собралось:
Их двенадцать тысяч почти!
