Середин, ощутивший в желудке приятную тяжесть, спорить не стал, благо укладываться оказалось просто донельзя: набок отвалиться, и всё. В этот раз вместо вязкого месива он оказался в чистом небе. Над головой светило солнце, и именно к нему тянулся ведун всей душой – пока девичья рука не прикоснулась к плечу:

– Вот, испей, боярин.

Олег вздрогнул, просыпаясь, и уже без посторонней помощи сел на полке, принял у Даромилы миску, мелкими глотками выпил горячий бульон.

– Кашу чуть опосля принесу, – пообещала девушка. – В печи томится.

Когда кормилица ушла, Середин спустился, прогулялся по жаркой бане, думая о том, куда бежать по нужде – к хозяевам, или так выкручиваться. После некоторых колебаний вспомнил, что в дом ему входить запрещено, и «выкрутился», благо баня изначально предназначена для удобного слива воды, да и самой воды запас имелся.

Даромила пришла, как и обещала, «чуть опосля», примерно через полчаса. Принесла вареную крупными кусками репу, жареную капусту, вареный куриный окорок, а когда гость взялся за еду, с гордостью сообщила об уловке:

– А на боярина ты откликаешься!

– Ой, милая, – покачал головой Олег, – как меня только ни называли. И купцом, и колдуном, и боярином, и бродягой. Я уже на всё согласен, лишь бы миску полную наливали.

– Как это на всё? – не поняла девушка. – Ужель не позорно, коли обидным словном кличут?

– Коли не со зла, то и не обидно, – спокойно ответил Середин. – А коли со злом, то сабелька завсегда при мне. Чик, и нет головушки у языкастого…

Одновременно с последним словом за Даромилой захлопнулась дверь.

Впрочем, новым утром она опять появилась, принеся блюдо с двумя крупными копчеными лещами. В первый миг ведун хозяйскую дочку даже не узнал: в жемчужной понизи, в кокошнике, в расшитом сине-красными лентами сарафане с пышными плечами она показалась чуть не на полголовы выше и в полтора раза шире в плечах.

– Ну, ты просто чаровница писаная! – развел руками Олег, спрыгивая с полка. – Неужели ради меня так убралась?

– Сватов ныне ждем. – Девушка поставила рядом с блюдом миску бульона. – Сестру просить обещались.

– Сейчас? – удивился ведун. – Я думал, свадьбы больше по осени играют.

– То играют, – отвернулась Даромила. – Токмо пока сговорятся, пока попряничаются, пока сберутся, аккурат до осени время и пройдет.

– Понятно… – Олегу показалось, что на глазах девушки блеснули слезы, и он прекратил расспросы, посвятив внимание завтраку.

Однако, покончив с едой, тоже достал из сумки свежую рубаху из темно-синего шелка, натянул шаровары, добротные сапоги, опоясался саблей и вышел из бани. Огляделся, подобрал у изгороди иссеченный чурбак, на котором, видно, не первый год кололи дрова, отнес к бане и уселся на него, привалившись к теплой бревенчатой стене, зажмурившись и подставив лицо солнцу.

– Ей, мил человек. А правду сказывают, что ты боярин тайный и от княжеского гнева прячешься?

Олег с удивлением поднял голову. Перед ним стояла уже знакомая голубоглазая туземка, что направила его позавчера на этот двор. Только на этот раз красотка выглядела куда более броско: по лбу поблескивал венец из серебряных монет, ограничивающийся большими височными кольцами, волосы укрывала бисерная сетка, на плечах лежал платок с красным набивным рисунком по краю. На расшитом катурлином сарафане красовался наборный поясок из чередующихся медных блях и крупных жемчужин неровной формы. Впрочем, такая она тут была отнюдь не одна. На дворе успело собраться не меньше полусотни деревенских – женщин, мужиков, подростков. Все одеты, как на праздник, и все делают вид, что забрели сюда случайно – глядят по сторонам, мнутся у сараев и изгороди. Некоторые, правда, беседуют между собой.

– Так ты и вправду боярин?

– Тебе-то чего? – Поняв, что слухи уже поползли, Олег спорить не стал. Всё равно бесполезно. – Я к тебе первой попросился. Коли погнала, чего теперь спрашивать?

– А ты тогда без сабли был, боярин… – оценила она богатый поясной набор ведуна.

– Смотрела плохо. Рядом она, на телеге лежала.

– А у тебя рукоять меча и впрямь из самоцветов собрана?

– Какая есть. – Разве объяснишь здешним обитателям, что такое прозрачная пластмасса и как легко ее можно красить пастой от обычной шариковой ручки?

– Дай глянуть…

– Ку-уда! – чуть не хлопнул ее по ладони Середин. – Мужской инструмент бабьих рук не терпит!

– Да надо мне оно… – обиделась девица и пошла к навесу.

И тут с улицы донеслось:

– Едут, едут!!!

Перед воротами пробежали несколько босоногих мальчишек, а следом показались пятеро богато одетых гостей: в зипунах и подбитых лисой шубах, в высоких шапках из горностая[3] и бобра. Первым шествовал осанистый рыжебородый мужик. На вид – лет сорока, не больше, однако с высоким резным посохом и в длинном, почти до пят, зипуне яркого небесного цвета, с кручеными желтыми шелковыми шнурами, пришитыми снаружи вдоль всех швов.

Мужик остановился перед воротами, но повернулся к ним спиной, ткнул посохом в направлении вала:

– Тудыть, что ли?

– Нет, нет, странник! – вернулись назад мальчишки. – С другой стороны.

– Туда? – повернулся на треть оборота мужик.

– Да нет, нет! Здесь, сюда!

– Тут? – наконец в повернулся в нужную сторону гость.

– Тута! – радостно заорала малышня.

– Ну так, слуги мои верные, наградите проводников наших богатыми дарами…

Дети кинулись к сватам, и те, что шли позади, начали раздавать им пряники и печенье. Мужик же шагнул в ворота, сделал несколько шагов, остановился посреди двора, стукнул посохом оземь, скинул шапку, поклонился на все четыре стороны и громогласно вопросил:

– Кто хозяин в доме сем богатом? И да будут долгими его дни, да даст ему Сварог-батюшка здоровья богатырского, детей без счета, прибытков многих и разных.

Собравшиеся промолчали, и мужик вдруг, нахлобучив шапку на голову, развернулся к воротам:

– Ай, да нет же тут никого.

– Есть! – не выдержал кто-то из собравшихся деревенских.

– А, так ты хозяин? – немедленно развернулся к нему гость и поклонился в пояс. – Тебя-то мне и надобно. Долг за тобой в пять алтын…

– Не я! – спохватившись, попятился деревенский. – Обознался.

– Обознался? – уточнил сват. И вдруг опять рванул к воротам: – Нет же никого!

– Здесь, здесь! – гурьбой остановили его спутники.

И тут на крыльцо дома наконец вышел Севар с неизменно лохматой бородой, но зато в опрятной косоворотке с шитым воротом, в кожаных штанах и высоких сапогах с шитым же голенищем:

– Что за гам такой у дома моего?! Ни заснуть, ни поработать доброму человеку не дадут!

– Уж прости, мил человек, скитальцев заблудших, – поклонился первый из гостей. – Ищем мы Севара Шорника, ладным товаром своим известного. Семь пар сапог истоптали, семь ладей хлеба сжевали, да не найти нам его никак, прям хоть домой с пустыми руками возвертайся.

– Коли так, то есть у меня для вас благая весть, – ответил хозяин. – Ни к чему вам боле сапоги топтать, ни к чему хлеб понапрасну изводить. Милостью Велеса великого, пришли вы к доброму порогу, нашли кого искали. Жена, поднеси гостю корец с медом хмельным, испить с дороги.

Хозяйка, тоже нарядно одетая, степенно выплыла из-за его спины, неся в руках ковш размером с хорошую братину – в такой полведра влезет, и еще место останется. Гость крякнул, повел плечами, словно перед рукопашной схваткой, отдал посох назад, принял ковш и поднес к губам. Послышались мерные глотки, по рыжей бороде потекли тонкие пенные струйки. На несколько минут над двором повисла мертвая тишина. Внезапно сват рывком оторвал от себя корец и перевернул. С острого носика скатились и упали на землю две сиротливые капельки.

Двор взорвался восхищенными криками – многие деревенские даже срывали и били оземь шапки.

– Так откель принес вас попутный ветер к моему порогу, гости дорогие? – поинтересовался шорник.