– Она ж к нам вежливо, по-человечески, тихо эдак: «Дай-кось пищалю, внучок, мне по делу сходить надобно. Да не печалься, возверну в целости. А коли не дашь, родименький, то (далее ряд образных и ярко запоминающихся физиологических оборотов)… и ходить тебе в сём облике до старости!» Брыкин у нас самый впечатлительный, он враз и отдал.

– Ладно, доложите обо всём Еремееву. А куда направилась бабка?

– Вроде как священную месть вершить, – неуверенно переглянулись стрельцы.

– Я спрашиваю «куда?», а не «зачем?»! Что она пищаль не в качестве костыля использует – это и пеньку понятно. Яга когда в таком настроении, полгорода постреляет на фиг! Ну думать же надо хоть иногда!

– Дак мы… и это… тык… мык… – Из невнятного бормотания и малоэкспрессивной жестикуляции я должен был понять, что Яга – бабушка о-о-очень пожилая, а значит, технически необразованная и с таким сложным агрегатом, как фитильная пищаль, нипочём не управится! Ну а уж на самый край, так в стволе всего один заряд, так что много народу не побьёт, как ни верти… Утешили! Значит, один труп – это в порядке вещей? И на том спасибо, да?! Учинить полагающийся разнос я не успел – кто-то вовремя доложил, что-де «вона она шествует!».

Действительно, из-за поворота показалась прихрамывающая эксперт-криминалистка, ведущая под ружьём бледного, как холодильник, Новичкова. Решительную бабку сопровождали счастливые ребятишки, а бедный художник нёс на вытянутых руках очередную авангардную картину. Три богатыря на пёстром фоне, один щит, два копья и семь ног – в общем, увидев раз, уже не забудешь.

У самых ворот отделения бабка грозно цыкнула на детей и, убедившись, что все отбежали на приличное расстояние, твёрдо глянула мне в глаза:

– Сажай его в поруб, Никитушка, ибо злодей он и есть, а ещё искусством иконописным срам прикрывал. Всю ноченьку я думала и, метод дедуктивный освоив, начисто применить его по уму-разуму сподобилась. Опять же и Васенька на рассвете показания внятные дал…

– П-пройдёмте в дом, – чуть закашлявшись, предложил я. – И это… оружие сдайте, пожалуйста.

– Вот, стрелец-молодец, пищаля твоя верная. – Яга одной рукой (!), без малейшего усилия вручила тяжеленную бандуру подоспевшему бородачу. – Как взяла, так и возвернула, стрелять не пришлось – преступник при одном виде дула ейного лапки вверх засучил!

На мгновение встретившись взглядом с Новичковым, я понял, какое страшное зрелище являла сухонькая бабка, целившая в вас из допотопного ружья работы неумолимых тульских мастеров…

– Сопроводите арестованного, – громко попросил я дежурных стрельцов и тихонечко добавил: – И без грубостей там, сделайте вид, а сами…

– Не без понятиев, – сурово кивнули парни. Проследив, что обречённого художника повели к порубу, Баба Яга соизволила наконец войти в терем. Я двинулся следом, лихорадочно размышляя, могло ли сумасшествие кота за одну ночь перекинуться на нашу домохозяйку? Ведь вроде бы крыша так быстро не съезжает, но, с другой стороны, у бабули с Василием едва ли не родственные связи. Я бы сказал, на самом ментальном уровне…

А если нет, то что же она тогда нарыла? Повод, заставивший её взять художника и привести в отделение под ружьём, должен быть достаточно весомым. Это значит, что завтрак мне никак не светит…

– Садись, участковый, да слушай меня, старую. – Бабка усадила меня на скамью и, видя, как я потянулся за планшеткой, строго прикрикнула: – Э нет, друг сердечный, писать ничего не позволю! Не серчай, Никитушка, а только так дело разворачивается, что ни одной буковки письменной нам оставлять нельзя.

– Масонский заговор? – посерьёзнел я.

– А уж это ты сам решишь, да тока глянь покуда, что сие?

На стол осторожно легли две цветные горошины из набора детских сладостей. Никаких ужасных ассоциаций это у меня не всколыхнуло.

– Конфетки типа карамели. Самые обычные, дешёвые…

– Обычные, да не совсем… – Яга наклонилась к моему уху и заговорщицким шёпотом пояснила: – Одну такую мой Васенька вчерась съел, не удержался. Что потом с ним было?

– Рехнулся… – неуверенно предположил я.

– Временно, – поправила бабка, походила по комнате и вновь встала напротив меня. – Тремя конфетками икономазец (прости господи!) Новичков кота моего ввечеру одарил. С барского плеча, широко, не побрезговал… Две я ещё до рассвета проверила – обычные, а вот в той, что Василий откушал, белый дурман был!

– Наркотик?! – не поверив собственным ушам, аж подскочил я.

Яга с драматической торжественностью медленно кивнула и приложила палец к губам.

– Потому и богомаза энтого мне пришлось силком вести, ни на миг пищалю не опускаючи, а ить тя-жё-ла-я-а она, подлюка…

– Мм… Вы полагаете, что Новичков как-то причастен к распространению наркотических веществ?

– Ну нешто я так на дуру похожа?! – возмущённо фыркнула опытная специалистка. – Уж честного человека от злодея завсегда как-нибудь отличу. Художник твой душою чист, а ежели с головой не всё в порядке, дык творческие люди завсегда юродивым сродни будут. Они умных советов не слушают, к ним и на небесах расчёт особый…

– Точно, точно, – вспомнив ужасающего размера клоуна с колесом в руках на Москве-реке, поспешил согласиться я. – Выходит, вы специально повели Новичкова под ружьём, чтобы у любого прохожего этот арест ассоциировался с его авангардными атрибутами в живописи.

Яга, высунув кончик языка, что-то быстренько сложила в голове, засунула туда пару новых слов и уверенно подтвердила:

– Творчество, направленное на самовыражение индивидуума, как уголовное деяние не классифицируется, но!.. Пущай уж все обратное думают, а мы тем временем порасспрашиваем, где он энтого «добра» в карманы насобирал.

– А… я знаю. – Неожиданно в памяти всплыли похожие горошинки-конфетки в щедрых руках заезжих циркачей. Опять же если вспомнить, что «преступник», побывавший на нашей крыше, ушёл на руках… И мел на косе, а мелом мажут руки акробаты, чтобы…

Эхма! Да ещё ни одно дело не было раскрыто мною с такой лёгкостью! Ай да я! Ай да герой – сыскной воевода, участковый Никита Ивашов!

Захлёбываясь от упоения собственной логикой и дедукцией, я подробнейшим образом изложил все догадки Бабе Яге и с самодовольной улыбкой ждал её аплодисментов. Их почему-то не прозвучало… Наоборот, в похолодевших глазах моей домохозяйки мелькнуло явное разочарование и даже недоверие. Неужели я что-то упустил…

– Ты тока не забывай, касатик, ить мы теперича в правовом царстве-государстве живём, нет?!

Лучше бы она мне об этом не напоминала…

– Инкриминирую распространение наркотиков!

– А они тебе руками разведут, дескать, знать не знаем, конфетки покупали на Кудыкиной горе Кидалкинского уезда, седьмое царство от угла Хрен-поймёшь-по-матери, туда все претензии за качество!

– Найду акробата с огнестрельной раной ноги и посажу по статье!

– А он тебе в отместку: мол, «ружьё чистил, да не усмотрел, сам виноват, обид ни на кого не держу, впредь умнее буду…». И весь ихний цирк в полноценных свидетелях!

– Да, но косу-то наверняка он подбросил?!

– Какую косу? Откуль? В первый раз вижу! Ишь какие подставы милиция чинит, где ж тут наш дьяк Филимоша Груздев – наипервейший защитник, да матушка государыня – поспешливого суда противница? На помощь, милиция забижает!

– Всё, сдаюсь… – окончательно прижатый к стенке, хрипло выдавил я. – Могу прицепиться к жестокому обращению с животными. Была там одна коза…

– Ну, это, может, и прокатит, коли козу заставишь жалобу написать, – поразмыслив, согласилась Яга. – Да тока дело выйдет неподсудное, а за штраф малый они тебе ещё и в ножки поклонятся, чтоб отвязался!

– Бабушка! – едва ли не взвыл я. – Но вы ведь сами видите, циркачи это! Кроме них – некому!

– Всё на свете бывает… – философски выгнув подщипанную бровь, кивнула моя домохозяйка. – А тока в теперешний день с такими уликами – в лесу белок смешить, но уж николи не преступников на скамью подсудимых за штаны усаживать. И то прибавь, они ж ещё и не наши, не местные. Один раз промашку дашь, дык скоморохи тебя на весь белый свет так ославят – папу, маму проклянёшь за то, что родили!