В этот момент на дороге, по которой спустились сотни человек, бежавших от ярости вулкана, к их глубокому удивлению, они увидели ковылявшего вверх мула, на котором сидел худой человек в военной каске, которая была ему велика и мешала как следует разглядеть его лицо. Животное, разбившее себе ноги, шло спотыкаясь, на крупе у него было множество ран и ожогов от камней. Ясно было, что сидевший на нем всадник уже несколько часов едет под огненным дождем, погоняя своего мула. Сулла, разглядев, что на человеке не военная туника, предположил, что он подобрал каску на дороге и надел на себя, чтобы защитить голову.

При виде спускающейся ему навстречу группы человека охватило крайнее возбуждение. Махая обеими руками, он громко стал выкрикивать имя Суллы.

– Сулла! – вопил он. – Боги вняли моим мольбам!

Его резкие движения и крики сбили с толку мула, который оступился, ноги его подогнулись, и он рухнул вперед, всадник перелетел через его голову. Когда он с криком упал, каска покатилась по земле. Тут Сулла и Котий узнали Гонория.

Молодой адвокат быстро поднялся и подбежал, чтобы обнять галла, своего клиента.

– Я знал, что наши враги будут посрамлены! – вскричал он после сердечных излияний. – О Везувий! – продолжал он, протянув руку в направлении кратера, который был невидим из‑за облака пепла. – Спасибо за помощь, которую ты нам оказал. А тебя, могучий Вулкан, я благодарю за огонь твоей подземной кузницы!

Гонорию встретился поток людей, бежавших с рудников, которые осыпали его злыми шутками и даже оскорблениями, потому что он бросал вызов божественному могуществу, направляясь к вулкану, охваченному святой яростью, но он не сдавался, отвечая людям, что должен повидаться там, наверху, с одним своим клиентом, так как он принадлежит к коллегии адвокатов Рима. Потом он поторговался насчет каски и купил ее за огромную сумму в шестьсот сестерциев. Он изо всех сил погонял своего мула, потому что человек, продавший каску, сказал ему, что осужденные, закованные в цепи, остались на милость лавы, которая с минуты на минуту должна покрыть лагерь.

Мул, упавший на землю, тяжело дышал.

– Котий, прошу тебя, – сказал адвокат. – Сними груз с животного и перенеси поклажу на одного из твоих мулов. Там триста тысяч сестерциев золотом, которые мне дал Палфурний, чтобы оплатить побег Суллы.

– Палфурний? – удивился Сулла.

– Да, Палфурний! Отныне у нас нет лучшего друга. Я убедил его выдать Лацертия и остальных. Он ждет нас в порту Помпеи на галере, готовой к отплытию.

Потом Гонорий вспомнил и о тайне, о том, что рассказал Спор в подвале у Палфурния о дне и часе, когда Тит Цезарь должен быть предан своим братом, поэтому, пока разгружали его умирающего мула, а другие продолжали идти, он отвел Суллу в сторону.

– Сулла! – сказал он. – Сегодня же вечером нужно бежать, так как через два дня Домициан погубит своего брата и займет его место... Помпеи, должно быть, охвачены хаосом, и нам нетрудно будет добраться до порта. Палфурний обещал мне, что будет ожидать нас до наступления ночи. Куда ты намереваешься направиться?

– В Африку на рыбацком судне, которое ждет нас в порту Фунди, с другой стороны горной цепи.

– Поедем с Палфурнием! Если Домициан начнет править, то ты и в Африке не будешь чувствовать себя в уверенности. А его галера нагружена золотом и всякими драгоценными изделиями. Ты поедешь с ним в Персию, а там поступишь на военную службу...

* * *

Перед Ноланскими воротами, к которым подходила дорога, ведущая с Везувия, действительно царил хаос, не было видно ни одного представителя городских властей. Вот уже несколько часов подряд земля беспрерывно сотрясалась, – к счастью, толчки были не такими сильными, как восемнадцать лет назад, – и большинство фасадов домов были перерезаны трещинами, однако они еще стояли, как и городская стена в районе Ноланских ворот, от которых начиналась улица с тем же названием. Большинство крыш, переживших каменный дождь, сопровождавший начало извержения, были разрушены, из многих домов шел дым. Пожарные повозки были брошены, лошади стояли, увязнув в пепле. Те, кто ими управлял, сбежали, бросив все: тушение становилось невозможным, а опасность слишком близкой. Подступы к воротам были запружены цизиями, повозками, груженными мебелью. Многие из них были брошены, как и пожарные повозки. Семьи с помощью рабов пытались обогнать других, пробираясь сквозь пепельные заносы.

Группу Суллы, вошедшую в город, вел Гонорий. Он хотел узнать, прятался ли все еще Палфурний в своей крепости или уже отправился в порт. Чем дальше они продвигались по разоренной улице, усеянной валявшимися повсюду самыми странными предметами, тем больше адвокатом овладевало опасение, что злоумышленник, другом которого он стал при удивительных обстоятельствах, не дождавшись его, уже удрал вместе с охраной из гладиаторов, испугавшись грозящей опасности. Тем не менее еще не все жители решились покинуть город и свое имущество. Проходя мимо, Сулла в одном из дворов услышал брань: жена клялась, что ни за какие деньги не оставит свой дом, зная, что он будет ограблен, как только семья завернет за угол улицы, а муж жаловался на то, что его жена неумная и жадная до такой степени, что может погубить всю семью. Другие, надеясь предотвратить пожар, забирались на крыши домов и поливали их водой, которую приносили рабы и в ведрах при помощи веревок поднимали наверх. Дорога была усеяна разбитой черепицей, которую уже покрывал пепел, острые края черепицы ранили ноги, пепел их жег... Собаки выли, когда почва тряслась у них под лапами.

Наконец они добрались до высокой стены, которая ограждала поместье Палфурния. Большая двустворчатая дверь, сделанная из дорогих пород дерева, казалось, была изрублена топором. Ее разбитые и разломанные створки были полуоткрыты, и Гонорий, пройдя в них первым, увидел несколько окровавленных тел гладиаторов, лежавших на земле у входа в сад, они были уже полузасыпаны роковым пеплом, покрывавшим весь город. Все это освещалось странным желто‑красным светом, который пробивался сквозь гигантское облако на землю, к человеческим существам, охваченным ужасом.

Адвокат замер около двери, так как из дома неслись крики, сопровождаемые звоном оружия. Стражники Палфурния отражали нападение неизвестных Гонорию людей, и перевес был не на их стороне.

Воинственные крики были слышны и на улице, где остались стоять Сулла, Котий, ветераны и персы. Из сада прямо на Гонория выбежал вооруженный гладиатор в каске и направил на него свой меч. За ним показался худой, немного сутулый человек. Гонорий сделал шаг назад, так как острие меча упиралось ему прямо в живот. Но больше молодой адвокат отступать не собирался.

– Я – Гонорий, сын Кэдо, адвокат из Рима, – решительно объявил он. – Что здесь происходит? Я пришел повидать моего друга Палфурния и вдруг обнаружил такой беспорядок!

– Молодой человек, – ответил ему Эфестиос, приехавший лично руководить операцией, о которой договорился с Лацертием, чтобы навсегда положить конец его долгой борьбе с Палфурнием, главенствовавшим на цирковом рынке в этой части Кампании, – молодой человек, дружба – это прекрасное чувство, но сегодня для тебя будет лучше уйти отсюда, не исполнив своего долга, что делает тебе честь, но подвергает твою жизнь опасности. Впрочем, – продолжал он, посмотрев на черное небо и указав на растерянных жителей Помпеи, которые метались, держа за руки плачущих детей и прижимая к груди то, что осталось от их имущества, – тебе и твоим спутникам будет лучше как можно скорее найти укрытие, пока город не превратился в кучу пепла.

Но у Гонория на этот счет было другое мнение.

– Спасибо за совет, – сказал он, – но я прошу объяснить мне, по какому праву дверь этого жилища взломана и почему люди Палфурния лежат убитыми... А эти крики – что они означают? Не пришел ли ты ограбить этот дом после отъезда его владельца?

Эфестиос покачал головой:

– Самонадеянный незнакомец, если ты не выполнишь моей просьбы, то узнаешь, что закон на стороне сильнейшего...