Геннадий гнал Зил на полной скорости. Слезы заливали лицо. Острая обида выжигала все внутри, душа застыла в безнадежной тоске. Ничего нельзя было исправить. Ничего. Простить? Как? Как жить, зная, что человек, которому ты посвятил всю свою жизнь, отдал все, что у тебя было, всю душу, сердце, любовь, все, все растоптал и предал тебя? И, укорил несовершенством, упрекнул несостоятельностью, смертельно обидел изменой. И назвал неудачником, втоптав в грязь окончательно. Зачем теперь жить? Для чего? Для кого?
Выехав за город, машина заревела на полных оборотах, стремительно пронзая ночь.
Гена твердо решил умереть. Под Бийском есть длинный высокий мост через реку. Вот с него-то он и слетит. Предстоящая смерть совершенно не пугала. Он не знал, как жить дальше. Жизнь кончилась сплошным мучением. Чувство абсолютного одиночества охватило его. Ветер врывался в раскрытые окна, он не чувствовал холода, гнал, гнал, и гнал… Пытался вспомнить что-то счастливое из своей жизни и не мог. Все радостные мгновения были связаны с Зиной. Без нее счастья не было.
Разве только когда он, совсем, совсем маленький пятилетний мальчик, сильно заболел ангиной. Лежал в своей детской кроватке, лихорадочно метаясь в горячке и проваливаясь в бреду, беспрерывно теряя сознание. Его увезли в больницу, и мать ни на минуту не отходила от него. Врачи разводили руками и намеками говорили о возможности летального исхода. Мама обливалась слезами, не зная чем помочь умирающему ребенку. В день, когда наступил кризис, Гена, очнулся и, горестно глядя на маму, слабым голосом попросил мороженого. Она сказала, что нельзя, что врачи будут ругаться. Он ничего не ответил, только отвернул лицо. Мама видела, как по детской щеке скатилась одинокая слеза.
- Я сейчас сынок, сейчас, ты только не засыпай!
Он лежал под больничным одеялом, свернувшись калачиком. Маленький, горячий, чуть живой. Казалось, мама никогда больше не придет к нему. Вздохнул тяжело и опустил веки. Ни сил, ни слез больше не было. Проваливаясь в вязкую черную пустоту, из далекого далека услышал зовущий его родной голос. Еле смог открыть неподъемные веки. Мама звала его, держа в руке вафельный стаканчик. Вокруг столпились врачи в белых халатах, но он видел только ее. Он не знал, что в стаканчик налили растопленное подогретое мороженое. Мама ложкой зачерпнула и поднесла к его губам. Но он не мог открыть рот. Кое-как затолкали в него ложку мороженого. Он ничего не чувствовал, но снова открыл рот. Мама, рыдая, кормила его. Через какое-то время он почувствовал вкус, и глаза чуть загорелись. Съел все, и попросил еще. Лежал, облизываясь, пока бегали за второй порцией. Мама нежно гладила его воспаленную голову. Принесли еще стаканчик. Он съел все содержимое, навсегда запомнив вкус растаявшего мороженого, и с тех пор не зная ничего вкуснее. После еды провалился в непробудный сон и спал сутки. Потом начал быстро выздоравливать.
Этот эпизод и ласковые мамины руки, легко теребящие его волосы, и были самыми счастливыми моментами в его жизни.
Дальний свет фар ярким пятном освещал несущуюся под колеса трассу. Гена вспомнил мать, ее лицо, родной голос… Стоп! Ведь совсем недавно кто-то гладил его по голове, играл остатками волос!
Власта!.. Сердце забилось радостно. Он вдруг вспомнил все. Раскаленная жаркая баня, непередаваемая, наполненная невыразимой бурной страстности ночь в заброшенной крестьянской избе, догорающие свечи, погасшие лучины. И Власта… Ее лицо, огненный взгляд, нежные руки, грудь…
Нет! Теперь-то уж он не прыгнет с моста. Он будет жить! Ради нее! Для нее!
Он выжимал педаль газа до упора. Слезы высохли, скорбные мысли ушли. Внутри все ликовало. Он знал, что она найдет его, что он обязательно будет с ней! Ревущий Зил летел на полных оборотах. Позади остались поля, перелески, желтые осенние леса. Позади оставалась Зинаида, дочь, прежняя работа. Позади оставалась лежащая в экономической разрухе, разваливающаяся несчастная страна. Позади оставалась жизнь! Да, наверное, неудачная, не очень веселая, трудная. Что-то было хорошее. Было…
Геннадий, подобравшись, как перед прыжком, сосредоточенным, внимательным взглядом смотрел вперед. Только вперед…
Наконец, мощный свет фар осветил стоящую на обочине согбенную старческую фигуру, устало опирающуюся на выставленную клюку. Грузовик резко остановил свой бег. Он открыл пассажирскую дверь.
- Вернулся, голубь сизокрылый? – старуха взобралась на сиденье. Хлопнула дверью. – Трогай! – обожгла синевой…
Геннадий включил скорость.
- Трогай, сокол мой ненаглядный! – ласковые пальцы играли его волосами…
* * * * *
Никто никогда больше не видел Геннадия. Пропал и грузовик.
* * * * *
Водители-дальнобойщики рассказывали небылицы о старой ведьме, выходящей на дорогу в ненастье, или сразу после захода солнца, и караулившей неопытных шоферов, идущих Чуйским трактом. Те, в чью машину она садилась, исчезали навсегда…
Сентябрь 2011г.
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/
