Когда Иоанна пыталась читать, слова не проникали в ее рассудок. Когда она пробовала думать о Боге, у нее начинались мучительные головные боли, а также «странные приступы слабости». Сурен знал только одно средство: созерцательная молитва. Иоанна согласилась, хотя дьяволы разъярились еще пуще. При одном упоминании о внутреннем совершенстве они повергали тело Иоанны в судороги.
Сурен клал ее на стол, крепко привязывал веревками, чтобы она не причинила себе вреда. Сам опускался на колени и шептал ей на ухо о благе медитации. «Главной моей темой было обращение сердца к Господу, всецелое повиновение Его воле. Я разделил свою речь на три части, и каждую изложил матери-настоятельнице самым простым и доступным образом».
Этот обряд повторялся изо дня в день. Настоятельница лежала связанная, словно перед хирургической операцией, и надеялась только на милость Божью. Она корчилась, кричала, но монах не прекращал своих нашептываний. Иногда Левиафан перекидывался с монахини на экзорциста, и тогда отец Сурен вдруг утрачивал дар речи. Тут настоятельница начинала покатываться от сатанинского хохота. Но потом молитвы возобновлялись — с того самого места, где были прерваны.
Если дьяволы слишком уж неистовствовали, Сурен доставал серебряную шкатулку, в которой лежала освященная просфора, и прикладывал ее к сердцу или лбу настоятельницы. После судорог «она преисполнялась великой веры, а я нашептывал ей на ухо то, что подсказывал мне Господь. Она слушала меня очень внимательно и погружалась в глубокие раздумья. Воздействие этих слов на ее сердце было так велико… что слезы выступали у нее на глазах».
Произошло преображение, однако явно истерического толка, построенное на театральности и игре фантазий. Восемью годами ранее, еще будучи юной монахиней, сестра Иоанна добилась расположения тогдашней настоятельницы, изображая из себя вторую святую Терезу. Правда, ни на кого, кроме старой аббатисы, это лицедейство впечатления не произвело. Затем Иоанна сама стала настоятельницей, получила власть над обителью и утратила интерес к мистицизму. Потом началось ее внезапное эротическое помешательство на Урбене Грандье. Невроз усугублялся все больше и больше. Каноник Миньон заговорил о бесах, стал читать экзорцистские молитвы, одолжил Иоанне книгу о процессе над колдуном Жоффриди. Настоятельница прочитала это произведение и вообразила себя этакой королевой беснующихся урсулинок. Отличаясь непомерным честолюбием, она хотела перещеголять своих подопечных во всем — в кощунствах, в непристойности, в акробатических фокусах. Сама она отлично понимала, что «все изъяны ее души проистекают из ее натуры» и «что она сама повинна во всех своих злосчастьях, а вовсе не какие-то внешние причины». Под воздействием Миньона «изъяны души» Иоанны переродились в семь бесов, что вселились в ее тело. Бесы зажили своей собственной, независимой жизнью и подчинили себе монахиню. Чтобы избавиться от них, надо было прежде преодолеть свои дурные привычки и порочные устремления. Новый наставник твердил Иоанне, что она должна молиться, должна открывать душу Божественному свету. Рвение Сурена было заразительным. Растроганная искренностью монаха, Иоанна, кроме того, угадывала за его увлеченностью истинную веру. Сурен знал, о чем он говорит, и Иоанне тоже захотелось приблизиться к Господу. Но сделать это она предпочитала каким-нибудь живописным образом, и желательно на глазах у публики. Прежде она была королевой одержимых урсулинок, теперь же она станет святой. Или, во всяком случае, все станут воспринимать ее как святую, ее канонизируют еще при жизни, она научится делать чудеса…
Иоанна увлеклась новой ролью со всей присущей ей неиссякаемой энергией. Поначалу она предавалась созерцанию по тридцать минут в день. Потом увеличила время до трех-четырех часов. Одновременно она стала подвергать себя всевозможным аскезам. Отказалась от пуховой перины и стала спать на голых досках; вместо соуса пищу ей теперь поливали горьким отваром; она носила власяницу и пояс, утыканный гвоздями; по меньшей мере трижды в день секла себя кнутом, а однажды (во всяком случае, как пишет она сама) подвергала себя флагеллации целых семь часов.
Сурен, свято веровавший в умерщвление плоти, всячески поощрял свою питомицу. Он давно уже заметил, что бесы, насмехающиеся над церковными обрядами, пускаются наутек от хорошей взбучки. Кроме того, кнут — отличное средство и от меланхолического склада натуры. В свое время то же самое открытие сделала святая Тереза: «Повторю снова (ибо я встречала в своей жизни много людей, страдающих сей меланхолической болезнью), что нет иного средства одолеть бесов, кроме как приложив к этому все доступные нам средства… Если не хватает слов, нужно прибегать к карам; если легких кар недостаточно, необходимы тяжкие. Может показаться несправедливым, — говорит святая, — что мы наказываем слабых и немощных сестер, как если бы они были крепки и здоровы, но это для их же блага».
Не следует забывать о том, что невротики обладают способностью калечить психику и других людей. Сестра Тереза свидетельствует: «Очень часто несчастье проистекает от мятежного духа, которому не хватает воспитания и смирения… Используя дурной нрав (или меланхолию), Сатана завоевал немало душ. Сейчас, в наши дни, это свершается куда чаще, чем прежде, а все потому, что себялюбие и попустительство ныне называют болезнью». В эпоху, когда люди верили в абсолютную свободу воли и порочность человеческой природы, лечение невротиков при помощи физических средств воздействия было весьма эффективным. Возможно ли применять такую терапию сегодня? В каких-то случаях, вероятно, и можно. Для большинства же больных лучшая терапия — не шок, а разговор по душам. Во всяком случае, эта метода больше соответствует современному интеллектуальному климату.
Из-за многолетних церемоний экзорцизма и постоянного присутствия публики в часовне монастыря предаваться благочестивому созерцанию было не так-то просто. Поэтому с начала лета 1635 года сестра Иоанна и ее наставник стали встречаться наедине, под самой крышей обители. Там установили решетку, разделившую помещение надвое. Из-за железных прутьев Сурен наставлял свою ученицу в премудростях мистической теологии. А настоятельница рассказывала ему о своих искушениях и соблазнах, о схватках с демонами, о чудодейственных свершениях, которых она достигает при помощи созерцания. Они подолгу сидели молча, предаваясь медитации. По словам Сурена, чердак стал «домом ангелов и вместилищем райских восторгов», суливших тем, кто их вкушает, особую благодать. Однажды, размышляя о пренебрежении к физическим страданиям, которые проявил Спаситель во время Своих Страстей, сестра Иоанна впала в экстатическое состояние, а когда припадок миновал, сказала Сурену через решетку, «что она приблизилась к Господу вплотную и получила поцелуй из Его уст».
Как относились ко всему этому другие экзорцисты? Что думали об этих свиданиях добрые луденцы? Сурен пишет, что «люди ворчали»: почему этот иезуит каждый день запирается наедине с монахиней? Я отвечал им: вы даже не понимаете, каким важным делом я занимаюсь. Мне казалось, что я вижу в этой одержимой душе разом и адский огонь и райское сияние; одна половина этой души была охвачена любовью, другая ненавистью, и обе эти силы тянули душу в свою сторону».
Однако то, что видел Сурен, было сокрыто от взоров остальных. Эти самые остальные знали, что иезуит проводит долгие часы в разговорах со своей подопечной вместо того, чтобы подвергать ее экзорцизму. Коллегам Сурена попытка вывести одержимую на путь христианского совершенства казалась глупой и бессмысленной, тем более, что и сам Сурен тоже стал одержимым и частенько подвергался экзорцизму. В мае, когда брат короля Гастон Орлеанский приехал полюбоваться на демонов, на Жан-Жозефа набросился Исакаарон, совершивший вылазку из тела сестры Иоанны. Сама настоятельница сидела спокойная, сдержанная, с иронической улыбкой, а экзорцист катался по полу в конвульсиях. Принц, правда, остался доволен, но Жан-Жозеф очень страдал из-за нового унижения, которому подверг его Господь.
