Я выстрелил. Не рассуждая, что это я такое вижу перед собой, не сошёл ли я с ума и не есть ли это всё хитроумная лемурья провокация, с помощью, скажем, неведомых галлюциногенов.
Пуля «манлихера», тяжёлая, снабжённая дополнительным сердечником и надпиленной оболочкой, прошла через голову «Петера». Точнее, прошёл сердечник, расколовшаяся оболочка осталась внутри.
Голова лопнула, словно перезрелый арбуз. По аккуратным плитам тротуара (да, да, в деревне с прославленной немецкой аккуратностью были положены тротуары) брызнула какая-то чёрная жижа.
Второй мой выстрел предназначался девчонке, успешно душившей Фатиха. Глинка тоже выпалил, и я увидел, как из груди девочки вперёд вылетает сноп кровяных брызг – пуля вошла ей в спину. Моя пробила ей голову.
Оказалось, что тяжёлые пули стандартного армейского калибра 7 и 9 отлично действуют не только на людей, но также и на неведомую нечисть.
Я не успел больше ничего сделать. Даже не смог протянуть Микки руку и помочь ему встать. По шлему успело попасть пять или шесть стрел. И мне пришлось прыгнуть в ту же канаву, рядом с Кеосом, и опустошить пару-тройку магазинов.
– Хань! Сурендра! Джонамани!
– Командир! – отозвался Сурендра.
– Обстановку!..
– Хреново. Зажали нас. Детишки-то…
– Знаю! Дай пеленг! Что с остальными?
– Джонамани ранен, Хань тоже. Монстров этих… постреляли вроде. У них в голове чёрная жижа, командир. Лемуры… со всех сторон. Вроде как хотят живым взять…
– Знаю. Сейчас пошлю к тебе Мумбу и Кеоса. Вытащите раненых. Держись!
– Держусь… хорошо ещё, их стрелы броню не пробивают.
– Гранатами их, Сурендра.
– Понял, командир.
Я переключил коммуникатор.
– Кеос, Мумба! По пеленгу Сурендры – бегом марш! Хань и Джонамани ранены. Вытащить их сюда.
– Что, ефрейтор, штаны пока ещё не намочил? – прорезался голос господина старшего вахмистра.
– Никак нет, господин…
– Отставить. Что за ребятами послал – правильное решение. Я бы на твоём месте связался с господином лейтенантом.
Это было разумно. Я вызвал штаб.
Лейтенант отозвался сразу.
– Что у тебя, Четвёртый? Ситуация?
– Так точно. Подверглись нападению… мутанты, замаскированные под детей. Имею четверых раненых.
Лейтенант секунду помолчал, а потом выругался.
– Не ты один, Четвёртый. Все остальные отделения тоже. Помочь не могу. Поставленную задачу выполнять своими силами. Поиск имперских граждан продолжать, несмотря ни на какие обстоятельства. График операции остаётся прежним. Конец связи.
Легко сказать – поиск имперских граждан продолжать, несмотря ни на какие обстоятельства. Как их отличить от этих тварей? Брать каждого найденного на руки и ждать, когда они начнут душить моих ребят?
Да и то вопрос – как они могли душить? Горло десантника прикрыто гибким высоким воротником из кевлара, который дави сколько хочешь, а всё равно не задушишь. Специально было сделано для участия в контрпартизанских действиях. А то были любители накидывать на шею десантникам петли-удавки.
– Молодец, что помощи просить не стал, – услышал я Клауса-Марию. Лемуры тем временем перестали осыпать нас стрелами, очевидно поняв бессмысленность этого занятия. – Лейтенант не любит тех, кто сразу начинает ныть и требовать целую танковую роту, едва оказавшись в «котле».
– Благодарю…
– Можешь обращаться ко мне просто «вахмистр», – милостиво соизволил снизойти господин штабс-вахмистр.
– Слушаюсь, вахмистр. Сурендра! Сурендра, ответь!
– Командир, видим их, – отозвался вместо индуса Кеос. – Лежат. У Сурендры торчит стрела из-под шлема.
– Ч-чёрт! Противник?
– Стреляет… – процедил сквозь зубы румын, и в следующий миг переговорник заполнил гулкий голос «манлихера».
Больше посылать на помощь было некого. У меня и так на руках был раненый Назариан.
Лемуры отступили, надолго ли – кто знает. Все окна окрестных домов, откуда летели стрелы, были разворочены, избиты пулями, стены покрылись частыми оспинами, кое-откуда лениво начинал подниматься дым, отмечая места, где взорвались выпущенные господином старшим вахмистром гранаты.
Назариан тихо подвывал.
– Раз воет – значит, будет жить, – заметил Клаус-Мария, ловко подкатываясь к армянину. – Давай, ефрейтор, не спи.
– Командир! – ожил в переговорнике Мумба. – Мы их тащим, всех троих. Мохнатые вроде как отошли. Мы их покрошили немерено… Но Сурендра плох. А Хань ничего, даже перебирать ногами может…
– Пеленг устойчивый? Дойдёте?
– Дойдём, командир, – пропыхтел Кеос.
Я бросил быстрый взгляд на лежавшие посреди дороги тела. Мальчик и девочка, головы разбиты в кашу, чёрная слизь, растёкшаяся по плитам. Руки, вполне человеческие, но заканчивающиеся коричневыми щупальцами. Меня передёрнуло.
Тянуло блевать, но я не для того становился ефрейтором.
Аккуратно завернув оба нетяжёлых тела в плёнку, так чтобы ничего не просочилось наружу, я запихал их в заплечный «сидор». И вновь натолкнулся на одобрительный взгляд вахмистра.
Вскоре показались Кеос с Мумбой. Хань и в самом деле кое-как перебирал ногами, тяжело опираясь на плечо румына, зато обоих индусов могучему Мумбе пришлось волочить на себе.
Некоторое время нам пришлось потратить на раненых. Хань вогнал себе один за другим три шприца – обезболивающее, универсальный антидот и стимулятор, в результате чего хоть и с трудом, но мог брести сам. Остальных пришлось класть на носилки, и на сей раз даже господин вахмистр ничего не сказал. Хотя отделение разом превратилось в ходячий госпиталь. Мы потеряли ранеными шестерых.
На ногах остались я, Мумба, Кеос и Глинка. Ну и, само собой, господин штабс-вахмистр. Нам пришлось класть на импровизированные носилки сразу по двое. Мумба один тащил здоровенного Микки.
Ясно, что при таких делах нам следовало как можно скорее вынести раненых в безопасное место и вернуться к выполнению задачи, но после случившегося все, похоже, молчаливо согласились, что безопасных мест вблизи просто не осталось.
Я вновь доложил лейтенанту. На сей раз он, не колеблясь, послал ко мне медиков. Инвалидная команда воевать не может. Держать оборону, стоять насмерть и до последнего патрона – да, а вот вести поиск – нет.
Пока ждали санитаров, успели обшарить ещё несколько домов. Клаус-Мария настоял, чтобы мы осмотрели и те, откуда в нас стреляли лемуры.
Делать нечего, поднялись.
Могу сказать только одно: трупы – это отвратительно. Посечённые пулями и осколками гранат лемуры, разорванные чуть ли не пополам, с вывалившимися кишками и раскроенными черепами – малоприятное зрелище. Мы нашли ещё несколько мёртвых поселенцев (все как один – без опознавательных жетонов), но и только.
И лишь когда команда медиков забрала у нас раненых и уменьшившееся вдвое отделение двинулось дальше, началось настоящее веселье.
Остальные парни из нашего взвода были уже близко, и, когда поднялась пальба, они тотчас бросились нам на выручку, но, пока они добежали, господин штабс-вахмистр успел провалиться в замаскированную яму-ловушку, а на нас со всех сторон посыпались уже не стрелы, а увесистые булыжники и короткие тяжёлые бельты, выпущенные из настоящих арбалетов. Лемуры были повсюду: на крышах, внутри домов, за сараями и амбарами, на вершинах деревьев; они собрали здесь стрелков и пращников, и нам пришлось жарко. Провалившийся в яму господин вахмистр ревел, словно медведь на случке, Кеос поймал забралом увесистое пращное ядро, и пластик изнутри немедля окрасился кровью.
Оставшись втроём, мы с Мумбой и Глинкой, наверное, попытались бы отступить за хоть какое-то укрытие, но, увы, угодивший впросак господин вахмистр вынудил нас застрять аккурат посередине, как говорится, словно дырка на картине.
Чех и негр палили во все стороны, я бросился к поглотившей господина Клауса-Марию дыре, включил фонарь – на дне катался настоящий живой мохнатый комок, господин вахмистр совершенно исчез под массой лемурьих тел. Время от времени кто-то из лемуров подвёртывался под железный кулак господина вахмистра и отлетал в сторону, однако число мохнатых врагов не убывало. Стрелять я не мог, «манлихер» на такой дистанции прошьёт бронежилет насквозь, и всё, что мне оставалось, – это крикнуть:
