– Я обо всем и обо всех подумала, а ты мне только о ней говоришь.

– Хорошая она твоя Дуся, а ты ее бросить хочешь.

– Никого я не бросаю! Нужно мне уехать, очень нужно. А Дуся твоя любимая денег не дает. Говорит, пока не скажу что к чему, никуда не отпустит. Мне ждать ее позволения некогда.

– А почему спешка?

– Я же тебе сказала: терпение мое лопнуло. К тому же, узнала я, что в городе остались дальние родственники по материнской линии. Бабушке сюрприз преподнесу. Хочу найти их.

– Родственники? – с недоверием взглянула на подругу Аглая. Ее большие карие глаза, окаймленные густым веером ресниц, выражали крайнюю степень сомнения. – Откуда у тети Полины родственники в ***йске? Она с моей мамой дружила, никогда о них не говорила.

– Откуда тебе знать, о чем наши матери разговаривали? Если у нас от них секреты бывают, то и у них от нас – наверняка.

– Ну, не знаю. А от кого узнала?

– Не важно.

– Снова секреты, – недовольно буркнула Аглая.

– Не обижайся. Это не важно. Я хочу эту родню найти. Может, они помогут другую жизнь начать: устроиться на работу, осесть в городе. Сил нет месить эту вечную грязь непролазную да коровьим навозом дышать. Скоро так провоняюсь, что не отмыться.

– Откуда в тебе эта тяга к городской жизни? Что ты о ней знаешь? У нас здесь все гораздо проще и честнее, – покачивая ногой, заметила Аглая.

– Проще не придумаешь, – всхлипнула Женя.

– А чем я-то могу помочь?

– Займи денег на поездку.

– На билет? – Аглая поднялась, отряхнула полы халата. Женя тоже сразу поднялась с земли. – Занять денег на билет туда и обратно, если родственников не найдешь?

– Больше, на сколько можешь, займи. Я в долгу не останусь, поверь! На тебя одна надежда, а иначе… Не буду жить, как скот.

– Ну, ты осторожнее. Зачем же людей обижаешь. Я здесь, между прочим, тоже живу.

– Я тебя не имела в виду.

– Темнишь ты, подруга, – Аглая пристально вглядывалась в заблестевшие глаза Платовой.

– Скажи лучше, что денег жалко.

– Нет, не жалко. Родители, правда, нагоняй дадут, если узнают, что потратила на что зря.

– Решай, Глаша. Ты – мое спасение. Я настаивать не могу, только прошу, очень-очень прошу…

– Я думала, что спасать – это очень романтично, но, кажется, я ошибалась.

Аглая уперлась руками в рыхлые бока, пожевала губами. Потом еще раз взглянула на трясущуюся от переизбытка эмоций подругу и безнадежно махнула рукой. У Женьки отлегло на сердце. Она почувствовала прилив крови к лицу, шее, даже вспотела.

– Пойдем, искательница приключений, – миролюбиво произнесла Воронова, – дам я тебе денег. Не в них счастье, поверь. Ты и сама в этом скоро убедишься.

Платова в дом заходить не стала, села на крыльце. Волновалась больше, чем, когда пришла просить о помощи. В глубине души знала, что Глашка добрая, отзывчивая и разжалобить ее пара пустяков, но на этот раз даже напрягаться особенно не пришлось. Небольшая фантазия на тему дальних родственников была очень кстати. Еще немного, и денежки зашуршат в ее пальцах. Манящие бумажки, обладающие магической силой выполнять любые желания, эквивалент могущества, символ вседозволенности. Только с большими деньгами можно ощущать себя защищенным, уверенным, сильным. Все покупается, все продается. Люди и делятся только на тех, кто продает, кто покупает. Остальные классификации надуманы для того, чтобы пудрить мозги.

Женька вздохнула, вспомнив истинную цель своей поездки в ***йск. Жаль, что она так недолго будет наслаждаться этой самой настоящей жизнью, да и то – за чужой счет. Обманывает ведь, что вернет долг. Ну, да что об этом думать. Как говорит бабушка, Бог он все видит, все понимает, Он и простит.

– Держи. – Аглая неслышно вышла из дома и уже протягивала оцепеневшей подруге купюры. Платова смотрела на них широко раскрытыми глазами, в которых совершенно ясно читался испуг. – Ты чего? Сотенных никогда не видела?

– Я…Я… – Женька боялась сказать о том, что не рассчитывала на такую щедрость.

– Много что ли? – Глаша засмеялась разливистым грудным смехом. – Да, бери же. Денег много не бывает. Купи себе что-то из обновок, прежде чем на глаза родственникам показываться. Все-таки, знаешь, встречают по одежке, а там – все от тебя зависит. Ну, что ты смотришь? Бери, пока не передумала.

Женя медленно поднялась. Деньги перекочевали в ее руку. Все еще не веря в такую удачу, Платова посмотрела на Аглаю, пытаясь вложить в этот взгляд всю свою благодарность. Она хотела улыбнуться, но губы дрожали несдерживаемой мелкой дрожью, противно, бесконтрольно. В какой-то момент Женя словно сломалась, не выдержала напряжения и бросилась подруге на шею.

– Спасибо, спасибо, – горячо шептала Платова, вдыхая запах парного молока, что исходил от тела Аглаи.

– Перестань, Женька! Точно ты какая-то, словно не в себе. Ничего особенного не произошло. Я тебя выручила. Ты меня когда-нибудь выручишь. Мы же дружим, дурища.

Но Женя плакала не столько из благодарности, сколько от жалости к себе, несчастной, которая добровольно решила распрощаться с такой никчемной жизнью. То, что этим решением нельзя ни с кем поделиться, в глазах Жени прибавляло происходящему трагичности. Казалось, все происходит не в реальности, а во сне. Только шелестящие купюры в руке говорили о том, что первый шаг сделан – и не во сне, а наяву.

Когда вернулась домой, бабушки в доме не было. Женя выглянула из окна кухни: согнувшись, та снова возилась на бесконечных грядках. Этой работе не видно конца. Она бесконечная, неблагодарная, изнурительная. В селе в ней суть жизни. Женю такой порядок вещей не устраивал. У нее все будет иначе. Пусть сейчас она воспользуется сердечностью подруги. Пусть! Зато у нее будет целый день несказанного счастья и исполнения желаний. Денег Аглая дала столько, что Женькина фантазия буксовала. Но пока нужно было сделать следующий шаг: воспользоваться случаем и улизнуть незаметно. В единственный целый цветной пакет Женя наскоро собрала все, по ее мнению, самое необходимое. Достала паспорт, аттестат, спрятала, как могла надежно и, в последний раз взглянув на портреты родителей, что висели на стене в комнате, осторожно вышла на крыльцо.

Она шла, машинально здороваясь со всеми, кого встречала на своем пути. Все они потом будут отвечать на расспросы Дуси: где, когда и кто последний видел ее внучку. Бедная бабушка. Женя сжала кулаки. Нет, ей нельзя раскисать. Она не будет думать ни о ком, только о предстоящем празднике. Последнем, единственном, но это будет ее день, ее решение. Скорее бы добраться до дороги. Ждать автобус – дело неблагодарное, а до вокзала пешком дойти можно, но жаль времени. Теперь она не может быть расточительной с ним.

Угрызения совести делали ее ноги тяжелыми. Никогда еще Жене не было так трудно идти. Наверное, так шли каторжники с кандалами. Шли, по грязи, снегу, вытоптанным дорогам, глядя под ноги, думая лишь о том, что нужно шагать дальше. А воображение упорно возвращало Женю в их двор, на их огород, туда, где, невзирая на возраст, болезни, усталость, трудится Евдокия Ивановна.

– Я не буду думать о бабушке, – закрыв на мгновение глаза, прошептала Женя. – Я вернусь, когда придет срок и тогда…

Что будет тогда и тем более, когда настанет то самое время возвращения, Платова не конкретизировала. Это было бессмысленно, потому что, говоря так, она обманывала саму себя. Никакого триумфального возвращения, никаких дальних родственников, никакого будущего. Один день, который она проживет красиво, а потом… Идя навстречу своему короткому празднику, Женя ощущала, как ее переполняет невиданная жажда перемен. Она захватила ее, оплела невидимыми канатами, не давая свободы движения, иного выбора. Этот путь еще несколько часов назад был невозможен, а теперь только он и подталкивал Женю вперед, подгонял, заставляя относиться ко времени бережнее обычного.

Новое платье ей явно шло. Босоножки на шпильках – мечта, но как же в них неудобно идти. Цвет, правда, не тот, но выбор в магазине оказался не так уж и велик, а к новому платью была необходима новая обувь. Ее изношенные туфли, приковавшие пристальный взгляд не слишком любезной продавщицы, стремительно полетели в ближайшую урну. Женя с восторгом рассталась с ними, как с последним звеном, связывающим ее с прошлым. Как просто она вычеркнула из памяти годы, которые большинство предпочитает вспоминать всю свою сознательную жизнь.