В одну из апрельских пятниц нас позвали на «квартирник» на Большой Конюшенной. Так, условно говоря, назывались мероприятия на дому, когда к кому-то на частную квартиру приходил популярный или известный, но пока в очень узких кругах музыкант, художник, режиссер. Чем больше круги расширялись, а фейс становился засвеченным, то есть все чаще начинал мелькать «на камеру», тем реже он возвращался к практике квартирников. Но не буду отвлекаться.

Дальше гость перед аудиторией в пятнадцать – двадцать человек, максимум, играл новую и старую музыку, причем делалось это всегда с максимальной искренностью и выкладкой, намного большей, чем на концертах. В свою очередь, художник приносил с собой новые работы или наброски, режиссер – в основном короткометражку, которую не видели даже еще критики. Дебют для друзей. Тех, кто если надо объективно покритикует, но не подорвет на корню веру в собственные творческие силы.

Конечно, в итоге, большинство «квартирников» превращались в самые обычные попойки, которые иногда растягивались на все выходные и «рабочий» для большинства понедельник.

Мало знакомые или случайные люди, или успевшие стать таковыми за пару часов, сами собой исчезали ближе к часу-двум ночи пятницы, совсем пьяных укладывали валетом в дальней комнате, а потерявшая бойцов компания перемещалась на кухню и вела долгие философские разговоры о смысле жизни, творчестве и т.д. Все ложились спать около пяти–шести утра, потом просыпались в районе обеда, снова скидывались и отправляли «гонцов» в лабаз за едой и выпивкой. «Гонцы» в пути успевали обзвонить своих друзей и рассказать им о квартире, где «все хорошо отдыхают». Так компания обновлялась и пополнялась свежей денежной кровью.

Френд любил квартирники. Ему нравилось общаться вот с такими случайными, подгоняемыми судьбой людьми, налаживать общение с теми, с кем бы он никогда не перекинулся даже парой фраз, если бы не «вынужденная посадка» с ее необходимостью ужиться на пару дней.

Я - нет. Я согласился остаться там только потому, что меня зацепил вид из окна. Не больше сотни метров до огней «ДЛТ» (как бы сказали сейчас – один из крупнейших супермаркетов, тогда – «Дом Ленинградской торговли» - прим. автора), полкилометра до ежедневной, внесезонной бессонницы Невского проспекта. Окно было огромным – от потолка до пола с металлическим внутренним заграждением, хотя и не на всю наружную стену. Сейчас так называемые «французские окна» - норма для элитных, прячущихся за заборами с устройствами слежения по всему колючему периметру новостроек. Но тогда бандит, у которого хозяева «квартирника» приобрели помещение, продолбал его на свой страх и риск.

Потом в этой гостиной с окном, пока он был в «местной командировке», конкуренты «положили» всю его небольшую семью: жену, пятилетнего сынишку и тещу. Помещение, несмотря на взвинченные до небес ценники на жилье в центре, удалось купить за полцены. Слишком часто оно мелькало в криминальной, еще не знающей цензуры начала двадцать первого века хронике с ее обязательной рабочей съемкой крупным планом изуродованных пулевыми ранениями трупов. Лица стыдливо прикрыты первой, попавшейся под руки тряпочкой, домашняя одежда не скрывает наготу и пол тел: что-то естественно, что-то разрезано судмедэкспертами, чтобы быстрее настрочить первичный отчет о причинах смерти.

Воскресенье. Наверное, это все-таки было оно. Два ночи. Мы проснулись с френдом от гулких, дребезжащих ударов в металлическую дверь. Впрочем, не только мы, но и все те, кто «завис» на эту третью ночь.

Никаких звонков в дверь. Только монотонный голос, срывающийся на петуха и сбивающийся, истеричный ритм от лихорадочных попаданий.

- Откройте, блядть, откройте. Пожалуйста.

Мы столкнулись лбами с остальными гостями в узком коридоре.

Один из хозяев квартиры прихватил на всякий случай молоток. «Глазка», как назло в двери не было. Рванул дверь на себя.

Ч.11.

Ты не вошел - ввалился внутрь. Споткнулся о невысокий дверной порог и упал на четвереньки на линолеум прихожей, которым застелили пол после содранного с мясом элитного дубового паркета прежних владельцев. Дешевый рисунок поцарапанной синтетики успешно имитировал его, а сам линолеум плодил по весне в своей войлочной составляющей китайских жучков, которые, подыхая под прицельно затушенными сигаретами или прокуренными пальцами, отчаянно воняли мятой.

Сначала мы подумали, что ты, как всегда, ужрался в дымину. Но тебя колотило так, как будто за окном был двадцатиградусный мороз, и алкоголем от тебя не пахло. Вся твоя одежда, модная футболка с рожей кого-то из политиков, уже летние льняные брюки, были пропитаны особым обильным холодным потом, который проступает, когда человек серьезно болен или чем-то смертельно напуган.

И еще у тебя была одышка, как при продолжительном беге у курильщика. Воздух со свистом врывался в легкие, с трудом проникал в них и оставался там надолго, чтобы потом они вытолкнули его обожженным горячим теплом, остающимся на поднесенной к твоему рту ладони.

Один из гостей, медик по образованию, на автопилоте полез ощупывать тебя и проверять реакцию зрачков. Одежда была необычно порвана в нескольких местах на груди. Четкие, хирургические надрезы, которые невозможно оставить при обычной пьяной драке. И бурые, уже впечатавшие их в кожу засохшей коробящейся коркой пятна.

- Помогите, парни, - бросил гость, пытаясь отодрать тебя от линолеума. Мы с френдом также на автопилоте потянулись поднимать тебя с пола.

- Дверь… закройте, - односложно прохрипел, наконец, ты. – Быстрее.

Хозяин квартиры так и бросил ее, распахнутую светлым пятном в полуосвещенную, исчезающую границей света на уровне дворового фонаря лестничную клетку, и теперь растерянно смотрел на тебя, продолжая сжимать по инерции молоток в руке.

В пролете, как в замедленной съемке, нарисовался смурной тип в костюмных брюках, рубашке и перекинутом через руку пиджаке. Под пиджаком в сжатом кулаке что-то блеснуло металлом.

Он тоже странно двигался: не бежал, но перемещался скачками. Увидев нас, он резко тормознул на площадке между лестничными пролетами, засунул руку в карман, достал сигареты. Спокойно оторвал фильтр у одной, закурил, привалившись спиной к стене, и вперился в нас глазами. Он явно ждал чего-то. Что мы будем делать дальше. Он наблюдал за нами так, словно это он, а не мы, полностью контролировал ситуацию.

Нас столпилось пятеро в прихожей, не знаю точно, но думаю, не мне одному стало до физической блевоты страшно.

Такой взгляд, как у того мужика, я видел тогда всего лишь один раз в жизни. Случайный пожилой клиент в моем клубе. Он заказал водку и что-то пожрать. Наш официант–молдаванин отказался его обслуживать, почему, объяснять не хотел, только мотал головой: «Нет, не пойду, плохие глаза». Я принес заказ, а потом всю смену не мог отделаться от едких детских воспоминаний, как однажды в сосновом лесу, в котором мы играли, с разбегу, не глядя, врезался в огромную в рост паутину. Владелец заведения под утро вызвал меня к себе и выложил внеплановую денежку.