Дело осложнялось польско-литовским происхождением и вероисповеданием преступников. Их генеалогию чуть не до самого Ягеллы и Сигизмунда, а также предыдущие заслуги и беспорочную службу Жандармский корпус в расчет не брал. Измены случались и в среде более родовитых.

Каковы результаты следствия, Свечин не рассказывал, ссылаясь на служебную тайну, но когда были произнесены магические слова «Сионский приорат», Джералд твердо осознал, что концессия безо всякого желания попалась на крючок, да так крепко, что, согласно выражению графа Баркова, «не соскочишь».

Выходов два: или действительно бросать всё и бежать, или, стиснув зубы и не обращая внимания на обстоятельства, продолжать начатое. Время коротко, время коротко…

– Будто мы опаздываем куда, – говорил Джералду Барков. – И основываетесь вы только на сугубо умозрительных построениях: предчувствия, интуиция… Признаться, я бы отказал в участии, особенно после Царского Села, но есть два обстоятельства: господин Реннер, вернее Хаген из Тронье, вас не опровергает. Да у меня еще появились личные счеты к Приорату – гибель Алексея Николаевича я не прощу никогда, как подданный России и просто как человек. Слепая судьба.

– Мы даже не добрались до места, – заметила Евангелина. Завтрак в салон давно подали, но плотно кушали только Робер с Тимоти, прочие были заняты разговором между Барковым и лордом Вулси, внимательно слушая доводы обеих сторон. – Вы, Алексей, правы – судьба, если угодно, Божья воля… Но если происшедшее было только началом, что может ожидать нас в финале? Когда опустится занавес?

– Почитайте «Гамлета», – хмыкнул граф. – А мы с Прохором Ильичом не хотели бы оказаться в роли Розенкранца и Гильденстерна, которые в итоге тоже оказались мертвы. По прихоти не раз поминавшейся судьбы.

– Вы разве боитесь? – вызывающе сказала Ева.

– Нет. Опасаюсь. А это два совершенно разных понятия. Спросите – чего опасаюсь? Вы… Да теперь и я, начали игру с силами, возможности которых человеческое разумение осознать не может. Приорат – это чепуха. Фанатики, пускай и опасные до крайности – сумели же они околдовать гвардейцев-кирасир… А вы, милорд, копнули глубже. Заглянули в сферу, где смертным делать нечего. Затронули наследие такой неслыханной древности, что Сократ или Геродот покажутся современниками.

– И каковы же выводы? – тихо спросил Джералд.

– Просты. Легенды сообщают о многих случаях, когда смертные побеждали богов. Возьмите хоть Зигфрида, сразившего воплощенный в драконье тело дух Разрушения. Никакого уныния, сэр. Справился Зигфрид – справимся и мы…

Предпоследний день пути оказался жарким – спасали шторы на окнах вагонов и открытые окна. После завтрака разговоры о неприятном предпочитали не заводить, в Белой Церкви вышли погулять на платформу – курьерский стоял полтора часа, пропуская два экспресса.

К вечеру погода начала портиться, с северо-запада наползли темные кучевые облака, моросящий дождик превратился в ливень с грозой, по крыше вагона застучал мелкий град, стало заметно прохладнее. Концессионеры разошлись по купе, Робер заявил, что в ненастье его всегда тянет в сон и что к ужину он скорее всего не выйдет. Тимоти с доктором и Джералдом распечатали колоду и взялись за покер, граф развалился на диване с «Антоновскими яблоками» Бунина, изнывавший от безделья Прохор ушел помогать повару.

Предстоял тихий, почти семейный вечер с той лишь разницей, что уютный дом не украшал собою столичную улицу, а резво катил к морскому побережью с впечатляющей скоростью пятьдесят верст в час.

– …Ева, извините, что тревожу, но у вас нет ощущения чего-то необычного? – Ойген, тихонько постучавшись, заглянул в купе мадемуазель Чорваш, листавшей иллюстрированный берлинский журнал «Люфтвахт», купленный еще в Петербурге. – Мрачноватый вечерок, не находите?

– Не хотела бы я сейчас оказаться под открытым небом, – Евангелина взглянула на окно, по которому хлестали косые струи дождя. – Настоящая буря, однако я не вижу в ней ничего исключительного, разве что подмоет насыпь и поезд пойдет под откос…

– Шутка не самая удачная, – вздохнул Ойген. – Мне слегка не по себе, да и голова побаливает… Спросил у графа, но его сиятельство уверяет, будто ничего странного не замечает. Может быть, я стал излишне мнителен? Вы не знаете, когда следующая стоянка?

– Сейчас взгляну, – Ева потянулась за блокнотом. – С ума сойдешь с этими русскими названиями… Смелу мы проехали больше часа назад, должен быть разъезд Помощная, далее Вознесенск, и завтра незадолго до полудня – Одесса. Три перегона, эта линия не так сильно загружена, как в центральной части страны. Осталось подождать четырнадцать или пятнадцать часов.

– И все равно будьте внимательны, – расплывчато сказал Ойген. – Нехороший вечер. Это не связано с «волшебством». Так, ничего определенного…

Может быть, определенности и не было, но господин Реннер места себе не находил. Спящий Хаген словно бы беспокойно ворочался, тревожа свое alter ego отсветами недобрых снов или видений. Обычно бургундский мажордом вел себя гораздо тише, неделями, а то и месяцами не давая о себе знать, пускай Ойген и знал: «вторая душа» следит за событиями в окружающем мире, усваивает новые знания и незаметно помогает своему носителю, бывшему малограмотному разнорабочему из Линца, осваиваться в новом окружении.

Ойген прошелся по поезду, от переднего тамбура мягкого «Пульмана» до кухоньки в салоне и перехода на открытую площадку товарного вагона, прицепленного к составу сразу за пассажирскими. Ничего подозрительного не заметил. Поговорил на немецком с кондуктором – нет ли каких затруднений? Тормозная система, печи, не засорились ли дымоводы? Никак нет, следим тщательно, колодки проверяют на каждой станции. А отчего вы, сударь, беспокоитесь?

– У вас ведь есть оружие? – вместо ответа поинтересовался Ойген. Кондуктор внимательно посмотрел на иностранца, промолчал, что означало согласие. – Держите под рукой, и остальных предупредите.

– У вас конкретные сведения? – построжал шпик в железнодорожной форме. Ему было настрого приказано прислушиваться к словам поднадзорных, инструкции были получены наиподробнейшие. – Подозрения?

– Предчувствия, – буркнул смутившийся Ойген.

– Вы просто устали от дороги, господин хороший. Еще бы, четыре дня сиднем сидеть в вагоне… Оставьте, в Белой Церкви получена телеграмма из столицы, осложнений никаких, за нами приглядывают по всей линии, полиция губерний, через которые проходит поезд, предупреждена.

– Следовательно, о нас знают многие… – неопределенно сказал Ойген и отправился к себе. Пролистал раскрытый на последних страницах томик Байрона, отложил. Вскоре по мягкому вагону прошел лакей, приглашая джентльменов к ужину. Монброн не отозвался, молодой парижский банкир завернулся в плед и тихонько посапывал: в поезде Робер спал по четырнадцать часов подряд.

К полуночи улеглись все, за исключением оставшегося на дежурстве лакея, более известного в определенных кругах в качестве жандармского вахмистра Потапова, состоявшего при Петербургском губернском управлении по Николаевской железной дороге. В три пополуночи курьерский на малом ходу миновал Александровку, еще через полчаса остановился в Вознесенске, к четырем пятнадцати вышел на мост через Южный Буг.

Начиналась самая таинственная и тихая часть ночи, грань между причерноморской кромешной тьмой, разрываемой только лучом прожектора паровоза и накатывающими с востока первыми рассветными взблесками.

Пробуждение было далеко не самым приятным. Тимоти, обладавший полезным качеством просыпаться мгновенно, как кошка, внезапно осознал, что рухнул с мягкого дивана на застеленный ковром пол и едва успел ухватиться за ножку купейного столика. Водопад звуков: свист паровозного гудка, визжат тормозные колодки локомотива, звон разбитых стекол, резкие человеческие голоса. Вагон ощутимо вздрагивает.

Крушение? Сошли с рельс?

Ничего подобного. За четыре версты до станции Березовка, где от главной линии Киев—Одесса отходила второстепенная ветка на запад, перед самым прохождением курьерского кто-то перевел стрелку и отправил состав на тупиковые пути, ведущие к угольным складам Березовки и товарной станции. Машинист и помощник заметили стоявшие впереди товарные вагоны и что было сил начали закручивать тормоза паровоза, одновременно резко снижая давление в котле, спуская пар. Немудрено, что концессионеры попадали с постелей – не так просто остановить идущий на высокой скорости поезд и не допустить грозившего в ближайшие секунды столкновения.