— Если женатому снится свадьба, быть ему вдовцом.

— О чем вы говорите?

— Это из моего сонника. — Она наклонилась и вытащила из рюкзака помятую книжку карманного формата. Раскрыв ее, она принялась читать вслух:

— «Если кто-то отмечает во сне свой день рождения, то он скоро умрет. Того, кто готовится к свадьбе, ожидают большие убытки. Вид женских волос избавляет от всех трудностей».

— Но не в Иране, — сказал Зуттер. — Там они только начинаются.

— «Путешествовать, а потом растянуться на траве означает напрасные хлопоты. Катанье на лодке предвещает тревожные времена. Кто ест кошачье мясо, воспользуется краденым».

— Боже упаси! — воскликнул Зуттер.

— «Плаванье избавляет от многих бед. Кто ест мясо льва, тот выйдет победителем в суде. Пьешь во сне сучье молоко — жди кошмаров и хронической хвори».

— Оно и неудивительно, — сказал Зуттер.

— Что значит хроническая хворь?

— Затяжная болезнь.

— Затяжная. Красивое слово.

— Пожизненная — еще красивее. Брак — это союз для взаимного пожизненного удовлетворения половой потребности, говорит Кант. Знаменитый философ.

— Знаю. Я же не совсем дура. — «Если снится, что умерла жена, жди хороших вестей».

— Что-то я никак не дождусь, — сказал он. — К тому ж это мне отнюдь не приснилось.

— Мой отчим только об этом и мечтает, но моя мать бессмертна.

— Что это у вас за сонник?

— «Народные толкования снов византийского Средневековья», — прочитала она вслух написанное на обложке. — Что такое «византийское»?

— Византия — прежнее название Константинополя.

— А Константинополь?

— Прежнее название Стамбула, турецкой столицы.

— Анкара, — поправила она.

— Точно, — согласился Зуттер. — С недавнего времени Анкара. После того как там не стало султана.

— А в Византии он еще был?

— В Византии его еще не было, там сидел римский император. Очень христианский.

— Рассказывать вы мастер, но я бы не хотела иметь такого учителя истории.

— Византия была городом старых людей.

— «Кто возьмет в руки сало, у того скоро умрут родственники», — прочитала она.

— Чем вам понравился этот сонник? — спросил Зуттер.

— Стилем. Язык — просто класс. Прямо как у моего отчима. Это он подарил мне книжку. Хотела бы я видеть такие квадратные сны.

— Квадратные?

— Язык какой-то квадратный, — пояснила она. — Но он лучше, чем тот, который заставляют учить в школе. Игра в бисер!

— Виола Дезиньори, — сказал Зуттер. — Не фигурирует ли эта фамилия в «Игре в бисер»?

— Без сёрфинга меня бы уже не было в живых.

— Без сёрфинга?

— Да, без виндсёрфинга. На Сильском озере у меня есть своя доска. Мы там проводим все лето, каждый уик-энд.

— Кто это — мы?

— Джан и я.

— Джан?

— Он больше не хочет, со мной не хочет.

Быстро взглянув на нее, Зуттер понял, что она плачет, хотя ее тихий монотонный голос ничуть не изменился. Она рылась в кармане своих джинсов. Он протянул ей пакетик бумажных салфеток. Руфь рассказывала, что в их группе самопознания частью терапии были громкие рыдания. Участники бросали друг другу носовые платки, словно ленты серпантина.

— Как ты привлекаешь людей к суду?

— Сообщаю о них полиции. Но для этого я должен иметь достаточно оснований.

— Они стреляют, — сказала Виола. — Из пистолета. По мишеням, но мишени в форме человека. — Она медленно вытянула обе руки к ветровому стеклу. — Мишени поворачиваются. Они появляются перед тобой на мгновение. И надо в них попасть. В голову или в сердце. Пшт, — прошипела она сквозь зубы и щелкнула языком.

— Спортсмены или полицейские? — спросил Зуттер.

Виола согнулась от неудержимого приступа смеха.

— Да, — сказала она, успокоившись. — Ей бы служить в полиции. Если я не упражняюсь на скрипке шесть часов в день, она готова меня расстрелять. Так она поступает со всеми. И по-другому не может.

Виола смотрела прямо перед собой. Потом снова подняла руки, подперла правый локоть красивыми длинными пальцами левой руки, кивком головы откинула со лба волосы, прищурилась и вторично изобразила звук выстрела. Он едва успел крутануть руль вправо, заметив, что ему отчаянно мигает встречная машина. Виола была погружена в свои мысли и не заметила опасности.

— Кто она? — спросил Зуттер.

— Хороший вопрос. Этого она и сама не знает. Моя мать. Родилась под знаком Стрельца.

— Опасный знак.

Виола улыбнулась.

— И вы хотите привлечь свою мать к суду?

— Бесполезно, — ответила Виола. — Один раз ее уже судили. Не помогло.

Она снова открыла свою книжку.

— «Кому снится, что его мать занялась беспутным промыслом, того ждут большие несчастья», — прочитала она. — Все-то он знает, этот сонник. Но беспутной ее не назовешь.

— Вы только взгляните, — сказал Зуттер.

Парковка была забита автомашинами, черными лимузинами с дипломатическими номерами, шикарными спортивными автомобилями с номерами разных кантонов. У въезда стояли два охранника, один в гражданском, другой в униформе шоколадного цвета, оба вооружены, у обоих рации. Что-то не похоже на пансионат фройляйн Баццелль.

— Подождите минуточку, я только зарегистрируюсь.

Он глубоко вдохнул. Болела спина. Все было на месте: небольшое плато, синяя полоска озера, холмистый полуостров, раздвоенная вершина Марньи. Он медленно поднялся по каменным ступенькам, вошел в вестибюль. Вдоль стены тянулся длинный стол, на нем стопки книг, брошюр, проспектов, там, где стол переходил в подобие пульта, стояла молодая женщина в бежевом платье английского покроя. На завитых белокурых волосах надетая набекрень шапочка, украшенная золотистой спиралью с тремя буквами «Г». На груди тот же лейбл и надпись НАДИН. Буквы переливались и сверкали, Зуттер забыл очки в машине. Женщина стучала на клавиатуре компьютера и одновременно болтала по телефону, прижав мобильник щекой к подбитому ватой плечику платья.

Зуттер стоял довольно долго, наблюдая за людьми, сновавшими между гостиной и рестораном. Некоторые лица показались ему знакомыми, хотя без очков он видел не совсем четко, например, лицо председателя одной крупной швейцарской партии, над верхней губой усы щеточкой; на сей раз он был в шортах. Отдыхающие были одеты кто во что горазд или по-спортивному, мужчины и женщины среднего и даже пожилого возраста были, как правило, в тренировочных костюмах. Они оживленно беседовали, часто смеялись, в воздухе витала расслабленность, только охранник в гражданском, пришедший вместе с Зуттером, хранил официальный вид.

Администраторша с отсутствующим взглядом крутила головой с прижатым к плечу мобильником, не замечая Зуттера, хотя ее улыбающиеся глаза, казалось, задерживались на нем. Она говорила на базельском диалекте, и разговор ее, без сомнения, был личного свойства. Через открытую дверь виднелась гостиная, но кроме кафельной печи все казалось Зуттеру незнакомым. Столов и стульев не было. Помещение превратили в игровую комнату, на зеленом полу там и сям стояли разноцветные табуретки, между ними лежали гимнастические мячи. Посередине оставалось свободное место для пюпитра и футляра гитары. На потолочных балках висели транспаранты, на которых, к примеру, можно было прочитать: ПЕРЕМЕНУ НЕНАВИДЯТ ВСЕ — ТОЛЬКО НЕ МОКРЫЕ МЛАДЕНЦЫ. С кафельной печи свисала геральдическая композиция: синий венок из звезд с буквами EU в центре, а над ними увенчанная короной большая буква N. Задумали реставрировать наполеоновскую империю, что ли?

— Ау, — сказал Зуттер, но улыбка женщины все еще оставалась отсутствующей.

— Алло, Надин! — крикнул он.

— Минуточку, — шепнула она в трубку, но по-прежнему оставила ее зажатой между плечом и подбородком. — Да? — спросила она, витая в мечтах где-то далеко.

Глядя в ее равнодушное ухоженное лицо, Зуттер сказал:

— Я приехал на день позже, но комната заказана. Зуттер.

Молодая женщина застучала по клавиатуре.

— Зутер Флориан, — сказала она. — Чем могу быть полезна?