Если для Киевской Руси христианство стало еще одной “удачей”, принадлежащей сначала верхам общества, а затем постепенно распространенной из центра по племенам данников великого князя, то во времена татарского ига оно стало той духовной и культурной сетью, которая сплела распавшиеся земли и племена, скрепила их единым языком (церковнославянским), единым богослужением, единым для всех пастырским утешением Церкви. Православие – это то, что действительно объединяет нашу античность с современной 600-летней русской цивилизацией. Изменилось практически все (миграция перемешала восточнославянские и финские племена, были разрушены и многократно восстановлены древние города, изменился язык, слившись из многочисленных наречий в общепризнанное и общепонятное русское наречие, постепенно сошла на нет княжеская система власти, отошли в прошлое старые вечевые формы жизни), но православие соединило Московскую Русь с Русью Киевской, сделало ее наследницей былого киевского величия и благословило на приумножение и даже более того – качественное преображение этого наследия.

Второй проект. “Святая Русь” как “священная индустриализация”

Сдвиг Руси к Северо-Востоку определил вектор будущей цивилизации. В недрах старой Руси, в глубине античности скрывались семена новой нации. Оставив Киевскую землю как зону будущей провинции, святой князь Андрей Боголюбский недаром двигался на Северо-Восток: он готовил русским континентальное будущее. Имена родоначальников этой цивилизации и собственно русской нации – святой благоверный Александр Невский и преподобный Сергий Радонежский.

Служение и подвиг первого из них были по-настоящему пророческими. Ему удалось сохранить оптимизм и веру в будущее Отечества в эпоху, когда, казалось бы, иссякла мощь Русской земли. Она и действительно иссякла, если говорить о мощи старой цивилизации, но она уже находила новый источник, и нашла его в лице князя Александра, победившего шведов и рыцарей-крестоносцев, однако смирившегося перед непреодолимой силой Орды. В XIII–XIV веках русские испытывали “кризис идентичности”, они не очень понимали, зачем жить. Прежняя Русь, городская, вольная, торговая, авантюристическая, отличавшаяся богатством и шумной, бунташной пестротой жизни, погибла невозвратно. Своим служением князь Александр привнес в русскую жизнь харизматический заряд, который все возрастал и возрастал в деяниях его прямых потомков – великих князей Московских.

Здесь, в междуречье Волги и Оки, образовался новый очаг народной жизни, сформировалось великорусское ядро. Именно здесь в XIV веке произошла кристаллизация основы нации, сложился среднерусский тип, представляющий собой нечто общее между северянами и южанами, сплавивший многие восточнославянские племена в единую общность, давший им единый язык. Здесь мы согласимся с мнением Л.Н. Гумилева, полагавшего, что в этот момент вступил в историю по сути новый “суперэтнос”. Если Киевской Руси в итоге многовекового процесса политических проб и ошибок удалось внешне собрать и скрепить племена и земли в целое государственное образование, то Владимиро-Московская Русь “переработала” все это разнообразие в единую нацию. Поэтому мы считаем обоснованным говорить о том, что русская нация складывается именно в этот период, что именно с Владимиро-Московской Руси начинается история современной России, тогда как предыдущий период, несмотря на его огромное значение для нашего происхождения и самосознания, заслуживает имени “русской античности”. Поэтому понятие “Древняя Русь” применимо скорее к нашей истории до XIII века, тогда как с XIV века и даже несколько раньше, с эпохи Александра Невского, мы должны говорить уже не о “древней”, а о собственно Руси, зарождающейся современной России.

“Московский период” воспринимается историками сквозь призму становления “централизованного Русского государства”. Взгляд верный, но недостаточный. Он указывает лишь на общий вектор, а не на то, чем люди жили в это время. Московский период – это время становления “Святой Руси”, грандиозного национального проекта, в который были вложены огромные силы и средства, в который включились лучшие люди России того времени. Речь идет о фантастической по смелости попытке национального перемещения на Небеса.

“С половины XIV века наблюдается на Руси явление, которое объясняется всецело историческими условиями монгольского времени, явление неизвестное по местным условиям на Востоке. Его принято называть монастырской колонизацией, – пишет церковный историк С.И. Смирнов. – Удаляясь от людей в непроходимую лесную глушь, которая, собственно, и называется на древнерусском языке пустыней, отшельник надолго подвизается один, “един единствуя”, посещаемый только зверями. Лишь только пойдет в народе молва о нем, затем легким пером пронесется слава, как в лесную пустыню к малой келейце безмолвника один за другим собираются его будущие сожители и сподвижники. С топором и мотыгою они трудятся своими руками, труды к трудам прилагая, сеча лес, насевая поля, строя кельи и храм. Вырастает монастырь. И к шуму векового леса, к дикому вою и реву волков и медведей присоединяется теперь новый, правда, сначала слабый звук – “глас звонящих”, и, как будто на зов нового голоса, на приветный звон монастырского била, к обители являются крестьяне. Они беспрестанно рубят лес, пролагают дороги в непроходимых раньше дебрях, строят вблизи монастыря дворы и села... Села, разрастаясь, превращаются в посад или даже город... Это движение вызвано было величайшим подвижником Русской земли, отцом последующего монашества, преп. Сергием Радонежским, который, по выражению его жизнеописателя, был “игумен множайшей братии и отец многим монастырем”, а по летописцу: “начальник и учитель всем монастырем, иже на Руси”.

Нетрудно заметить, что описывается здесь не просто частный феномен “основания монастыря”, а многоуровневое, исключительно сложное и при этом спонтанное, не организуемое и не координируемое никем, действие народа – представителей различных его слоев, разных образов жизни. Действие, для которого монастырь является объектом и символическим центром.

По сути, перед нами священная индустриализация, результатом которой стало масштабное производство духовных благ в общенациональном масштабе. Воображение историков поражает интенсивность “монастырской колонизации” Северной Руси, освоение в короткие сроки, силами “энтузиастов”. Однако этот энтузиазм не был на самом деле порывом одиночек. Напротив, перед нами исключительно выстроенная и продуманная технологичная система, совмещавшая практику личного аскетического подвига монаха с социальной и организационной работой. Совмещая индивидуальный труд монаха над собой и совместное делание, русские общежительные монастыри превратились в своеобразные “кузницы святых” – прославленных и непрославленных, знаменитых и безымянных.

Символом и вдохновителем движения стал преподобный Сергий Радонежский, “игумен Земли Русской”, о котором, как о покровителе нашей Доктрины, мы уже говорили во введении. Преп. Сергий не собирал учеников, они сами, вдохновленные примером его жития, стали собираться вокруг его пустыньки, со временем преобразившейся в духовную столицу Руси – Свято-Троицкую лавру. Жили в крайней скудости, преподобный сам шил для братии обувь и одежду. Когда обитель выросла, пришел и достаток, потекли пожертвования – тогда преп. Сергий учредил странноприимство, чтобы не соблазнять братию. Символом, форпостом и проводником, центром русского колонизационного потока на Северо-Восток был монастырь, развивавшийся по следующей схеме: отшельничество – подвижническая община – общежительная обитель – система поселений с центром в монастыре – почкование новых обителей. Для этого нужен был совершенно особый, общежительный тип монастыря, созданный преподобным Сергием. Монастырей в Домонгольской Руси было мало, заметно меньше, чем городов. Кроме того, монастыри были городскими, находились либо в городе, либо рядом с ним. Сергий создал другой монастырь – по подобию русской сельской общины, спаяв его принципом совместного труда, круговой поруки и подчинения “большаку” – монастырскому игумену. Монастыри “сергиевского” типа были своеобразными “заставами богатырскими”, расширявшими русский мир, но только не в степи, а в лесу и в сражениях не со степняками, а с дикой северной природой. Главной целью была святость, но святости достигали не поодиночке, а вместе, на пути к Небу, преобразуя при этом (что, конечно же, не случайно!) и мир земной. Учениками и духовными друзьями старца было основано по Руси 40 монастырей, из которых, в свою очередь, вышли основатели еще 50 монастырей.