А потом нервное возбуждение сменилось отупением.

Сначала Маша даже обрадовалась. Для себя она давно нашла объяснение случившемуся. Кто-то проходил мимо оранжереи, увидел человека внутри, зашел и убил его. Наркоман, а может, сумасшедший. Убийца вытащил тело из оранжереи и закопал в лесу, а следы замаскировал.

Эта версия объясняла все. Но Бабкин отказывался в нее верить.

– Чтобы Макара прикончил какой-то случайный прохожий? Исключено. С его-то чутьем! Психа бы он к себе не подпустил, а наркоману с ним не справиться. И потом, мы не нашли в оранжерее следов борьбы.

Маша возражала про себя. Нет следов борьбы – значит, Илюшин успел выйти наружу. И за дверью притаившийся человек нанес ему смертельный удар.

Она не говорила этого вслух. Бабкину, с его опытом оперативной работы, не нужно было подсказывать, в каком направлении искать. Он сам старательно отталкивал от себя Машино предположение.

Но по мере того как ниточки расследования обрывались одна за другой, Сергей все чаще приезжал в лес за особняком. Ходил, присматриваясь к каждой кочке, к каждому бугорку земли. Ворошил палкой траву.

Наконец он перестал и приезжать.

В середине августа Сергей взялся за новое дело, уже один, без Илюшина. Фактически это означало завершение активных поисков.

Маша испытала бы облегчение, если бы не видела произошедших с мужем перемен. Бабкин стал молчалив и как-то равнодушен ко всему. Дело он расследовал очень быстро и профессионально. Восхищенный клиент напоследок долго благодарил Сергея и утверждал, что они расстаются лучшими друзьями. А о том, что частный сыщик забыл о его существовании, как только закрылась дверь, он не догадывался.

По молчаливому соглашению Сергей с Машей признали, что Илюшина больше нет. Погиб при невыясненных обстоятельствах. Бабкин, как на работу, по-прежнему ездил в морги на опознание неизвестных трупов. Сначала Маша боялась, что однажды он вернется и в ответ на ее безмолвный вопрос кивнет. Потом она стала на это надеяться. Любая определенность, даже такая, была бы лучше неизвестности.

День шел за днем, ничего не менялось, и ей иногда казалось, что теперь так будет всегда: рутинные поездки на опознание, пустые глаза мужа по возвращении. Вернуть к жизни Илюшина Маша не могла. Но она могла попробовать вернуть Сергея.

«Переключить. Увезти куда-нибудь подальше. Но не просто сменить обстановку, а что-нибудь… Что-нибудь необычное! Чтобы он все время был занят. И чтобы ему это нравилось».

Все идеи отдыха в отелях Маша сразу отвергла. Ей требовалось что-то совсем другое.

Сплав по Амазонке? Сафари в Африке? Путешествие к водопаду Виктория? Она перебирала сайты, читала отзывы, но каждый раз интуиция подсказывала: не то.

Маша почти сдалась, когда на глаза ей попалось объявление. «Морское путешествие на бригантине».

И фотография: шхуна под белоснежными парусами, скользящая по волнам.

Маша вынула из сумки таблетки от морской болезни и положила на видное место. Скоро, очень скоро они ей пригодятся.

Сергей стоял, едва не упираясь головой в потолок, и с любопытством изучал устройство второго яруса кровати. В этой маленькой каюте он казался великаном. А сама каюта, и без того крошечная, съежилась до размеров табакерки.

– Ну что, как тебе здесь? – осторожно поинтересовалась Маша.

– Пока – здорово! – Бабкин выглянул в мутный иллюминатор. – Красота, конечно, немыслимая. Корабль этот словно дышит. Как будто он…

– Живой, – тихо подсказала Маша.

Сергей не расслышал, махнул рукой:

– Ладно, потом сформулирую. Вот с командой я пока не совсем разобрался.

– Их слишком много?

– Нет, просто у меня от них двойственные ощущения.

– Почему?

– А тебе не кажется, что они несколько картинные? Джеклондоновские персонажи, м-м? Кок – ворчливый толстяк, капитан – герой, матрос простоват.

Маша задумалась.

– Да, пожалуй. Но я понимаю, почему. Они должны оправдывать ожидания зрителей. Капитан не может быть вредным сморчком. Только не на «Мечте»!

Сергей забрался на кровать, вытянулся и пошевелил пальцами на ногах. Пальцы свисали над полом.

– Так я и думал – коротка! – простонал он. – Уйду в гамак, буду спать в гамаке.

Маша подавила смешок. Последний раз Сергей пытался спать в гамаке на даче. Вместе с ее сыном Костей они сначала долго привязывали полотно между двух яблонь, а затем с гордостью демонстрировали ей прочные узлы какой-то специальной вязки. «Выдержат любой вес, мам!» – клялся Костя. Потом Бабкин лег в гамак, и тот порвался посередине.

– Ножки подожмешь. – Она подсела к нему на кровать. – О чем мы говорили?

Бабкин тут же сгреб ее в охапку.

– Ай! Оставь! – смеясь, отбрыкивалась Маша. – У нас инструктаж через пять минут! Мне еще волосы заплетать!

Наконец Сергей неохотно выпустил ее и стал смотреть, как она легко и быстро подбирает вверх пушистые рыжеватые пряди, одну за другой. Солнце просачивалось в каюту, запутывалось в волосах, и казалось, будто это Машка сияет, вся, от макушки до босых пяток.

«Если бы Илюшин был жив, я был бы абсолютно счастливым человеком».

Эта мысль словно ударила Бабкина под дых.

«Пошел к такой-то матери, – с глухой злобой приказал он неизвестно кому. – Заткнись, неврастеник».

И чтобы не чувствовать снова внутреннего черного кома, набирающего скорость под гору, как снежный шар, он поднялся с кровати и спросил с преувеличенным интересом:

– Так что про зрителей?

– Про что? А, про команду… Вряд ли они притворяются всерьез. Нас развлекают безобидным маленьким аттракционом. Как при первой встрече, когда капитан сыграл сурового морского волка, а потом преобразился. Это было даже мило!

Бабкин сделал два шага по каюте и уперся в столик. Неожиданная мысль пришла ему в голову.

– Если, конечно, игрой был суровый морской волк, – подумал он вслух.

– Что?

Сергей обернулся к жене.

– Я б не поручился, что игрой был именно первый образ, а не второй.

Когда они поднялись на палубу, все были в сборе. Яков Семеныч возвышался на юте, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

В кают-компании Боцман появился последним и произвел на Машу неизгладимое впечатление. Он был смугл, как прокопченный на солнце лещ, лыс, нос имел приплюснутый, щеки впалые, а глаза – такой чистейшей голубизны, как будто за годы хождения под парусом в них въелось море. Маша заподозрила бы линзы, если бы перед ней стояла кокетливая девушка, а не старикан лет семидесяти. Лысина его была безупречна: коричнево-красная, гладкая, как отполированное дерево. Легко можно было представить, что перед сном он протирает ее мягкой замшевой тряпочкой.

Перед тем как выйти на палубу, боцман нахлобучил белый пробковый шлем: «Привыкайте, хлопцы. Головушку защищаем. Тут не Россия!»

«Хлопцы» дружно закивали. Солнце вроде бы и мягкое, а не успел обернуться – от тебя уже одни угольки дымятся. Вон у боцмана физиономия какая! Как у кочегара.

– Будем учиться ставить паруса! – обрадовал Яков Семеныч. Голос у него был хриплый, прокуренный. – Первое, что вы должны знать: снасти на руку не наматываем!

– А почему? – встряла блондинка с татуировкой.

– Потому что руку оторвет, – флегматично информировал боцман. – А без руки некрасиво.

Он подождал немного, но больше вопросов не поступало.

– Обувь у всех удобная? – оглядел их Яков Семеныч. – Чудно. Сейчас Антоха страховочные пояса разберет, и начнем, помолясь.

Следующие несколько часов Маша карабкалась на мачты, запоминала, чем шкот отличается от браса, как крепят ходовой конец и что означает «набить ванты». К концу занятия голова у нее распухла от новых сведений, пальцы покрылись волдырями, несмотря на защитные перчатки, ноги гудели от бесконечного лазанья вверх-вниз.

Она посмотрела на своих спутников. Блондинка со змеей на предплечье, воспользовавшись перерывом, фотографировалась возле борта. Маша уже знала, что ее зовут Яна, а ее мужа – Владимир. Но только теперь она обратила внимание, до чего девушка хороша собой.