Слово за слово... так и подружились.

В тот же вечер обе семьи сидели на веранде Сингхов, красиво увитой экзотическими цветами, и пили чай с какими-то индийскими травами, угощаясь вкуснейшим шоколадным кексом. А потом Вент, щуря подбитый Дженсеном глаз, устроил ему экскурсию по дому. Сначала потому, что попросили родители. Но незаметно для себя и сам увлёкся энтузиазмом немногословного мальчишки, с которым всего пару часов назад дрался не на жизнь, а на смерть. Дженсен с любопытством осматривал предметы обстановки и картины, развешанные повсюду, ведь хозяйка дома ─ художница. Лицо зеленоглазого забияки застыло в таком восторге от всего увиденного, что Вент почти забыл о драке и ноющих ссадинах. В итоге, он показал новому знакомому не только свою комнату, но и самую дорогую вещь ─ коллекцию самодельных моделей космических кораблей. Хлюпая опухшим, чудом уцелевшим в битве носом, Дженсен оглядел чужое богатство почти с завистью и поднял вверх палец в привычном жесте одобрения. Он не удержался и сказал, что у него тоже была подобная коллекция, но её пришлось оставить в доме, и что отца у него больше нет. На миг Вент почувствовал себя неловко, ведь у него-то отец был жив, и макеты они успели сохранить до того, как объявили эвакуацию. Расчувствовавшись, Вент тут же взял в руки лучший макет «ласки» и подарил его загрустившему мальчишке. Робкая, но ослепительная улыбка была ему наградой.

С того дня Дженсен и Вент стали закадычными друзьями.

Помимо прочего сильнее всего их объединяла любовь к небу, они оба мечтали стать пилотами, пусть и по разным причинам, но какая разница, если один стал продолжением другого? Вент рос авантюристом, и на его счастье, Дженсен был таким же, так что любая причуда фиалкового принца подхватывалась на «ура» без вопросов и сомнений. Как, например, долгая осада отца Вента, чтобы тот разрешил им прыжок с парашютом, длившаяся несколько лет. Этой блажи ещё способствовал дядя Вента. Камал Сингх был братом его матери и работал в небольшой авиа-фирме, благодаря чему для ребят доступ к частному аэродрому был почти круглосуточным; они оттуда практически не вылезали, благоговейно рассматривая крылатых «коней». Дядя племянника любил безумно, и мог уговорить любого, если хотел, поэтому у отца Вента не было шансов; бедняга даже не предполагал, что сын тайно мечтает о форме пилота.

Учиться в Лётной Школе Невады Дженсен мечтал с детства, но, только немного повзрослев, он понял, что это не просто мечта, не блажь и не каприз. Мама это тоже понимала, хотя надеялась на чудо, что Дженсен вдруг «перегорит», выберет земную профессию и останется жить рядом. женится, подарит ей внуков... Разве не об этом мечтает любая женщина, чей муж полжизни провёл в космосе? Однако в жилах сына текла не просто кровь, а адское топливо, в котором были замешаны любовь к небу, к полётам и животным ─ убойная смесь, как шутил Брайан, с такого крючка так просто не соскочить.

Шесть лет изнурительных тренировок остались позади, и когда им стукнуло по восемнадцать, Дженсен и Вент тайком от всех подали документы в Школу. И два месяца тряслись от страха, ожидая стандартного отказа, которого, к счастью, так и не последовало. Вместо этого они получили невзрачный бланк с баллами и приглашение на конкурс кандидатов, что означало, что их выбрали из тысяч желающих. Конечно, это ещё не давало стопроцентной уверенности в том, что они оба поступят. Был шанс срезаться на вступительных экзаменах кому-то одному или сразу обоим, но они верили в себя и свои силы. Пришлось поставить в известность родных. Матери плакали два дня, а отец Вента долго молчал, хмуро разглядывая свою подросшую и раздавшуюся в плечах копию, постоянно натыкаясь на упрямо выпяченный подбородок. В его голове не укладывалось, как мог вырасти пилот в семье, где оба родителя имели совершенно земные профессии. И если об Амите Сингх частично можно было сказать, что она витает в облаках и высших сферах, будучи художницей, то уж бухгалтер Ричард Кройк был до безобразия обыкновенным и небо вспоминал только в периоды сдачи отчетности. Но, тем не менее, он дал сыну своё благословение. Ему, как и женщинам, пришлось смириться с выбором Вента и Дженсена, которого Ричард считал своим вторым ребёнком.

Дженсен потом долго объяснял маме, почему для него так важен этот выбор, и почему он не может поступить иначе. Они проболтали всю ночь до рассвета, и когда трудный разговор остался позади, Дженсен понял, как на самом деле ему повезло, что у него такая мама. Это счастье, когда тебя понимают с полуслова. Отец был таким же.

...Несмотря на нехватку кадров в лётном сообществе, в Комитет попасть было очень трудно. Туда принимали только самых лучших курсантов, прошедших стажировку на Луне и везде отлично себя зарекомендовавших. Уповать на то, что в Комитете за ним забронировано местечко только потому, что он ─ сын Брайана Эклза, было глупо. Скорее, этот факт мешал больше, чем помогал, потому что к нему предъявлялись ещё более суровые требования, чем к обычному курсанту, чей отец не имел отношения к госструктурам.  Поэтому с самого первого дня в Школе Дженсен пахал как вол, везде и во всём добиваясь первенства, оттачивая знания, умения и навыки до абсолютного совершенства. Для него это было так же естественно, как и дышать, и он не делал различий между предметами, не делил их на любимые и не любимые, когда не мог знать заранее, то именно ему однажды спасёт жизнь.

И до последнего времени он мог гордиться собой.

Появление конкурента, который уже заявил о себе так громко, что только глухой не услышал, конечно, будоражило нервы и вызывало немедленное желание спарринга с новичком, по поводу или без. Вряд ли выскочка в состоянии изменить статус Эклза, осадив банду Ясуды и поиграв мускулами. Что бы там ни думал Вент, Дженсен на самом деле был не против здоровой конкуренции с ровесником, например, с тем же Такеши. Он бы принял вызов одногодка, смирился бы с равенством однокурсника (или на крайний случай ─ «альбатроса»***********) в чём-либо, но конкурировать с «желторотиком» ─ это оживший кошмар для любого «орла», и именно это бесило Эклза сильнее всего!

...Кстати, об «орлах».

Утром Вент передал ему значок выпускника, а Дженсен, глядя на парящего над планетой орла,

вспоминал один из проектов, который они с Вентом изучали в прошлом году ─ о прозвищах.

В школе существовала негласная иерархия прозвищ.

Желторотиками звался первый курс, так как эта категория курсантов вела себя соответствующе: много выпендривалась, громко голосила, привлекая к себе внимание и щёлкая клювом, и нарывалась на неприятности, которые и находила в избытке. Больше делать ничего не умела. Одним словом ─ неоперившаяся мелкота, что с них взять? Вроде птица ─ мозг, клюв и крылья в наличии имелись, включая рефлексы и инстинкты, но когда ещё она всё это богатство по назначению применит?

Далее шли Пингвины, второкурсники. Числились птицами, без сомнения, уже что-то знали и кое-что умели в пределах своей специфики. Летать, правда, пока не получалось, зато пингвины отлично махали куцыми крыльями, красиво скользили на брюхе и эффектно исчезали из поля зрения, когда назревала трёпка. Желторотикам такое и не снилось.

Страусы ─ это третий курс. Пока не летающий, но огрызающийся контингент, здорово бегающий по пересечённой местности. И яростно нападающий, когда его загоняли в ловушку. Все страусы обладали хорошо поставленным ударом мощных ног, но в любой заварушке, требующей включить мозги и принять нестандартное решение, мгновенно ныряли головой в песок и неприятности встречали задом. Середнячок тот ещё напарник!

Альбатросы ─ уже элита, это птицы, перелетевшие экватор, умеющие многое, например, пикировать и планировать. А также думать и принимать решения. За ними было приятно наблюдать.