Сказать такое в глаза обидчивому и злопамятному диктатору, пусть даже в шутку, было непозволительной дерзостью. Но эта реплика сошла Мессингу с рук, как и многие его иллюзионистские „шуточки“ в то тревожное время. Со Сталиным Мессинг встречался и позже. Вероятно, присмотревшись к нему, Сталин и поручил чекистам всесторонне проверить способности Вольфа Григорьевича на предмет его использования в системе государственной безопасности. Мессингу дали, например, такое задание, звучавшее для простого смертного фантастически: получить в Госбанке 100 тысяч рублей по… чистой бумажке, без всякого чека.

„Я подошел к кассиру, – вспоминал Мессинг, – сунул ему вырванный из школьной тетради листок. Раскрыл чемодан, поставил у окошечка на барьер. Пожилой кассир посмотрел бумажку. Раскрыл кассу. Отсчитал 100 000. Закрыв чемодан, я отошел к середине зала. Подошли свидетели, которые должны были подписать акт о проведенном опыте. Когда эта формальность была закончена, с тем же чемоданчиком я вернулся к кассиру. Он взглянул на меня, перевел взгляд на чистый тетрадный листок, насаженный им на гвоздик с погашенными чеками, на чемодан, из которого я начал вынимать тугие нераспечатанные пачки денег. Затем неожиданно откинулся на спинку стула и захрипел. Инфаркт! К счастью, он потом выздоровел“.

Можно только представить, если бы Мессинг, став советским агентом, проник в какой-нибудь важный департамент западной державы: английской, французской или германской – что бы он там вытворял с хранителями секретной государственной документации! Но Вольф Григорьевич, будучи гуманным, миролюбивым человеком, державшимся в стороне от политики, отказался от сотрудничества с органами на любом их поприще. Кстати, странно, как ему это удалось отказаться от предложения высокого чекистского руководства. Ведь по логике вещей въедливые чекисты ни за что не отстали бы от человека с такими феноменальными способностями, которые можно великолепно и эффективно применять как во внешней разведке, так и в раскрытии внутригосударственных преступлений.

Может быть, в беседах с высокопоставленными чекистами Мессинг исподтишка применил свой дар гипноза, внушения, чтобы с гарантией убедить в своих аргументах навязчивых чекистов? Может быть. Но об этом Мессинг никогда не упоминал ни в воспоминаниях, ни в разговорах с журналистами, литераторами, историками. Так или иначе, но он отказался сделать головокружительную карьеру суперразведчика всех времен и народов. А если бы согласился, то наверняка вошел бы в историю как один из выдающихся советских разведчиков. Это был бы живой, реальный советский Джеймс Бонд или Шерлок Холмс – гроза уголовного мира.

А современные исследователи считают феномен Мессинга сочетанием уникальных гипнотических способностей и высокой чувствительности к идеомоторике окружающих людей. Но дело в том, что приведенный пример с попыткой чекистов завербовать Мессинга далеко не единичен: в стране были и другие опытные гипнотизеры, которые наверняка могли бы по разным мотивам согласиться сотрудничать с органами безопасности и выполнять их различные поручения, в том числе и воздействовать на самых высокопоставленных партийных и государственных деятелей для достижения разнообразных целей. И кто знает, может, и в судьбе Хрущева на закате его государственной карьеры тоже мелькнула тень мастера психовоздействия, о чем, кстати, говорит и А. Пахомов. Но он не называет фамилию гипнотизера, считая, что она не подлинная, и лишь ориентировочно называет его место жительства – Санкт-Петербург. Такие неточные, расплывчатые данные ставят, как правило, под сомнение любую, даже весьма вероятную, гипотезу.

Помимо воспоминаний Мессинга, имеются и другие свидетельства – прямые и косвенные – о попытках НКВД использовать гипноз в качестве средства давления на подследственных в ходе знаменитых „разоблачительных“ процессов над „врагами народа“ в 30-е годы. В этой связи интерес представляют воспоминания бывшего лагерника, сталкивавшегося с людьми удивительных судеб, писателя Варлама Шаламова. О Шаламове с полной уверенностью можно сказать, что он в первую очередь реалист, далекий от простодушной веры в оккультные побасенки. Во-вторых, Шаламов – тонкий наблюдатель и психолог, замечавший и выделявший в рассказах видавших виды людей важные детали, являющие собой фактическую основу повествования. По мнению Шаламова, часть подсудимых на процессах 30-х годов находились под гипнозом, чем и объясняются странные показания и поведение, не соответствовавшие их обычному состоянию до ареста и проведения следствия.

Об этом В. Шаламов написал в документальном рассказе „Букинист“. Для достоверности процитируем несколько моментов из рассказа:

„– Ты знаешь, какая самая большая тайна нашего времени?

– Какая?

– Процессы тридцатых годов. Как их готовили. Я ведь был в Ленинграде тогда. У Заковского. Подготовка процессов – это химия, медицина, фармакология. Подавление воли химическими средствами. Таких средств – сколько хочешь… На этих процессах не было никаких „двойников“. Тайна процессов была тайной фармакологии.

Я лежал на коротких неудобных нарах двуспальной системы в опустевшем курсантском бараке… и слушал эти признания.

Опыты были и раньше – во вредительских процессах, например. Рамзинская же комедия только краем касается фармакологии. Капля по капле сочился рассказ Флеминга“ (кличка солагерника В. Шаламова, бывшего сотрудника НКВД).

Далее мы узнаем из признаний капитана Флеминга, насколько серьезно относились в НКВД к применению самых последних достижений химии и фармакологии в области создания трудно обнаруживаемых в организме ядов и препаратов психовоздействия разного назначения: подавляющих волю или невероятно укрепляющих ее и другие качества личности:

„Следственный арсенал – это последнее слово науки, последнее слово фармакологии. Это был не шкаф „А“ Венена – яды и не шкаф „Б“ Хероица – сильнодействующие. Оказывается, латинское слово „герой“ на русский язык переводится как „сильнодействующий“.

А где хранились медикаменты капитана Флеминга? В шкафу „П“ – в шкафу преступлений или в шкафу „Ч“ – чудес… Все открытия науки и техники проверяются, в первую очередь, в их военном значении. И только то, что отсеяно генералами, что не нужно войне, отдается в общее пользование. Медицина и химия, фармакология давно на военном учете. В институтах мозга во всем мире всегда копится опыт эксперимента, наблюдения. Яды Борджиа всегда были оружием практической политики. Двадцатый век принес необычайный расцвет фармакологических, химических средств, управляющих психикой. Но если можно уничтожить лекарством страх, то тысячу раз возможно сделать обратное: подавить человеческую волю уколами, чистой фармакологией, химией без всякой „физики“ вроде сокрушения ребер и топтания каблуками, зубодробительства и тушения папирос о тело подследственного. „Химия и физика“ – так назывались эти две школы следствия“.

И у Шаламова в том же „Букинисте“ мы находим подтверждение мысли, что не один Вольф Мессинг приглашался в НКВД, что находились гипнотизеры, соглашавшиеся служить „государственному дьяволу“.

„Фармакология была не единственным оружием следственного арсенала этих лет, – читаем мы дальше в исповеди капитана НКВД по прозвищу Флеминг. – Флеминг назвал фамилию, которая была мне хорошо известна. Орнальдо! Еще бы, Орнальдо был известный гипнотизер, много выступавший в двадцатые годы в московских цирках, да и не только в московских. Массовый гипноз – специальность Орнальдо. Есть фотографии его знаменитых гастролей, иллюстрации в книжках по гипнозу. Орнальдо – это псевдоним, конечно. Настоящее его имя – Смирнов Н. А. Это московский врач. Афиши вокруг всей вертушки – тогда афиши расклеивались на круглых тумбах, фотографии. У Свищева-Паоло фотография была тогда в Столешниковом переулке. В витрине висела огромная фотография человеческих глаз с подписью „Глаза Орнальдо“. Я помню эти глаза до сих пор, помню то душевное смятение, в которое я приходил, когда слышал или видел цирковые выступления Орнальдо. Гипнотизер выступал до конца двадцатых годов. Потом он перестал выступать.