«КРЕЙЦЕРОВА СОНАТА».
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЫ»
Работа над «Крейцеровой сонатой» заняла у Толстого с перерывами не менее двух лет. В этот же промежуток времени он начерно написал комедию «Плоды просвещения» и повесть «Дьявол», работал над статьей об искусстве и начал и закончил ряд других статей.
Еще в конце 1870-х годов Толстой начал, но не окончил рассказ «Убийца жены», [261]в котором можно видеть ранний эмбрион «Крейцеровой сонаты».
Как видно из дальнейшего, путь создания «Крейцеровой сонаты» был очень сложен, и она в процессе писания подверглась многочисленным переработкам и коренным переделкам. Толстой далеко не сразу пришел к тому тексту повести, какой представлен ее окончательной редакцией; первоначальные ее варианты значительно отличаются от последнего. Ряд записей, сделанных Толстым в дневнике и записной книжке в связи с работой над «Крейцеровой сонатой», свидетельствуют о значительных его колебаниях в развитии ее сюжета. Кое-что из того, что в этих записях было намечено, не нашло себе в повести никакого отражения.
Так же постепенно, как и сюжетное оформление «Крейцеровой сонаты», созидалось и ее идейное наполнение. В письме к В. И. Алексееву от 10 февраля 1890 г., говоря о «Крейцеровой сонате», Толстой пишет: «Содержание того, что я писал, мне было так же ново, как тем, которые читают. Мне в этом отношении открылся идеал столь далекий от деятельности моей, что сначала я ужаснулся и не поверил, но потом убедился, покаялся и порадовался тому, какое радостное движение предстоит другим и мне» (ГТМ). О том же в сходных выражениях он пишет Г. А. Русанову в письме от 25 апреля того же года. [262]В «Послесловии» к повести, сказав о том, что мысли, высказанные в нем, покажутся многим странными и даже противоречивыми, Толстой далее говорит: «Это самое чувство испытывал и я в сильнейшей степени, когда приходил к тем убеждениям, которые теперь высказываю: я никак не ожидал, что ход моих мыслей приведет меня к тому, к чему он привел меня. Я ужаснулся своим выводам, хотел не верить им, но не верить нельзя было». [263]
Мы не можем с точностью установить время начала работы над повестью которая впоследствии получила название «Крейцеровой сонаты». Но приблизительно это время определяется следующими строками письма Толстого к Г. А. Русанову от 14 марта 1889 г.: «Слух о повести имеет основание. Я уже года два тому назад написал начерно повесть действительно на тему половой любви, но так небрежно и неудовлетворительно, что и не поправляю, а если бы занялся этой мыслью, то начал бы писать вновь». [264]Таким образом, первый набросок повести относится, видимо, к 1887 г. Это, несомненно, тот самый автограф без заглавия, который описан ниже под № 1. С. А. Толстая в записи своего дневника от 28 декабря 1890 г. сообщает, что мысль создать «Крейцерову сонату» внушил Толстому актер В. Н. Андреев-Бурлак. «Он же — записывает Софья Андреевна — рассказал ему, что раз на железной дороге один господин сообщил ему свое несчастье от измены жены, и этим то сюжетом и воспользовался Левочка». [265]Как явствует из другой записи С. А. Толстой в том же дневнике — от 21 июня 1887 г., Андреев-Бурлак приехал в Ясную поляну, чтобы познакомиться с Толстым, 20 июня 1887 г. [266]Следовательно, если полагаться на слова Софьи Андреевны, первая редакция повести не могла быть написана ранее этого срока.
Существенные особенности текста первого наброска сводятся к следующему.
Он прежде всего по объему значительно кратче текста повести в окончательной редакции. В нем еще нет тех пространных общих рассуждений, какие там ведет Позднышев, и отношения между его женой и любовником, а также сопровождающие эти отношения эпизоды рассказаны и по другому и гораздо сжатее. Любовник — не музыкант, а художник, и о музыке в этой ранней редакции совсем нет речи. Первые и последние встречи жены Позднышева с любовником происходят на даче, там же происходит и убийство ее. Встреча и затем связь с художником у нее случается гораздо скорее после замужества, чем в окончательной редакции, судя по словам Позднышева: «Так шло 2 года» и по тому, что до этого у нее был всего лишь один ребенок. Между первыми подозрениями жены в неверности и убийством проходит сравнительно значительное время, во всяком случае, больше года: художник уезжает и долгое время не встречается с женой Позднышева; за это время отношения между супругами как будто вновь налаживаются, затем он поселяется в той самой деревне, где на лето поселился Позднышев с женой. Любовная связь возобновляется, муж это подозревает, так как знает о том, что художник живет в той же деревне, и, чтобы проверить свои подозрения, сказав жене, что уезжает на сутки в город, возвращается в ту же ночь, замечает у балконной двери быстро шмыгнувшую фигуру художника, выскочившего затем в окно, вбегает в дом и убивает жену.
В этой ранней редакции повести о Позднышеве говорится, что он по образованию химик. В двух местах, позднее зачеркнутых, Толстой говорит о нем как об ученом, химике и даже профессоре химии. С начала до конца всё, что говорит Позднышев, он говорит, обращаясь к «господину с хорошими вещами» и к даме, с которыми у него и происходит разговор; рассказчик же остается в стороне и ни разу в разговор не вмешивается. Судя по зачеркнутым строкам, убийца сразу же должен был объявить присутствующим, кто он, но вместо этого он ведет речь о Позднышеве как о своем знакомом и лишь в конце рассказа, под влиянием волнения, третье лицо — «он» заменяет первым — «я» и, наконец, заявляет: «Я Позднышев». Общие высказывания Позднышева касаются непосредственно существа половой любви: в них еще нет ни конкретных иллюстраций его мыслей ни рассуждений о детях, о воспитании юношей и девушек, о половом воздержании женатых, о безнравственности искусственных мер против деторождения; нет и нападок на медицину и докторов. Позднышев едет не один, а с девочкой трех лет, которая, может быть, дочь не его, а художника.
Если в ближайших последующих редакциях в центре повести — судьба людей дворянского, светского крута, то этого никак нельзя сказать о первой ее редакции. Ниоткуда здесь не видно, чтобы Позднышев был дворянин или светский, богатый человек. Он прежде всего человек интеллигентной профессии, трудом добывающий свою жизненную карьеру. О нем сказано: «работал в университете, работал потом, добился своего». Нет речи и о беззаботных, безответственных связях Позднышева с женщинами до женитьбы и о том, чтобы он вел холостую жизнь на манер светской молодежи. Про его жену сказано только, что она была «с состояньицем», училась в пансионе, но не доучилась, и при этом зачеркнуто указание на ее социальное происхождение: «купеческая дочка». Художник, любовник жены Позднышева, также, видимо, человек не из светской среды: он, так же как и Позднышевы, живет на даче, а не в имении, и при том с сожителем, а затем селится на квартире у священника.
Из прочих персонажей повести в первой ее редакции особенно выделяется фигура старика-купца; он изображен здесь также иначе, чем в редакции окончательной. Ему приданы черты внутреннего благообразия и традиционного благочестия. Разводы становятся часты, по его мнению, оттого, что люди «по любви женятся, а не по закону» (в окончательной редакции оттого, что «уж очень образованы стали»). Сам он, воспитанный богобоязненными родителями в традиционной морали, женится именно «по закону», а не «по любви», и потому живет с женой любовно и в согласии больше шестидесяти лет. Искушений у него не было, потому что «в сердце у нас закреплено от родителей», ревность же была побеждена заботой о жене и жалостью к ней. Но если бы жена и изменила ему, он, по его словам, пожалел бы ее, помог бы ей и продолжал бы жить с ней, любя ее любовью христианской, а не той, которой учат «романсы».
Образ старика и его речи прямо контрастны образу Позднышева, его поступкам и его речам — почти до самого конца повести: всё у старика было как-раз наоборот по сравнению с тем, что было у Позднышева, и этим контрастным сопоставлением двух видов супружеских отношений, приемом антитезы Толстой, видимо, хотел усилить художественный и психологический эффект повести, в конце которой Позднышев высказывается уже совершенно в духе старика-купца.