Французам, с помощью воспоминания всех прежних, 15-летних побед, с полной уверенностью в непобедимости Наполеона, с помощью сознания того, что, убив почти всех русских, находившихся на флешах Семеновского и курганной батареи, направив против этих пунктов превосходные силы, сознание того, что они завладели частью поля сражения, с сознанием того, что еще нетронутая 20-тысячная гвардия стоит за ними, [1269]не будучи более атакованы, так как некем было атаковать их — им было легко удержаться с 3-го часа и до вечера на той точке колебания вопроса о победе, которая не переходит ни в бегство побежденного, ни в торжество победителя; но для русских, растаявших наполовину, сбитых с позиций, не имеющих ни одной неразбитой дивизии, — удержаться от бегства [1270]на этой точке колебания, казалось невозможно.
История войн вообще и в особенности войн Наполеона не представляет ни одного, не только подобного, но сколько-нибудь похожего примера. Не говоря уже о немцах, так снисходительно обучавших нас искусству воевать, которые во всех войнах с Наполеоном за правило поставляли, потеряв позицию и [1271]1/4 войска, за правило поставляли бежать и сдавать корпуса в плен и половину или всю артиллерию, не говоря о немцах, во всей истории войн нет подобного примера.
Русское войско [1272]стало в Бородине в положении, загораживающем дорогу к Москве. Произошло сражение. — Русское войско потеряло половину своих людей убитыми и ранеными, пленных сдающихся не было (были пленные равные числом с обеих сторон, пленные единичные [1273]). Пушек было потеряно столько же, сколько взято, и на другой день армия точно так же, как и накануне, загораживала дорогу к Москве, с тою только разницею, что прежде 100 тысяч загораживало дорогу 120 тысячам, т. е. как 5 к 6, а после сражения, разменявшись шашками, 50 тысяч 100 тысяч[ам], т. е. как 1 к 2, но точно так же русская армия, вся оставшаяся половина, загораживала дорогу. [1274]
Отчего произошло это необыкновенное, не имевшее примеров и неповторявшееся явление? Не распределение всех по буграм, лесам и полям, не окопанные канавами курганы, не мудрые предположения и распоряжения Бенигсена, Гартинга, Вольцогена, не мужество и распорядительность Барклая де Толли, обиженного и искавшего смерти, как нам рассказывают, произвели это явление.
Причины этого явления лежали в том сознании, которое вызвало ополченного офицера, не жалея раненого (хотя он знал, что он [?] не мог знать этого), [1275]спросить у него, правда ли, что выиграно сражение, и которое заставило кн. Андрея, не задумывающегося и не спрашиваю[щего] себя о том, будет ли его ответ сообразен с фактами, отвечать утвердительно.
Неразумное сознание того, что мы хотим [1276]и потому должны победить, лежало в душе кн. Андрея, ополченца и многих людей русского войска. Сознание это было преимущественно у людей, сражавшихся в рядах войска, а не у штабных, лишенных прямого участия, и исключительно у русскихлюдей, а не у людей других национальностей, в особенности немцев, бывших в русском войске. —
Люди, имевшие это глупое, неразумное сознание о том, что сражение выиграно, несмотря на то, что мы отступили, сообщали его друг другу. Другие люди, штабные и в особенности немцы, ясно обсуждавшие дело, осмотревшие разбитые части войск и видя бегущих в задах армии солдат и видя то, что мы уступили часть позиции, разумно [1277]решили, что сражение проиграно, и сообщали о том друг другу. Но так как вся наша армия состояла из русских и рядовых воинов, испытывавших одно и то же чувство [1278]ненависти к врагу и оскорбления, то голоса людей неразумных нашли больше веса, и большинство разделяло глупое и неосновательное сознание того, что, несмотря на нашу разбитую армию, мы победили. [1279]
Дряхлый, слепой, развратный, неспособный Кутузов, как нам любят изображать его, в этот день 26 августа был в высшей степени одержим этим неразумным сознанием того, что мы победили, несмотря на то, что бы ни говорили ему.
В то время, как его начальник штаба, граф Бенигсен, стал на кургане Горок, с досадой объясняя, что сражение будет проиграно и проиграно именно потому, что не исполнено то, что предлагал он, в то время как принц [1280]Вюртенбергский рассказывал о том, в каком расстройстве они видели бегущие войска, фон Толь доносил, что все войска уничтожены и Барклай де Толли присылал Вольцогена сказать, что сражение проиграно и всё бежит, Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом на лавки, покрытые ковром, у Горк[инского] кургана и [1281]не делал никаких распоряжений, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
— Да, да, сделайте это, — отвечал он на различные предложения. — Да, да, съезди, голубчик, посмотри, — говорил он.
[1282]Он оживлялся только в том, что касалось того странного умопомешательства, овладевшего умами русских, вследствие которого все русские полагали, что сражение выиграно, и которое он, видимо, разделял.
Когда ему привезли [1283]оказавшееся ложным известие о том, что Мюрат взят в плен, он [1284]перекрестился, поздравил окружающих с этим успехом, послал объявить это войскам и велел везти к себе Мюрата.
Когда ему донесли об отбитии флеш и кургана, он опять крестился, громко выражал свою радость и убеждение, что мы победили. Когда к нему подъезжали с донесениями русские адъютанты и начальники частей, большей частью с оживленными, радостными лицами, он при всей толпе своей свиты заставлял их рассказывать, но, когда к нему подъезжали с донесениями немцы, даже когда любимый им Толь подъехал к нему с известием с левого фланга, он встал и подошел к нему, один выслушивая то, что он имел сказать ему.
Один только раз в конце сражения глаз его засверкал, он нахмурился и закричал почти. И причиной этого необыкновенного оживления было опять то же неразумное и непростительное, как показывает здравый рассудок, в главнокомандующем заблуждение о том, что мы должны победить, что бы там ни было.
Причиной этого оживления был флигель-адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо кн. Андрея, говорил, что войну надо im Raum versetzen [1285](и которого ненавидел Багратион). Вольцоген приехал от Барклая, которого еще более ненавидел Багратион, теперь смертельно раненный, с донесением о ходе дел на левом фланге.
Кутузов сидел, понурив седую голову, и не успел остановить Вольцогена вдали от свиты. Вольцоген слез с лошади и, небрежно разминая ноги, с [1286]полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Господин Вольцоген обращался с Светлейшим с некоторой афектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как флигель-адъютант во-первых, а во-вторых, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека. «Der alte Herr», [1287]как называли Кутузова в своем кругу немцы, «Was wohl nicht wo im jetzt der Kopf steht», [1288]подумал Вольцоген и начал с разумной определительностью докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам видел.
