Восьминогий жеребец мчится сквозь небо, на север, туда, где ветер в ярости бросается на вставшие дыбом льды, где от края до края раскинулись замерзшие моря. Вдоль берега, где угрюмые чёрные торосы гордо отказываются от снежной шубы – пещеры инеистых великанов, ётунов, смертельных врагов всадника на восьминогом жеребце и его собратьев. Они могущественны, повелевают дикими, враждебными всему живому стихиями, могут насылать свирепые ураганы и метели, сквозь которые едва пробьётся даже лучший под этими звёздами восьминогий конь. Ётуны умеют начертить на вечных льдах такие руны, что на помощь им, даже против собственной воли, приходят огонь и земля.

Испокон веку великаны властвуют над некогда породившей их замёрзшей водой, оставив своим противникам воздух. Земля и пламя не встали ни на ту, ни на другую из сторон.

Всадник знает – ему не уничтожить всех ётунов. Но и великанам никогда не взять верх, чего упрямые верзилы никак не желают признавать.

Пока цело великое древо мира, ясень Иггдрасиль, видимый лишь посвящённым, пока питают три его корня три заповедных источника – победителя в этой войне не появится.

(Комментарий Хедина: здесь начинается сама история. Первые листы – с ровными краями и размеренным почерком. Отец Дружин вновь пишет о себе, как положено в сагах, со стороны, никакого «я». Это больше смахивает на начало совсем иного труда, однако волею судеб он оказался именно в той книге, в которой оказался. Старый Хрофт, как обычно, не снизошёл до объяснений. Интересно замечание о «великом мировом древе», подобных преданий бытует множество, однако моему Поколению так и не удалось обнаружить ничего подобного.)

Темна, черна и нестерпимо-горяча вода в первом из ключей, чьё имя – Кипящий Котёл. Влага черна, но сам Котёл предстаёт алым зраком в сгустившемся вкруг него мраке. Под привычными кругами мира, под Вифльхеймом, обителью многих странных племён и магических существ, под Свартальфахеймом, домом чёрных альфов, как их называли тогда – самых древних гномьих колен, лежат Адовы Круги. Жизнь в них, пугающая и злая, порождена испарениями Кипящего Котла; туда за совершённые при жизни прегрешения из других миров попадают души умерших, что недостойны лучшей участи.

А ещё дальше – жуткий Унголиант, охотничьи угодья самых смелых и дерзких сородичей небесного всадника с покрытым резьбою копьём. Это мир чудовищ, не злых и не добрых, пожирающих друг друга и тех, до кого смогут дотянуться, не потому, что «плохи по природе своей», а оттого, что иной пищи для них не существует. Они древни и могущественны, обитатели Унголианта, начало их начал скрыто даже от наездника, несущегося сейчас над скованными льдом водами; где-то в пределах тёмного мира теряется зарождение первого из великих корней.

В тайных пределах, расположенных, казалось бы, совсем близко – протяни руку, и дотянешься – бьёт второй источник, источник Мимира. Давным-давно самый мудрый из ётунов встал возле него на стражу, получив нечто, очень близкое к бессмертию. Некоторое время назад всадник сумел пробраться к источнику; он оставил в залог свой правый глаз, но зато испил воды и, как утверждают сладкоголосые певцы, для него «нет теперь тайн ни в прошлом, ни в грядущем».

Конечно, это не так. Загадок осталось предостаточно, но теперь он знает, как подступаться к ним, даже смотря на мир одним-единственным глазом. Кому-то это представляется великой и недоступной мудростью – но сам наездник больше всего верит в своё копьё, своё знание рун и заклятий, да ещё – в силу оружия своих сородичей.

Есть и третий источник, Урд, самый священный. От него берёт начало третий корень великого ясеня. Около Урда чаще всего останавливается всадник, ибо в нём сокрыта вся святость мира и чистота. Так, во всяком случае, он привык верить. Хотя и помнит смутную и странную вису, сказанную вёльвой – той самой, что напророчила Рагнарёк:

(Комментарий Хедина: космология Упорядоченного, как она предстала Древним Богам. Удивительно, что Мировое Древо почиталось ими совершенно вещественным, воплощённым – когда моё Поколение ещё только училось, и наставники в подробностях говорили нам об устройстве сущего – они ни словом не обмолвились о чём-то подобном Иггдрасилю. Известия о трёх источниках, в общем, точны, хотя туманные слова вёльвы большого смысла для меня не имеют; а вот что такое Вифльхейм, узнать так и не удалось. В двух сказаниях о тех днях, кои я прочёл уже после знакомства со Старым Хрофтом, мне попалось название царства вечных туманов Нифльхейм; может, это одно и то же?)

Прорицание вёльвы страшно, и никакие силы не изменят судеб мира, однако скачущий по воздуху наездник не привык склоняться перед судьбой. Так или иначе, ему обещана славная битва! Славная битва и конец, достойный настоящего воина: пасть, увидав до этого гибель своего самого страшного врага. Великий Волк, Пожиратель Богов, не уйдёт от возмездия[2]. Пусть железные зубы Фенрира перекусят верное, не знающее промаха копьё – достанет и одного лишь наконечника, чтобы лишить жизни Трупного Зверя.

Строчки сами всплывают в памяти.

Там было и дальше. Отец Дружин помнил окончание, слова словно выжгло на внутренней стороне век. Да, он погибнет. Увидит смерть врага и погибнет. Полягут и почти все его дети. Но немногие оставшиеся построят на обломках прежнего новый мир, чище, честнее и лучше. Старые вины, обиды и нарушенные клятвы канут в бездну вместе с обугленными обломками старого бытия.

Воин ждёт последнего боя без страха. До него ещё не скоро, а пока хватает иных дел, обычных, каждодневных. Хранить свой мир, например.