Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Говорили еще о молодомъ человѣкѣ портной Monsieur Chapel, которому онъ остался долженъ 678 р. серебромъ, и членъ Англійскаго клуба Г-нъ Васильевъ, имѣвшій выигранный въ карты вексель на Оленина въ 8.700 р., и еще кое кто, кому онъ остался долженъ въ Москвѣ.

Monsieur Chapel перенесъ счетъ Оленина въ другую книгу, узнавъ, что онъ уѣхалъ, и приводилъ его въ примѣръ опасности кредита русскимъ барамъ.

Mais tout de même c'était un garçon qui ne manquait pas d'ésprit, [75]прибавлялъ онъ, становясь на колѣни передъ новой pratique, [76]застегивая и обдергивая.

Г-нъ Васильевъ вышелъ изъ себя, узнавъ о отъѣздѣ своего должника. Его не столько огорчило то, что стало меньше надежды получить деньги, сколько то, что уѣхалъ игрокъ, навѣрно проигравшій ему тысячъ тридцать, и съ котораго была надежда выиграть еще столько же. Но ему показалось, что онъ сердится на безчестность своего должника, и такъ понравился этотъ благородный гнѣвъ, что онъ показывалъ всѣмъ вексель, говоря, что онъ отдастъ его зa полтинникъ, и увѣрялъ, что «вотъ человѣкъ, которому я чистыми переплатилъ тысячъ десять! Нѣтъ, игры нѣтъ больше, самъ проиграешь, платишь, а выиграешь разъ въ жизни и сиди». Однако Васильевъ тотчасъ же подалъ вексель ко взысканію и получилъ деньги.

«Что вы мнѣ ни говорите, mon bon ami», [77]говорила мать Оленина своему старому другу и двоюродному брату, который упрекалъ ее въ томъ, что она позволила сыну разстроить имѣнье и уѣхать на Кавказъ, — «что вы мнѣ ни говорите, a Dmitri такъ благороденъ. Il faut que jeunesse se passe. [78]И мы съ вами шалили.

* Из копии № 9.

«Сходи!» сказалъ ужъ послѣ урядникъ, оглядываясь вокругъ себя. «Твои часы что ли, Гурка? Иди!»

— «И то ловокъ сталъ Лукашка твой», прибавилъ урядникъ, обращаясь къ старику: «все, какъ ты, ходить, дома не посидитъ, намедни убилъ одного».

— «Мы убьемъ, только со мной поди», сказалъ Лукашка, поддерживая ружье и сходя съ вышки. — «Вотъ дай срокъ, ребята въ секретъ пойдутъ, такъ я тебѣ укажу», прибавилъ онъ. — «Вотъ житье твое, право зависть беретъ, гуляй добрый молодецъ, да и все», сказалъ Лукашка. «А мнѣ на часахъ стоять хуже нѣтъ. Скука, злость возьметъ».

— «Гм! гм! сходить надо, надо сходить», проговорилъ старикъ самъ себѣ: «а теперь тутъ подъ чинарой посижу, може и точно ястребъ».

— «Летаетъ, дядя, летаетъ!» подхватилъ Назарка, и опять сдѣлалъ колѣнцо, опять разсмѣшившее народъ на кордонѣ.

— «Дура-чортъ!» крикнулъ Лукашка. «Не вѣрь, дядя, а со мной пойдемъ, на полянѣ видѣлъ я точно». 

13.

Лукашка вошелъ въ избу, повѣсилъ на деревянный гвоздь оружiе и черкеску. Въ одномъ бешметѣ еще замѣтнѣе стала широкая кость его сложенья. Онъ досталъ лепешку и, пережовывая, подошелъ къ лежавшему казаку.

«Дай испить, дядя», сказалъ онъ, толкая его: «глотка засохла».

Казакъ видно не хотѣлъ давать.

Ну!.. сказалъ Лукашка, хмурясь.

«Ужъ нечто для тебя», сказалъ казакъ, продирая глаза. «Нацѣди чапуру, Богъ съ тобой, я говорю, не жалѣю!»

— «Спаси Христосъ, что не пожалѣлъ», сказалъ Лукашка, утирая широкiя скулы и выходя изъ двери.

— «И жаль было, да малый хорошъ», проговорилъ казакъ и опять легъ: «малый, я говорю, хорошъ».

— «Пойти пружки [79]поставить», сказалъ Лука: «время хорошо». Захвативъ бичевку, онъ съ дядей Ерошкой пошелъ на поляну.

— «Не ходи безъ ружья, убьютъ!» крикнулъ ему урядникъ.

Лукашка не отвѣтилъ и въ лѣсу скоро послышался его голосъ. Онъ ходилъ, отыскивая фазаньи тропки и разставляя на нихъ пружки, и пѣлъ про короля Литву.

Сиротинушка, сиротинушка добрый молодецъ,
Исходилъ я, сиротинушка, и свѣтъ и землю русскую,
Не нашелъ я себѣ отца-матери и роду-племени,
Только я нашелъ себѣ, сиротинушка, короля Литву.
Служилъ я королю Литвѣ ровно тридцать лѣтъ
А съ королевною его жилъ ровно девять лѣтъ,
Никто про насъ не зналъ и не вѣдалъ.
На десятомъ на годичкѣ стали люди знать.
Изъ заднихъ королевскихъ воротничковъ
Выходила то ли его любимая ключница
И видала ли его любимая ключница,
Доказала она королю Литвѣ:
«Ты батюшка нашъ, король Литва,
Ничего ты не знаешь и не вѣдаешь,
Живетъ твоя королевна съ любимымъ ключникомъ».
На ту пору королю Литвѣ на бѣду сталось,
За велику досадушку ему показалось.
Кричитъ король Литва своимъ громкимъ голосомъ:
«Ой гей! мои грозные палачи,
Берите, становите вы релья высокiе.
Натяните петлю шелковую,
Подите, приведите моего любимаго ключника».
Ведутъ его, добраго молодца, по улицѣ,
Идетъ добрый молодецъ не тряхнется,
Черные кудри его не шелохнутся.
Подводятъ его, добраго молодца, къ рельимъ высокіимъ.
На ступеньку онъ ступаетъ, Богу молится,
На другую онъ ступаетъ — со всѣми прощается.
Добрый молодецъ на рельицахъ качается.
На ту пору къ королю Литв
«Ты батюшка нашъ, король Литва,
Добрый молодецъ на рельицахъ качается,
Королева ваша въ палатушкахъ кончается»

Голосъ у Лукашки былъ сильный и рѣзкой.

— «Вишь, пѣсенникъ то нашъ отдираетъ», скавалъ урядникъ, мотнувъ въ ту сторону, откуда слышалась пѣсня, — «Ловко!»

КОММЕНТАРИИ 

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ «КАЗАКОВ».

I.

История создания «Казаков» сложна и нелегко поддается изучению. Повесть писалась с перерывами, более десяти лет (1852—1862 гг.), несколько раз на ходу работы меняя свой план, размеры замысла, ход действия, имена и характеры действующих лиц. Незадолго до выхода в свет она определенно представлялась Толстому состоящей из трех самостоятельных частей и он работал над последней частью (рукопись с датой 15 февр. 1862 г.); осенью после женитьбы денежные обстоятельства [80]побудили его спешно взяться за обработку этого обширного и далеко не законченного материала; он быстро привел в порядок наиболее готовую первую часть повести, присоединил к ней развязку и отдал в «Русский Вестник», отметив в Дневнике под 19 декабря 1862 г.: «кончил «Казаков» 1-ую часть». Таким образом, замысел был урезан и весь заготовленный для продолжения художественный материал остался лежать, ожидая своей очереди. Первые два-три года Толстой еще мечтал, что эта очередь наступит: в 1865 г., уже в разгаре работы над «Войной и Миром», он в заметке дневника говорит, как об одном из возможных типов романа, о своих «Казаках будущих». Но эти «будущие Казаки» не увидали света; повесть постигла та же участь, что задуманный в широком масштабе «Роман русского помещика», из которого был подобным же образом в 1856 г. выкроен рассказ «Утро помещика».

Рукописный материал к «Казакам» сохранился не весь, но он весьма обилен и разнообразен. В общей массе автографов (до 250 листов)и копий (более 300 лл.) мы встречаем конспекты, планы, перечни глав отдельные отрывки и эпизоды в нескольких, совершенно несхожих, вариантах, и целые главы продолжения повести, и наброски конца. Долго писавшаяся вещь не менее 7—8 раз начиналась вновь или совершенно независимо от сделанной раньше работы или же, наоборот, бралось ранее написанное и несколько раз переделывалось и приспособлялось к изменившимся авторским намерениям. Весь процесс работы шел очень разбросанно и отрывочно: повесть писалась частями и обработка этих частей иногда шла рядом с набросками продолжения, при чем отдельные куски долго не сливались в целое и связь их была только в голове автора. Все дошедшие конспекты и планы отрывочны или относятся к позднему времени. Копий, хотя бы частичных, за первый период работы до нас совсем не дошло, их, вероятно, и не было; план повести очень долго не был твердо выяснен, автор существенно менял развитие сюжета и развязку уже четыре года спустя после начала вещи, а еще через год писал: «дошел до 2-й части, но так запутался, что надо начинать всё сначала или писать 2-ую часть». И через несколько дней: «хочу попробовать последние главы, а то не сойдется». Самая старшая копия, обнимающая значительную часть повести, относится лишь к 1858 или даже к 1859 г. Остальные все возникли между 1860—1862 гг. Рукопись, по которой впервые печатались «Казаки», не дошла до нас, уцелевшие копии не полны. Автографы сохранились в сильно разрозненном виде и распадаются на большое число, не связанных по тексту, групп, при чем за двумя исключениями, падающими на 1860 и 1862 гг., ни одна рукопись не датирована. С другой стороны, наиболее ценный и достойный источник — Дневник, где Толстой с ранних лет привык отмечать все свои работы, и где дан в таком изобилии конкретный и детальный материал по созданию, напр., «Детства» и «Отрочества», оставляет нас по большей части без точных и определенных указаний относительно «Казаков»; обычно его записи регистрируют лишь голый факт писания — и только. Такое состояние материала сильно затрудняет хронологическое распределение всех этих набросков, заметок, черновиков, беловых автографов и копий. Лишь внимательное изучение бумаги, почерка и чернил в связи со всеми прочими данными позволяет хотя бы в главных чертах установить ход работы и некоторые, более крупные, слои в процессе творчества.

вернуться

75

[А всё-таки он был неглупый человек,]

вернуться

76

[перед новым заказчиком,]

вернуться

77

[милый друг,]

вернуться

78

[Надо молодежи перебеситься.]

вернуться

79

Силки, которые ставятъ для ловли фазановъ.

вернуться

80

Как известно, в начале этого года Толстой для уплаты проигрыша в клубе взял у Каткова 1000 р. под свой кавказский роман. Он писал об этом Боткину за границу 7 февраля 1862 г. так: «Я здесь — в Москве — отдал всегдашнюю дань своей страсти к игре и проиграл столько, что стеснил себя, вследствие чего чтобы наказать себя и поправить дело взял у Каткова 1000 р. и обещал ему в нынешнем году дать свой роман Кавказский. Чему я, подумавши здраво, очень рад, ибо иначе роман этот, написанный гораздо более половины, пролежал бы вечно и употребился бы на оклейку окон». (См. «Толстой. Памятники творчества и жизни», вып. 4-й, М. 1923, стр. 86.) Об этом же говорится в письме Тургенева Фету 5 марта. См. «Мои Воспоминания» Фета, I, 393-4. —Толстой вспоминает об этом случае 36 лет спустя в письме к В. Г. Черткову, когда возникла мысль напечатать «Воскресенье» и деньги употребить в пользу духоборов („Листки «Свободного Слова»“, № 1, ноябрь 1898 г.).

70
{"b":"217202","o":1}