— Ее господь пожалел. Она теперь не моя, а богова… А то, что Ивану, слуге сатаны, я при жизни Марийку отдала, — это мой грех. Не ухватило сердце козней сатаны, не сошел на меня святой дух, не шепнул, что делать. Сама решила: кто же возьмет хроменькую? А как одной бедовать без мужа — кто знает. Вот и пошла против бога, о мирском, не о вечном порадела…

— А все-таки почему Чепиков стрелял? — спросил Литвин. — Ссорилась твоя Мария с мужем? Дрались они?

— Когда сатана опять овладел Иваном, он дни и ночи пропадал возле Ганки, овечка моя не знала, что и делать… Ко мне ночевать прибегала. Вместе господу молились, чтобы дух его сошел на нас…

— А Лагута при чем? В него-то зачем стрелять было?

Степанида промолчала.

Коваль думал о найденных в лесу гильзах и пулях от парабеллума. Удивляло, что Чепиков возле самого хутора, считай, на глазах у людей, открыл стрельбу. Мог бы, наконец, подобрать гильзы и уничтожить вещественные доказательства. Бывший солдат, он должен был понимать! А не означает ли это, что если Чепиков и совершил преступление, то не умышленно, а в состоянии аффекта — внезапного гнева, отчаяния?..

— Вы у Ивана Тимофеевича пистолет видели? — неожиданно спросил Коваль.

Степанида стиснула губы, и все заметили ее внезапную растерянность.

— Самой не приходилось, — выдавила она после паузы.

— А кто видел? — допытывался Бреус.

— Мне откуда знать?

— Может, в хате прятал? — предположил Литвин.

Степанида пожала плечами.

— А на хуторе или поблизости раньше кто-нибудь стрелял?

Степанида развела руками.

— Чепиков, например?

И этот вопрос остался без ответа.

— Хорошо. — Коваль решил подойти с другой стороны. — Что за человек Лагута? Почему его убили вместе о вашей дочерью?

— Пророк божий, — твердо сказала Степанида. — Хороший был человек брат Петро. Хороший, — повторила она. — Никого не обижал, никому доброты своей не жалел. Он и Ивана хотел от сатаны избавить…

— Мария дружила с Лагутой?

— Он ее молитвой утешал, смирению учил. С малых лет за родного отца был. Тяжко мне в войну пришлось с хворым дитем. Если бы не брат Петро, не подняла бы Марийку. Она, горлица моя, все болела. А Петро когда крупицы принесет, когда дровец; даром что в лесу жили, немцы и хворост брать не дозволяли… Брат Петро богом избранный, его даже супостаты пальцем не тронули, ходил себе по хуторам да псалмы пел. Хоть какой мороз лютый, а он по снегу босой, без кожушка, без шапки, и болезнь его не брала. В лес ночью с молитвой шел — ни человеку, ни зверю обидеть его не дано было. После войны хату рядом с моим двором поставил. Как брат родной. Его бог берег…

— Берег, да не сберег чего-то, — негромко вставил Бреус.

Степанида укоризненно покачала головой, поправила платок, из-под которого выбились седые волосы.

— А на то, значит, воля божья была, — строго сказала она.

— Скажите, вы часто ходили к Лагуте? — спросил Коваль.

— А как же. По-соседски мы. С ним легко молилось. Бог его любил.

— А к вам он приходил?

— После того как Марийка замуж вышла — совсем редко. Слуга сатаны, прости меня, господи, божьего духа не терпел.

— Оставьте вы этого слугу сатаны! — не сдержался Литвин. — Сколько раз повторять: имя называть нужно.

Бреусу казалось, что Коваль влезает в ненужные для розыска дебри. Если убийца Чепиков, то какое имеет значение, хорошим человеком был Лагута или нет. Как старый анекдот: потел больной перед смертью или не потел.

Мысли Бреуса словно передались подполковнику, который уже понял, что они сегодня от Клименко ничего не добьются.

— Он и есть слуга сатаны… А имя вам и без меня ведомо… — И хозяйка дома поднялась со скамьи, давая понять, что разговор закончен.

— Странно ведет себя эта Степанида, — заметил Коваль, когда они вышли из хаты.

— Хитрит, — буркнул Литвин.

— Может, сектантка?

— Такой заразы у нас в районе пока не было, — поспешил заверить майор.

— Что же нам дала эта беседа?

— Да ничего нового, — развел руками начальник милиции.

— Она почему-то не хочет говорить.

— Точно, — подхватил капитан Бреус. — Чужие люди видели пистолет, а она — нет. Есть свидетельства, что в последнее время Чепиков не расставался с ним, в кармане носил или за поясом.

— Но вот о Лагуте она говорила как-то особенно, — продолжал свою мысль подполковник. — Юрий Иванович, надо глубже изучить все, что связано с погибшим, его взаимоотношения с семьей Чепиковых, другие возможные связи.

— Дмитрий Иванович, — не согласился с Ковалем Литвин. — Лагута — жертва. А нас интересует преступник. Его мы, я думаю, уже нашли.

— Будь у нас полная уверенность, товарищ майор, — возразил Коваль, — нам оставалось бы передать дело в прокуратуру. Прямых доказательств нет.

Дмитрий Иванович решил, что майор в глубине души не уверен в своей правоте, просто стремится быстрее закончить расследование, избавиться от этого неприятного груза.

Они миновали двор Лагуты и вышли к лесной дороге, на которой их ожидал газик.

— Да, Лагута — жертва, — согласился Коваль, — но без достаточных знаний о потерпевшем мы, Сидор Тихонович, можем и не выйти на преступника… Вы, конечно, знаете о виктимности, способности жертвы провоцировать преступление. Между преступником и его жертвой почти всегда существует взаимосвязь. Без жертвы нет противоправного деяния, и порой бывает нелегко определить, что является причиной, а что — следствием.

Эти мысли подполковника о возможности отдельных людей своим неправильным поведением создавать благоприятную для преступления обстановку были хорошо известны оперативным работникам и следователям Киева. Кое-кто, правда, считал все это ненужным для оперативного розыска. Но с тех пор как проблема эта серьезно заинтересовала юристов, никто уже не подтрунивал над Ковалем.

— Сейчас особое внимание уделяют предупреждению преступления, — продолжал Дмитрий Иванович. — Профилактику часто понимают как воспитание людей, которые способны на преступление. Но думать надо и о тех, кто будто притягивает беду. Мы до сих пор обращали внимание только на то, что преступник и жертва находятся на разных полюсах события…

— Какая уж тут профилактика, когда убил! — не выдержал майор Литвин. — И если сроки подгоняют…

— Я тоже за сроки отвечаю, Сидор Тихонович, — сказал твердо Коваль. — Но истина дороже. Вот и надо разобраться, кто такая Мария Чепикова, какую жизнь вела — интересы, горе, радости, друзья… Ее последние минуты. Начинать, думаю, следует с Лагуты. Мертвые умеют молчать. Наша с вами задача, чтобы заговорили живые… И не только люди… Даже эти камни… — И Коваль показал рукой на валуны.

IV

…Чепиков все собирался поговорить об усадьбе. Разговор однажды уже был, когда решил строиться. Хотел приладить к Степанидиной хате свою половину, чтобы меньше земли занимать. Шесть соток земли, которые числились за тещей, она давно отдала соседу. Правда, кое-что из урожая Лагута выделял Степаниде, за что та была благодарна — работала на ферме и не успевала заниматься огородом. Дочка росла болезненной, к земле не приученной.

Потом, когда Марийка подросла, они уже привыкли, что земля принадлежит не им. Никому и в голову не приходило изменить этот порядок. С годами, когда труд на ферме стал полегче, Степанида и Мария даже помогали соседу обрабатывать огород.

Все это удивляло и сердило Чепикова. Поинтересовался, почему это Лагута хозяйничает в чужой усадьбе. Степанида не ответила, и он больше не спрашивал. Какое ему, квартиранту, до этого дело! Но, прожив год с Марией в комнатке, которую отвела теща, и решив сделать пристройку, он выложил напрямик:

— Поставлю со стороны огорода.

На это теща отрезала:

— К реке строй, на другую землю не пущу.

Пришлось Чепикову строиться на склоне, придвинув свою половину хаты чуть ли не впритык к штакетнику, которым он когда-то отделился от соседа.