Наташа не сводила с отца глаз. Когда он кончил, перевела дыхание и сказала:

— Дик, ты очень устал от всего этого, правда? Даже поседел еще больше…

— Пора, доченька, и поседеть, — виновато улыбнулся Коваль.

— Ничего не пора, — запротестовала Наташа, — ты совсем молодой, только устал, переутомился. Так ведь, скажи сам? Отдохнешь вот месяц после трудного дела, сил наберешься… — Наташа засмеялась и пододвинула к себе тетрадь.

— Ну, работай, работай, не буду мешать.

Не зная, куда себя девать, подполковник опять подошел к чуть замороженному окну. На этот раз его внимание привлекли красногрудые снегири, прыгавшие по снегу. Потом он заметил, как приоткрылась калитка и женщина-почтальон что-то бросила в почтовый ящик, прибитый с внутренней стороны ворот.

— Почта! — обрадовался Коваль и направился в прихожую, чтобы выйти за газетами.

— Не надо, пап, я сейчас! — Наташа вскочила и, набросив пальто, выбежала во двор.

«Что это она так? — подумал Коваль. — Может быть, письма от кого-то ждет… Подозрительно!» И тут же отругал себя за то, что подозрительность доведена у него до автоматизма и он машинально распространяет ее даже на собственную дочь. Но эта мысль сразу же сменилась другой: его бесконечная занятость в конце концов приведет к тому, что он прозевает-таки то время, когда появится у Наташи своя, самостоятельная жизнь, в которую войдет и в которой займет свое место пока еще не известный человек. И, подумав об этом, невольно ощутил отцовскую тревогу и боль. Каким он будет, каким окажется этот неизвестный человек? Что принесет Наташке? Этого уж, несмотря на всю свою проницательность, Коваль угадать не мог…

Наташа запыхавшись вбежала в гостиную и произнесла разочарованно:

— Только тебе… Письмо.

— От кого?

— Не знаю. Местное. Фамилия отправителя написана неразборчиво.

— Читай.

Наташа разорвала конверт и пробежала глазами небольшой листок.

— Знаешь, от кого, — сказала она, — от художника Сосновского!

— Гм, — удивился Коваль, откладывая газеты и протягивая руку за письмом. — Ну-ка, ну-ка!

— Он пишет, — шутливо изображая испуг, ответила Наташа, — что хочет написать твой портрет.

— Что, что? — не понял подполковник. — Какой портрет?

Коваль взял в руки письмо и быстро пробежал его глазами. Потом прочел вслух:

— «Я понимаю, что Вам, возможно, не очень удобно будет удовлетворить мою просьбу. Я обращался к комиссару, и он рассказал мне о Вас. После того, что произошло, я не мог взяться за кисть. Но теперь, кажется, я смогу преодолеть свое неверие в людей. И я хочу написать портрет настоящего человека, человека долга и справедливости. Это моя художническая и духовная потребность. Помогите мне в этом, пожалуйста, своим согласием».

Коваль положил письмо на стол и задумался.

— Нет, — сказал он после долгого молчания, — не могу я ему в этом помочь.

Он взял газеты и встал.

— Слушай, Дик, — предложила Наташа, — ты почитаешь, я позанимаюсь, а потом давай вместе пойдем в кино!

— Давай!

— На комедию.

— Да. И чтобы она была не только веселой, но и совершенно пустой!

Вместо эпилога

В декабре в Верховный суд республики пришли две кассационные жалобы.

«В Верховный суд УССР

от заключенного Семенова Владимира Матвеевича.

Кассационная жалоба

Граждане судьи!

Меня считают жестоким убийцей. Какой я убийца, если у меня череп сшит после операции и нет половины желудка, посмотрели бы вы на меня. Я не думал ее убивать, когда ехал с нею встречаться. Мне и не снилось, что такое случится. Я думал поговорить с ней, чтобы Константина не выдавала. Но он сказал, чтоб убить. Я не помню, сколько раз ударил. Когда она упала, я испугался и убежал. Коронки я снял, только чтобы подумали, что это грабители убили.

А то, что я у немцев служил, так они меня тоже заставили, и за это я тоже отбыл. Мера наказания — расстрел — слишком тяжелая для меня. Прошу заменить мне меру наказания».

Вторая жалоба была значительно длиннее.

«В Верховный суд УССР

от осужденного по статьям 17, 93 п. «ж» — «з» и 194 ч. УК УССР Семенова Константина Матвеевича, он же — Петров Иван Васильевич.

Кассационная жалоба

Областной суд приговорил меня к смертной казни по обвинению в организации и подготовке убийства моей жены, а также за участие в убийстве в 1933 году Дегтяревых в Москве и Петрова в Одессе.

Эти факты действительно имели место. Я осознал и осознаю свою вину. По всем трем случаям я дал исчерпывающие и искренние показания. Дело о моем участии в убийствах Дегтяревых и Петрова в связи с истечением срока давности согласно ст. 48 УК УССР приостановлено.

Я еще раз подтверждаю, что в полной мере виновен в убийстве своей жены, хотя непосредственно его не осуществлял.

Мое моральное поведение является совершенно не таким, как отражено в приговоре суда. На это преступление толкнули меня сложные обстоятельства, среди которых — поведение жены, которая угрожала меня выдать.

Я еще давно имел намерение покаяться в ошибках молодости. Я устал на протяжении тридцати лет прятаться и жить под страхом. От переживаний уже в двадцать четыре года поседел, и у меня полностью подорвана нервная система. С каждым годом под влиянием нашего советского образа жизни я все больше убеждался, что в 1933 году совершил гнусные преступления, и все больше верил, что наше гуманное общество простит меня за мои старые грехи.

Но я оказался жалким трусом и так и не нашел в себе силы пойти и признаться, в чем теперь горько раскаиваюсь.

Из тридцати лет, которые я прожил под фамилией Петрова, я шесть лет учился (в техникуме и на высших инженерных курсах, которые окончил на «отлично»), двадцать четыре года работал в одной и той же системе. Бурил артезианские колодцы на юге Украины, в Одесской, Николаевской, Запорожской и Херсонской областях, в период войны обеспечивал водоснабжением оборонные строительные объекты в Средней Азии, за что был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». После войны я продолжал добросовестно трудиться на Украине.

В приговоре суд бросил мне упрек, будто я пробрался на руководящую работу.

По служебной лестнице — от мастера до управляющего трестом — меня выдвигал мой труд, на который, чтобы смыть позор прошлого, я не жалел ни времени, ни сил. Я глубоко осознал свою вину и готов нести заслуженное наказание в свете советских законов, но суд слишком сурово отнесся ко мне.

Я прошу Верховный суд внимательнейшим образом пересмотреть мое дело, отменить смертную казнь, заменив ее лишением свободы на заслуженный срок.

Весь остаток жизни буду честно, как и раньше, трудиться, чем принесу большую пользу нашему народу, нашей Родине».

* * *

А в январе в городской газете появилась краткая заметка «Убийцы наказаны». В ней говорилось о трагедии в Березовом и о судебном процессе над убийцами Нины Петровой. Заканчивалась она словами: «Приговор приведен в исполнение».

Дымер — Киев, 1968 г.

Владимир Кашин

Чужое оружие

ИНТРОДУКЦИЯ

…Еще недавно Мария не выдержала бы такого удара. Но после вчерашней ночи в душе ее все потускнело и потеряло значение. Она словно вкопанная застыла посреди двора.

— Пришел наш час, — долетел сквозь распахнутое окно возбужденный голос продавщицы сельмага Кульбачки. — Помнишь, говорил: вот скоро, Ганя, перестанем таиться, пойдем рядом, открыто перед всем миром, как люди… Теперь оно пришло, наше время…

— Не сразу же сегодня… — буркнул немолодой, сидевший в хате за столом лысый мужчина, его тень по-медвежьи наползала на стену.