Платонов чуть выпятил нижнюю губу и с недоумением снова начал разглядывать Корнилова. Потом произнёс в растяжку:

— Вот как! Из милиции? А я-то думал… — О чём он думал, Платонов недоговорил.

Игорь Васильевич протянул удостоверение. Аристарх Антонович предупредительно поднял руку.

— Нет, нет! Что вы! Я вам верю. — И читать, что написано в удостоверении, не стал. Но Корнилов был готов поклясться, что Платонов и так успел разглядеть всё, что там значилось.

— Вы надолго?

Подполковник улыбнулся. На такие вопросы ему ещё не приходилось отвечать.

— Да нет, надоесть вам не успею…

— Я просто думаю, где нам удобнее поговорить, — сказал Платонов и обвёл глазами прихожую. Наверное, прикидывал, а нельзя ли ею и ограничиться. Но в огромной прихожей, завешанной иконами, кроме маленького стула да тумбочки, ничего не было, сесть было не на что. Корнилов ждал, разглядывая выразительное лицо Аристарха Антоновича, по которому можно было прочесть весь ход мыслей. Лёгкая гримаса растерянности сменилась кротким выражением озабоченности, потом напряжённого раздумья, решимости, и наконец Платонов показал рукой на дверь:

— Пройдёмте, товарищ.

В этом «пройдёмте» не было и намёка на шутку.

Идя за хозяином в комнату, Игорь Васильевич успел решить, как ему держать себя с Аристархом Антоновичем: «О том, где погиб этот Олежек, рассказывать я ему не буду. Если узнает, что он в церковь за иконами залез, насторожится. Кто их знает, что за отношения у них были!»

Комната, в которую привёл подполковника Платонов, была похожа на музей. Три стены её, как и в прихожей, были увешаны иконами. Только иконы здесь были красивее и, как показалось Игорю Васильевичу, более древние.

— Прошу вас, — Аристарх Антонович кивнул на большое кожаное кресло. Корнилов сел. Платонов устроился напротив.

— Аристарх Антонович, никого из этих людей вы не знаете? — спросил подполковник, раскладывая несколько фотографий на журнальном столике.

Платонов чуть привстал с кресла и с любопытством наклонился над карточками. Потом стал брать по одной и, повернув к свету, внимательно и подолгу разглядывать. Подчёркнуто внимательно. Потом почмокал губами и, вернув фотографии на прежнее место, сказал:

— Нет. Никогда не встречал. Никого.

В это время зазвонил телефон. Аристарх Антонович встал, подошёл к письменному столу, на котором стоял аппарат. Плотно приложив трубку к уху, он молча слушал несколько секунд, потом проворчал чуть раздраженно:

— Слушаю, слушаю. Ты не мог бы позвонить через полчаса?

Наверное, звонившего не устраивала отсрочка, потому что Платонов сказал:

— Позвони завтра утром. — И с гримасой недовольства обвёл комнату рассеянным, скучающим взглядом. Но неожиданно он преобразился. — Шестнадцатый век? — почти крикнул Аристарх Антонович в трубку. — Ты в этом уверен? Обязательно, обязательно! Приеду сегодня же. Я на тебя надеюсь. — Улыбнувшись, он положил трубку, и лицо его, только что выражавшее неподдельный интерес, опять окаменело.

Он подошёл к креслу и хотел опять сесть. Но Игорь Васильевич встал и развёл руками:

— Эти мужчины на фотографии — весь мой интерес, Аристарх Антонович. Простите за беспокойство…

— А как же… — Платонов недоумённо пожал плечами. — Почему вы пришли ко мне? — Он справился со своим недоумением и спросил почти сурово: — Почему вы считаете, что я должен знать кого-то из них?

— Эти люди подозреваются в спекуляции. В скупке и перепродаже произведений искусства. Вы, как человек, коллекционирующий иконы, могли с кем-то из них встречаться.

— Кто это додумался прислать вас ко мне? Я не имею дело со спекулянтами.

— Аристарх Антонович, — мягко сказал Корнилов, — ещё раз простите. Мы разговаривали со многими коллекционерами. И кто-то порекомендовал мне зайти к вам…

Спускаясь по лестнице, Игорь Васильевич представил озадаченное лицо Аристарха Антоновича и почему-то испытал от этого удовлетворение. «Пускай думает. Пускай ломает голову. Не узнать своего приятеля он не мог!» Ему было совсем не жаль Платонова. Уж очень вызывающе самодовольным показался ему этот старший инженер.

В машине Корнилов связался с управлением и попросил Бугаева выяснить, с кем будет встречаться сегодня вечером Аристарх Антонович:

— У этого Аристарха вся квартира иконами завешана. Не исключено, что у него с погибшим не только общие автомобильные интересы были.

В контору на Владимирской Лебедев опоздал. Там уже кончали работу. Ничего не оставалось, как ехать в управление и пытаться разыскать Петра Никитича Гулюкина через справочное. Не так, наверное, и много в Ленинграде Гулюкиных, да ещё живущих в Гавани, решил Лебедев. В половине восьмого у старшего лейтенанта уже имелся точный адрес старика — Шкиперская улица, тридцать один, квартира один. «Небось живёт Никитич на первом этаже. Подниматься не надо, — с удовлетворением подумал он. — Отправлюсь к Гулюкину через полчасика, а пока загляну в буфет. А то на голодный желудок тяжело будет с пьяным стариком разговаривать». Лебедев помнил слова парня из мастерской о том, что Гулюкин запил.

Но всё обернулось иначе. Лебедев ещё доедал свою яичницу в буфете, когда динамик хрипло выдавил: «Старшего лейтенанта Лебедева к дежурному по городу».

Лебедев залпом выпил стакан чая и с сожалением бросил взгляд на аппетитную ватрушку, оставшуюся на тарелке.

— Говорят, вы мастерские металлоремонта объезжали? — спросил дежурный, майор Загладин.

— Я, товарищ майор. Что случилось?

— Из Василеостровского управления позвонили, к ним старик какой-то пьяненький пришел. Говорит, был у него в мастерской краснощёкий опер, про замок допытывался…

Лебедев густо покраснел и насупился.

— Так передали, — заметив это, сказал майор, пряча улыбку. — Вы, значит, были? Старик, похоже, хочет признание сделать. Поезжайте.

Пётр Никитич сидел в комнате дежурного и что-то рассказывал лейтенанту и старшему сержанту. Судя по их улыбкам, что-то смешное. Он был явно подшофе. Увидев Лебедева, старик показал на него рукой и сказал:

— Ну вот, явился — не запылился, а вы говорили.

Поздоровавшись, старший лейтенант сел.

— Может, в пустой кабинет пройдёте? — спросил лейтенант.

— Да зачем нам пустой кабинет? — запротестовал Гулюкин. — У нас с молодым человеком секретов нет.

«Ну и нахал дед», — подумал Лебедев, с обидой вспомнив, что тот окрестил его «краснощёким опером», но сказал весело, подыграв Гулюкину:

— Нету, нету секретов. Здесь поговорим с дедушкой.

— Пётр Никитич задушевный человек, — подмигнул Лебедеву лейтенант. — Столько нам нарассказал…

— Ты на меня обиду не держи, товарищ, — сказал Гулюкин Лебедеву. — Я дед занозистый. Люблю, когда со мной душевно, а ты забубнил, как радио. Слышать тебя слышу, а не вижу. Не могу понять, что ты за человек…

Лебедев вздохнул. Чего он мелет?! В присутствии сотрудников из района. Но приходилось терпеть. Не зря же пришёл дед в милицию?

— Я думал, что ты насчёт левой работы придираться будешь. Ну бывает, бывает. Нам-то со старухой много не надо, а внукам хочется чего ни то прикупить. Штаны вон американские двести рубчиков стоят, а глядеть не на что. Купил я внучке, она их мочить стала, чтоб сели, так восемь раз воду меняла — всё линяли те штаны. Покрасить как следует не могут! — Дед развёл руками и скорчил уморительную гримасу. — Такие вот дела, товарищ опер. Замок-то я делал. Может, я не вспомнил бы, да заказчик один ключ потерял — приходил через полгода, просил запасной выточить. Я и запомнил. Ну а после наших с тобой переговоров загрустил я. Думаю, ведь без дела не спрашивал бы. Поехал домой. Выпил. Это было, скрывать не стану. Загрустил ещё боле. Ну прямо тоска заела. Со старухой поделился. У меня после семидесяти секретов от нее нет. Старуха и говорит: «Иди, Петя, в милицию, покайся. Больше десяти суток тебе не дадут за то, что нетверезый». Я и пошёл. Старуха у меня умная, голова что Дом Советов. — Старик посмотрел на Лебедева. Глаза у него были добрые, беспомощные, чуть слезились. — Как на духу.