Спустившись по Палихе к Тихвинской улице, он пошел по трамвайным рельсам. Кое‑где уже зажигались в окнах огни – наступало утро. Позади от метро «Новослобоская» прогромыхал трамвай, свернул к площади Борьбы и прибавил ходу – на остановках еще никого не было.

Во дворе женщина выгуливала пуделя. Корсаков вспомнил ее – соседка по подъезду. Она жила этажом ниже. Он дождался пока она отвернется и шмыгнул в подъезд. Слава Богу кодовый замок был сломан. Он попытался вспомнить в какой квартире жил и горько усмехнулся: допился! Номер собственной квартиры забыл. Вытащив паспорт, разглядел запись. Ага, ну точно, сто девятнадцатая. Вытащив блокнот, Игорь вырвал лист, задумался. Что бы такое написать? Привет, дорогая? Проходил мимо и решил зайти? Ну да, в пять утра проходил…

«В счет не выплаченных алиментов» – написал он, вынул чек, подписанный банкиром, завернул его в записку и опустил в почтовый ящик. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Хотя, надо признать, клок приличный – больше пятисот штук баксов. Ладно, пусть будет, решил Корсаков и вышел из дома.

Женщина с пуделем направлялась к подъезду. Увидев Корсакова она остановилась, не решаясь подходить ближе.

– Здравствуй, Лена, – сказал он.

– Ой, Игорь? – она узнала его и неожиданно обрадовалась. – Ты чего, вернуться решил?

Пудель обнюхал ботинки и завилял хвостом – тоже вспомнил бывшего соседа.

– Да так, мимо проходил, – сказал Корсаков, погладив собачку. – Как дочка не знаешь?

– Вроде нормально, – Лена пожала плечами, – в садик ходит, иногда во дворе играет.

– Ну, ладно, пойду.

Он кивнул на прощанье. Возле угла обернулся. Женщина смотрела ему вслед, а пудель, дергаясь на поводке, тащил ее в подъезд.

– Билетики готовим, граждане. Готовим билетики. Молодой человек, ваш билет? – Игоря толкнули в плечо.

Он открыл глаза. Над ним возвышалась тетка в синей форме с компостером в руке. Посмотрев на Корсакова поверх очков она повторила:

– Ваш билет, гражданин, – и щелкнула стальными челюстями компостера, как бы подтверждая сказанное.

Корсаков попытался вспомнить, брал ли он билет, и если брал, то куда его сунул.

– Нет билета? – с надеждой спросила тетка, – платим штраф.

– Есть билет, подождите минутку.

– Некогда мне ждать, мне еще весь вагон проверять. Платите штраф, гражданин!

– Вот, пожалуйста, – Корсаков обнаружил билет в кармане брюк и протянул ей.

Прокомпостировав билет, тетка, прежде, чем вернуть его, пытливо оглядела Игоря.

– Куда едем, гражданин?

– Куда везут, туда и едем, – буркнул он.

– А вы не грубите, гражданин, не в пивной! – она вернула билет и пошла дальше, недовольно ворча, – еще интеллигентный такой с виду.

– Какой я интеллигент, – проворчал Корсаков ей вслед, – я такое же быдло, как и вы.

Вздохнув, он посмотрел в окно. Березы, елки, осины… Дачные домики, раскисшие дороги. Куда это я еду, действительно? Он с трудом припомнил, что оказавшись возле Савеловского вокзала вдруг вспомнил, что Пашка Воскобойников, приятель по студграфу, где‑то в окрестностях Яхромы восстанавливает усадьбу князей Белозерских.

Пашка стал архитектором‑реставратором и заколачивал неплохие деньги. Во всяком случае так он сказал, когда они случайно встретились на Арбате. Игорь даже припомнил, как Пашка полез целоваться, но братским объятиям сильно помешал его объемистый живот, который он любовно называл «цеппелином». Как всегда был Воскобойников весел, шумен и тут же на Арбате взял с Корсакова слово, что тот приедет к нему в усадьбу.

– Игорек, ты не представляешь, какие там места! – громыхал он сиплым басом, распугивая потенциальных клиентов, – святая Русь: церковь, правда полуразрушенная; усадьба князей Белозерских, правда один фундамент остался. Но какой лес, а поля какие. Коровки ходят, птички поют. Игорек, если не приедешь – ты мне кровный враг! Там у меня такая помощница работает, – Пашка закатил глаза, – хочешь – сосватаю.

Корсаков пообещал, что приедет, хотя не представлял, когда сможет, а вернее захочет тащиться за пятьдесят верст от Москвы чтобы смотреть на фундамент княжеской усадьбы и увиваться за помощницей реставратора.

– Так я жду, Игорек, – кричал Пашка уже от метро, перекрывая своим басом шум Арбатской площади.

– Ну вот и дождался ты меня, Паша, – пробормотал Корсаков, – только вот рад ли будешь моему приезду?

Выбора, однако, не было: в Москве менты, или те, кто Трофимыча зарезал найдут – к бабке не ходи.

– Простите, скоро ли Яхрома? – спросил он у сидевшей напротив пожилой женщины с рыжим котом в корзинке.

– Через одну остановку станция Турист, – ответила женщина, поглаживая норовящего выбраться наружу кота, – а потом Яхрома.

– А вы случайно не знаете усадьбу князей Белозерских? Где‑то в этих краях.

– Эх, молодой человек… Я знаю место, где эта усадьба стояла. И церковь рядом была. После Белозерских усадьбой владели Апраксины, но теперь там одни развалины. До войны еще все в упадок пришло, а потом и немцы руку приложили. Тут тяжелые бои шли. Усадьба стояла возле поселка Ольгово. Это если ехать от Яхромы к Рогачевскому шоссе. А вам зачем туда?

– Да понимаете, мой друг эту усадьбу как раз реставрирует. То есть даже не знаю… Если вы говорите, что там ничего не осталось…

– Ну, стены стоят, а так все бурьяном да крапивой заросло. Как же вам лучше добраться? – задумалась женщина, – от Яхромы ходит автобус, но его не дождетесь. Можно попутку поймать.

– Спасибо, – кивнул Корсаков, – так и сделаю.

В Яхроме он сошел, попрощавшись с соседкой. Котяра посмотрел ему вслед желтыми глазами и мявкнул на весь вагон – вроде, как пожелал доброго пути.

На площади стояли несколько автобусов, грузовик и замызганный «москвич» с открытым багажником. Корсаков походил, почитал пункты назначения на автобусах в поисках деревни Ольгово. Не нашел, плюнул и направился к «москвичу». Хмурый дядька, судя по всему, хозяин, курил присев на капот. В багажнике лежали мешки с картошкой, один раскрытый – видно хозяин машины пытался заработать, продавая картошку дачникам.

– До Ольгово подбросишь? – спросил Корсаков.

Дядька оглядел его с головы до ног, поскреб вихрастый затылок.

– Я, парень, при деле. Видишь – покупателя жду. Если сто рублей не наторгую сегодня, теща со свету сживет.

– А почем картошка?

– Пять рублей кило.

– Плачу стольник, – заявил Корсаков.

– Чего ж ты сразу не сказал, – дядька проворно метнулся, захлопнул багажник и открыл перед Корсаковым дверцу, – залазь, спаситель.

«Москвич» лихо развернулся на маленькой площади и, крякая разболтанным кузовом, запрыгал по разбитой дороге. На вопрос Корсакова далеко ли ехать, дядька пожал плечами. Минут двадцать, дорога хорошая: две полосы – одна туда, на Рогачевку, другая обратно, к Яхроме. Лучше только Дмитровское шоссе. Дмитровка стала вообще любо дорого, потому, как Владимир Владимирович, президент, стало быть, ездит под Яхрому на горных лыжах кататься. Но нам и такая дорога сойдет.

Шоссе перемахнуло канал имени Москвы и запетляло в деревеньке. Вдоль заборов, возле ведер с картошкой, сидели бабки, мужики толпились у магазина. Эх, тоска российская, подумал Корсаков. Как было двести лет назад, так и осталось поныне. Только что электричество провели.

«Москвич» закладывал виражи почти не сбавляя скорости, правда и скорости было километров сорок. За очередным поворотом шоссе перегородила то ли сеялка, то ли молотилка, растопырившая грабли на всю ширину дороги. Дядька посигналил, но водитель сеялки и ухом не повел.

Корсаков закурил и открыл окно. День обещал быть теплым, облака бежали по небу, то пряча солнце, то выпуская, как бы давая время взглянуть вниз на раскисшие поля, на унылые рощи. Как здесь Пашка со скуки не подох? Хотя, если усадьбу восстанавливает новый русский, то у него не заскучаешь. Они деньги считать умеют и если платят, то за работу и за качество спросят.

Сеялка свернула на грунтовку и «Москвич» прибавил хода.