— Да ты хоть раз видел последствия лучевой болезни или кроме этой будки больше негде не бываешь?
Замятин оторопел. Он совершенно не ожидал, что с ним сейчас будут обходиться подобным образом, да еще на глазах этого сталкера, которого, как и ему подобных, он считал отребьем. Будучи типичным винтиком в системе, у него выработалась присущая таким как он черта выслуживаться, часто граничившая с карьеризмом. Поэтому всякая попытка обвинения в свой адрес, где ему указывали на неправильные действия с его стороны воспринималась им как нечто странное и даже возмутительное, ведь многие другие выполняют свою работу именно подобным образом. За всю свою сознательную жизнь Замятин ни разу не задумывался, а стоит действовать подобным образом только потому что некоторые из его коллег поступали именно так? Все они не брезговали грязными методами, часто не утруждая себя кропотливой работой следователя и просто сплавляли на ходоков все мыслимые преступления. За это начальство их хвалило и ратовало за высокую «раскрываемость» преступлений, связанных с незаконным пребыванием в Зоне, однако численность нелегалов загадочным образом не убывала, а только росла. Само собой подобная «мелочь» Замятина не интересовала и он продолжал вести допросы теми методами, которые ему казались наиболее приемлемыми с точки зрения достижения конечного результата. Причем, тот факт, что методы допроса выходили далеко за пределы дозволенного, его совершенно не беспокоил, ведь находясь в таком окружении, подобное поведение и откровенное превышение служебных полномочий для него казались естественными устоями. Поэтому сейчас он надулся и покраснел, но выдать свое возмущение, не посмел.
— Не хотите ли вы сказать, что считаете этих банд… — начал, было, он, медленно подбирая слова, однако полковник оборвал его.
— Я хочу сказать, — с нажимом произнес мужчина, — они — такие же люди, как и мы. Кроме того, я надеюсь, вы ещё не забыли о таком, понятии, как презумпция невиновности? — полковник продолжал сверлить его своим взглядом.
Почувствовав, что у Замятина сейчас пойдет пар из ушей от ощущения ущемления своего самолюбия, старший по званию офицер попросил его покинуть кабинет, чтобы наедине поговорить со сталкером.
— И не забудьте снять наручники с молодого человека, они ему ни к чему, — добавил он.
Нехотя достав ключ и отстегнув «браслеты» с заключенного, следователь выдавил из себя «разрешите идти» и грозовой тучей покинул кабинет, нарочито сильно хлопнув за собой дверью. Говоров, не без интереса наблюдавший за устроенной сценой, принялся растирать затёкшие руки, на которых остались следы от наручников. Полковник чуть пододвинулся вперёд, и поудобней усевшись, посмотрел на Говорова. В его взгляде не было чего-то враждебного, ушлого или презрительного — то есть всего того, к чему сталкер привык за последние три года. Напротив, гладко выбритое лицо офицера с мужественным подбородком располагало к себе, а в самом человеке чувствовалась немалая внутренняя сила. Возможно, именно она заставила Виктора сидеть на месте и не пытаться в бесплодных попытках бежать или сделать ещё какой необдуманный шаг, повлекший бы за собой самые серьезные последствия. Он понял, что это не тот метод допроса, который в фильмах часто называют «плохой и хороший полицейский», когда после злобного следователя приходил «добрый» и, после чередования, допрашиваемый мог сломаться, выдавая всю необходимую информацию. Нет, он сразу понял, что всё происходящее не блеф и сидящий перед ним человек не сволочь, которых так полон этот лагерь и мир в целом.
— Вы мне не доверяете, Виктор? — спросил полковник, внимательно смотря в лицо собеседнику. Помолчав несколько секунд, Говоров дал ответ:
— А с чего бы это вдруг? Вы — скорее всего, очередной «следак», который будет добиваться от меня того же, что и все предыдущее. Какое уж тут доверие.
Сталкер излучал недоверие.
— Признаться, другого ответа я и не ожидал. Доверие надо заслужить, а это не так просто, — задумчиво произнес полковник. — Тогда начнем с простого. Раз уж я знаю кто вы, то теперь моя очередь представиться. Я — Селезнёв Николай Федорович.
— И чем же я вам могу помочь, Николай Фёдорович? — язвительно произнёс Говоров.
Полковник, улыбнулся.
— Понимаю ваш сарказм, Виктор, но вопрос заключается не только в этом. Еще его смысл и в том, чем я могу помочь вам?
— Ага, отпустите на все четыре стороны и откроете на круглую сумму счёт в банке, — саркастически произнес сталкер.
Однако попытка вывести из себя полковника оказалась равнозначна попытке сдвинуть своими силами десятитонную глыбу. Ответ Говорова абсолютно не смутил его и он, как ни в чем не бывало, продолжил:
— Счет? Вполне возможно. Всё зависит от вас, — Селезнёв откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — Кроме того, надеюсь, вы заметили, что вам угрожает перспектива просидеть следующие четверть века в месте, не сильно отличающимся от того, где вы провели последние пять дней. Согласитесь, перспектива весьма не радужная.
В голове Говорова закружился целый водоворот мыслей, в котором одни сменялись другими.
«Кто же вы такой, Николай Фёдорович,
— думал он, —
если можете вот так просто отодвинуть от меня столь серьёзное наказание? А может вы мне мозги пудрите и просто ходите узнать от меня кое-что за сомнительное обещание помочь не сесть за решётку?»
Видимо, прочитав оставшееся недоверие на лице у Говорова, полковник переместился, сев на край стола, и достал из нагрудного кармана своего мундира красную корочку. Раскрыв, он поднес ее Виктору так, чтобы тот мог прочесть содержание. Внимательно осмотрев, Виктор отдвинулся назад, явно осмысливая полученную информацию.
— Значит всё-таки разведка? — риторически спросил он, догадываясь о чём-то подобном почти с самого начала разговора.
В ответ полковник кивнул.
— Когда я говорил о помощи, то подразумевал взаимовыгодное сотрудничество, пояснил Селезнев. — Вы работаете на нас, а мы помогаем вам и избавляем от перспективы кормить клопов на нарах до самой пенсии. Кроме того, вы сможете заниматься привычным для вас делом — сталкерством. Я со своей стороны гарантирую, что все ваши, э-э, накопления — назовём их так — будут принадлежать вам, а на счёт в банке ежемесячно будет поступать некоторая сумма денег. Естественно, в разумных пределах, а то сами знаете какая сейчас ситуация.
С логикой Селезнёва не поспорить. Сталкер всё ещё сопротивлялся предложению и желал больше узнать о предстоящем сотрудничестве, поэтому пока удерживало от озвучивания окончательного ответа.
— Почему выбрали меня? — спросил Говоров.
— Служили, хорошо владеете оружием, ну и, конечно же, главное — у вас за плечами трехлетний опыт выживания в Зоне, а таким может похвастаться далеко не каждый. Вы, можно сказать, ветеран Зоны и таких людей очень не хватает. Думаете, мы не забрасывали туда своих агентов? Само собой да, и это были хорошие сотрудники, с прекрасной боевой и оперативной подготовкой, но в Зоне они не проживали больше нескольких месяцев. Рекорд — сто пятнадцать дней. Нет у них, того, что вы называете чуйкой, которой мы не можем научить своих людей, сколько бы не старались. А вы — редкий шанс перетянуть удачу на нашу сторону.
Само собой, Селезнев не назвал бы ему настоящую среднюю или максимальную продолжительность выживания в Зоне агентуры, поэтому пришлось выдумывать на ходу, однако он всё же заметил, как глаза сталкера загорелись. Расчёт прост: быть не просто бродягой, а кем-то значимым — это действовало на внутренне самолюбие не хуже чем яркий свет фонаря на мотыльков. Естественно, кроме возможности помочь Отечеству, что-то заработать и осознавать, что ты — разведчик, хоть никто и никогда из непосвященных об этом не должен будет узнать, имелся весомый аргумент, касавшийся избавления от необходимости отсиживать гигантский срок. В совокупности, это должно было дать нужный эффект.
