Те самые мальчишки, которые прошмыгнули у меня под рукой, когда я галантно придерживал дверь женщине с сумками. Они плюхнулись в лифт и доехали в нем до самого верха, нигде не останавливаясь. Они должны были видеть Кригера!

Кригера живого или мертвого. Одного или с его возможным убийцей.

Вчера в своих многократно повторенных показаниях я, разумеется, упомянул и про них, но как-то вскользь, не придавая им особого значения. Позвонив Сухову, я решил ни о чем не спрашивать его по телефону. Он сказал, что с утра занят, и мы договорились, что я заеду за ним на Петровку в час дня. Потом мы с Громовым поехали к нам в контору.

Увидев меня, Завражный даже вскочил со своего крутящегося места.

- Ну что? - закричал он.

- В каком смысле? -спросил я, стараясь сбить его с темпа. Но это было невозможно.

- Что с материалом? Будет к воскресенью?

Я сделал вид, что прикидываю.

- Видишь ли... - мне неохота было рассказывать ему про все свои злоключения. - Что-то у меня пока осложняется.

Завражный упал обратно в кресло.

- Режешь без ножа, - сообщил он. - Протасов стоит у меня на эти выходные, а больше ничего нет. Сходи-ка в письма, погляди там что-нибудь.

Я честно пошел в отдел писем, и учетчица Вера Максимовна выложила передо мной целую папку, куда складывалось все, что имело отношение к моей теме.

- Неделю не разбирал, - строго сказала Вера Максимовна. - Вон сколько накопилось. Спиши заодно все отклики.

Взяв папку, я направился к себе в кабинет, который делил на двоих с Протасовым, и стал добросовестно разбирать письма. Одни откладывал налево: на них надо было срочно ответить или, сняв копию, переслать их в милицию, в прокуратуру, в исполком и так далее. В основном это всякие жалобы, их нельзя оставить без внимания, но и темы они не дают. Другие письма я, прочитав, складывал стопкой справа. Это так называемые отклики, в которых читатели выражают свое отношение к нашим материалам: ругают, хвалят, возмущаются или благодарят. Кроме редких случаев ответа они не требуют, часто даже бывают без обратного адреса. Но их-то я всегда читаю особо внимательно, потому что там попадаются очень интересные "аналогичные случаи", благодаря которым я написал несколько острых материалов.

Письма разложились на две аккуратные стопки. Посередине не осталось ничего. Ни одного письма, которое, как говорится, "позвало бы в дорогу".

Я пошел и доложил об этом Завражному. Он поднял глаза от стола с бумагами и секунду-другую смотрел, явно не понимая, чего мне надо.

- Ищи, - сказал он. - Думай. Время пока есть.

И снова углубился в бумаги.

6

Ровно в час я остановился напротив знаменитого здания, многократно описанного в детективах. Сухов вышел из проходной не один, а с товарищем, долговязым парнем в клетчатой кепке. Я подумал, что если это тоже сотрудник уголовного розыска, то он совсем себя не бережет: мало того, что виден за версту, так еще и кепочку завел, как у Олега Попова. Сухов сел впереди, а кепчатый, изломавшись, как складной метр, на заднее сиденье. Сухов называл его Вадиком.

- Кепка не мешает? - спросил Вадик, имея в виду задний обзор.

- Мне нет, - ответил я.

На этом обмен любезностями закончился. Мы поехали. По дороге я сказал Сухову о мальчишках и спросил, что он думает по их поводу.

- Проверяется, - ответил Сухов как-то уж совсем неопределенно, и я понял, что меня поставили на место. Дескать, мой номер восемнадцатый, нужно будет, меня позовут.

У кригеровского дома он через плечо сказал Вадику:

- Ты давай в жэк за управдомом, или кто там у них. И пусть понятых захватит. А мы пока поднимемся наверх, разведаем обстановочку.

В полумраке подъезда (в полумрачности, сказал бы я теперь) ничто не напоминало о вчерашней трагедии. Только на дверях первого лифта появилась теперь лаконичная табличка: "Ремонт".

Зато второй стоял на первом этаже. Сухов ткнул кнопку. Двери разъехались, но Сухов остался на месте. Подождав в недоумении, двери стали съезжаться, но тут Сухов сунул между ними ногу.

- А? - спросил он меня, и я согласно кивнул.

- Ну, тогда поехали, - сказал он.

В этих многоэтажных человеческих поселениях жизнь располагается симметрично по обе стороны от двух важнейших артерий: шахты лифта и шахты мусоропровода. Два коридора по четыре квартиры в каждом, и никто не обижен чрезмерным удалением от метрополии.

- Какая, говоришь, у старика квартира? - спросил Сухов, разглядывая наши невнятные изображения в матовом стекле коридорной двери.

- 125-я, - ответил я, не сомневаясь ни на миг, что Сухов сам прекрасно знает какая.

Одно изображение подняло руку. Сухов нажал на кнопку под номером 125.

Резкий дребезжащий звон запрыгал в мутном Зазеркалье. И почти сразу, будто неизвестный только того и ждал, послышался звук открываемой двери. В коридор выпала полоска света, прошелестели легкие шаги и замерли по другую сторону стекла.

- Вы к кому? - спросил робкий женский голос.

- Мы, гражданочка, из милиции, - солидно ответил Сухов. Осмыслив эту информацию, язычок замка удовлетворенно цокнул.

- Здравствуйте, - сказал Сухов, просовывая в образовавшуюся щель руку с удостоверением.

- Ой, заходите, заходите, - запричитала женщина и сразу повернулась к нам спиной. как будто утратив всякий интерес. - Вот ведь дела у нас, дела...

Я с облегчением увидел, что свет исходит из квартиры № 128, прямо напротив кригеровской. Мы с Суховым следовали за женщиной по пятам и как-то так всей компанией прошли в открытую дверь, хотя никто нас гуда не приглашал. В прихожей женщина наконец повернулась, дав себя разглядеть. Разглядывать, собственно, было нечего: вся она походила на маленькую серую мышку с худой невыразительной мордочкой, на которой выделялись только глазки, юркие, острые, горящие совсем не мышиным огнем.

- Кругляк Анна Тимофеевна? - спросил Сухов, демонстрируя отличную осведомленность.

- Так точно, - неожиданно по-военному ответила мышка. Тут в прихожую открылись еще две двери, и появились: толстый дядька в штанах армейского образца, в майке, перекрещенной подтяжками, как пулеметными лентами, и толстый школьник, не успевший еще снять пионерский галстук. В нем я сразу признал одного из вчерашних мальчишек.

- Кругляк Дмитрий Михайлович? - спросил Сухов, продолжая поражать эрудицией. - А это, вероятно, Кругляк Михаил?

Оба кивнули. Но Сухов уже оставил их.

- Вы что же, Анна Тимофеевна, всегда выходите, когда звонят в соседние квартиры?

Та, кажется, слегка потерялась. Забормотала:

- Так ведь... Известно же... Я думаю, кто?.. Звонок у них очень громкий? - Она нащупала почву под ногами. - Супруга-покойница у них глуховата была - вот и приспособили!

- А вчера, - спросил Сухов, - в это же время вы были дома?

- Была.

- И никто к вашему соседу в дверь не звонил?

- Никак нет!

- Это точно? - настойчиво спросил Сухов.

- Ну я-то, слава Богу, не глухая! - обиделась она. Я толкнул легонько Сухова в бок, показывая глазами на ее сына. Он сразу все понял.

- А теперь, молодой человек, - сказал Сухов, обращаясь к Кругляку-младшему, которого, как, впрочем, и старшего, вполне можно было бы называть "кругляком" с маленькой буквы, - нам необходимо побеседовать с вами.

Буквально через пять минут мы знали все. Они с Димкой Корякиным сразу после уроков побежали сюда, к Круглякам, потому что он. Мишка, поймал во дворе редкого жука-дровосека и завернул его в бумажку, а он там все время шуршал, и они боялись, что сбежит, а им хотелось поскорее добавить его к Мишкиной коллекции, то есть добавить хотелось Мишке, а Корякину хотелось посмотреть, как жука будут пришпиливать булавкой к доске. В процессе рассказа нас пригласили в комнату младшего Кругляка и в качестве вещественного доказательства продемонстрировали всю коллекцию проткнутых булавками насекомых. Жук-дровосек действительно выглядел самым свежим экспонатом.