Семенов вздрогнул. Парень подошел к нему и с натянутой усмешкой спросил:

— Вы… Петр Данилович?

Что произошло дальше, Семенов не успел сообразить.

К парню с двух сторон приблизились люди. Один из них, наклонившись, тихо что-то сказал ему, и парень в испуге отпрянул назад, к противоположному краю перрона, собираясь, видимо, спрыгнуть вниз, на рельсы. Но двое подошедших удержали его — один за плечо, другой за руку. И парень напрягся, засопел, пытаясь вырваться из их цепких рук.

И тут случилось нечто вовсе непредвиденное.

По краю перрона неожиданно метнулся человек, выхватил чемодан из рук парня, швырнул его вниз, на рельсы, и сам прыгнул вслед за ним.

Это произошло так внезапно и стремительно, что только по ошеломленному виду парня, по гримасе боли, исказившей его лицо, можно было понять, что для него все это было такой же неожиданностью, как и для задержавших его людей. Все трое на секунду словно оцепенели.

Но тут сорвался со своего места Жаткин и птицей перемахнул через перрон вслед за исчезнувшим там человеком. По пути он нечаянно толкнул женщину, та, вскрикнув, ухватилась за своего спутника, и это привлекло внимание окружающих. Люди столпились вокруг нее и задержанного парня, раздались возмущенные возгласы:

— Хулиган!

— Он же украл что-то, украл!

— Не что-то, а чемодан! Вот у этого молодого человека!

— Не он украл, а другой!..

— Где милиция? Милиция!..

— Спокойней, граждане! Его сейчас задержат! Это вы видели чемодан?…

А вслед за Жаткиным уже соскочил с платформы Лобанов. Больно ударившись ногой о рельсы, он упал и в этот момент увидел в темноте, под платформой, две сцепившиеся человеческие фигуры, услышал тяжелое, прерывистое дыхание, потом короткий вскрик, один из мужчин метнулся и тут же растворился в темноте, прежде чем Лобанов, пригибаясь, добежал до места схватки. Второй человек приподнялся ему навстречу, зажимая рукой плечо. Это был Жаткин. Возле него лежал чемодан.

. — Александр Матвеевич… — задыхаясь, произнес он. — Ушел, сволочь… Но чемодан… я не отдал… И он ножом… в плечо…

Володя чуть не плакал от досады и боли. Из темноты вынырнули еще двое сотрудников, соскочивших c соседней платформы.

— Быстро! — крикнул им Лобанов. — Он туда побежал! Андрей, предупреди ребят на площади!..

С платформы соскакивали люди, они что-то кричали, спрашивали, предлагали помощь.

Жаткин, пригибаясь, с трудом двинулся к ним, рукой зажимая раненое плечо и, волоча за собой чемодан. Ему помогли выбраться на платформу.

Все произошло в считанные минуты. Задержанный парень и оба сотрудника, окруженные толпой людей, продолжали вглядываться в черный провал за платформой. С лица парня еще не стерлись испуг и растерянность. В стороне стоял оцепеневший Семенов, судорожно засунув руки в карманы пальто.

Появление Жаткина усилило всеобщее возбуждение.

— Вот он, вот он!.. — закричал кто-то.

— Это из милиции, вы что?…

— Он ранен! Посмотрите!..

К Володе подскочил один из сотрудников, взял у него чемодан и торопливо спросил:

— Идти можешь?

— Могу… Плечо только…

Сотрудник кивнул Семенову, приглашая того следовать за ним, и все двинулись по перрону к выходу в город.

Где-то далеко в стороне, за бесчисленными путями и вагонами, из темноты доносились тревожные свистки. Там продолжалась погоня.

На вокзальной площади ждали машины. Вместе с Семеновым в больницу отвезли Жаткина. Володя отбивался изо всех сил, уверяя что плечо уже не болит, а перевязку можно сделать и в санчасти. Но появившийся Храмов был сух и непреклонен.

Задержанный парень вместе с чемоданом был доставлен в управление. Ждали Лобанова. Первый допрос должен был провести он.

Сотрудники собрались в его кабинете, обсуждая происшествие.

— Неаккуратно получилось, — сдержанно сказал Храмов.

И все согласились: да, получилось неаккуратно, плохо получилось. Конечно, можно было бы привести всякие оправдания. Ведь преступников никто не знал в лицо, они могли обнаружить себя, только подойдя к Семенову, а подошел лишь один, его и задержали. Кто мог предположить, что второй не подойдет? Прошлый раз к Тамаре подошли оба. А то, что они снова приехали поездом, причем тем же самым, наталкивало на мысль, что они действуют по прежней схеме. Наконец, все произошло вечером, на перроне было много народу, теснота, суета… Словом, оправдания и объяснения были. Но каждый понимал, что такова уж их работа, она не принимает ни одно из них. Долг и совесть не позволяли оправдываться. Ранен товарищ, и, возможно, ушел второй преступник, к тому же опасный, очень опасный. Наконец, шум, переполох на вокзале и в результате — разговоры, слухи в городе об этом происшествии. Да, всему этому оправданий не было и не могло быть. Если бы еще удалось задержать того, второго…

Лишь в первом часу ночи возвратились в управление Лобанов и остальные сотрудники, измотанные, раздраженные.

— Ушел, — коротко бросил Лобанов и, не снимая пальто, повалился в кресло, швырнул на стол кепку, крепко вытер ладонью лицо, словно смывая усталость, потом вяло, почти нехотя вытянул сигарету из мятой пачки. Кто-то из сотрудников чиркнул спичкой.

Лобанов глубоко затянулся и, помолчав, сказал:

— Выходы из города закрыли.

— И приметы кое-какие есть, — добавил один из вернувшихся.

— Авось задержим.

— Должны задержать, — жестко поправил Лобанов и посмотрел на Храмова. — Где этот-то?

— Здесь.

— Семенов?

— В больнице.

— Володя?

— Тоже.

— Звонили?

— Да. Повязку ему накладывали. Врач говорит, рана неопасная. Ничего такого не задела.

— Ясно.

Лобанов продолжал хмуриться. На утомленном его лице явственно проступили веснушки под запавшими глазами. Рыжеватая щетина появилась на щеках и подбородке. Лобанов потер подбородок и сказал, разминая в пепельнице окурок:

— Сейчас все по домам. Допрос проведем утром.

Такой ночи он давно не помнил. Заснуть не удавалось. Голова гудела, больно ломило в висках, жгли ссадины на пальцах, торопливо смазанные йодом. Лобанов вставал, шел на кухню, пил воду, осторожно возвращался к себе в комнату, чтобы не разбудить соседей, валился на кровать, тушил свет и с головой закутывался в одеяло. Но заснуть так и не удавалось. Лишь под утро он забылся в короткой, беспокойной дремоте.

Когда Лобанов открыл глаза, робкий серый рассвет заползал в окно. Будильник показывал половину седьмого.

Лобанов торопливо откинул одеяло. По привычке сделал зарядку, принял душ. Заставил себя выпить стакан чаю. И пешком отправился на работу.

Эти полчаса утренней ходьбы всегда прибавляли бодрости. Лобанов неторопливо обдумывал дела, которые его ждали, и одновременно все замечал вокруг. Долговязый парень в потертом темном пальто с поднятым воротником и серой кепке. «Долговязый» — так. Лобанов уже мысленно окрестил того. Если бы его сейчас встретить!.. Кстати, не заметил ли его Семенов там, на вокзале! Он может его знать, возможно, это один из тех двоих, которые приезжали в первый раз. Иван, например. Или Иван тот, кого задержали? Да, с Семеновым надо будет потолковать… Кто-то идет по той стороне улицы… поравнялся с парикмахерской… Нет, не то…

Ровно в восемь Лобанов был в управлении, поднялся к себе на второй этаж. Он нетерпеливо и придирчиво просмотрел утреннюю сводку происшествий по городу затем подписал груду бумаг, скопившихся за вчерашний день.

Один за другим появлялись сотрудники. Пришел Храмов. Появился Жаткин. Он был чуть бледнее обычного, с синими теням и под глазами. На плече под пиджаком угадывалась повязка-. Лобанов приказал ему отправляться домой. Володя клялся, что он уже здоров, преувеличенно бодро двигал раненой рукой, правда только в одном направлении, и сгибал ее в локте… Но Лобанов был непреклонен, и Жаткин обиженно удалился.

Потом привели задержанного.

Это был невысокий, широкоплечий парень с упрямым скуластым лицом и выпуклым лбом, на который падала косая, темная челка, в угрюмом взгляде его угадывался страх. Он был в мятом коричневом костюме и клетчатой рубашке с расстегнутым воротом.