— Как же его увидеть, когда их не бывает! — усмехнулся Олешек. — Это я сказки собирать должен, а не ты, пан рыцарь. Сказки, легенды, обряды старинные записывать.

— Не-а… не видал… — помотал головой, словно конь, отгоняющий слепней, кметь. — Эта… стожки паленые видал…

— Какие стожки? Ну? — Годимир едва сдержался, чтобы не сграбастать селянина за грудки и не тряхнуть.

— Дык… эта… паленые.

— Кем паленые? Когда паленые?

— Дык… Известно кем… эта… Дракон палил…

С видом победителя рыцарь оглянулся на Олешека. Ну, что скажешь теперь?

Шпильман пожал плечами:

— Мало ли от чего у кметей сено погорело?

— Вот именно, — поддержал его пан Тишило. — Пьяные были, вот и пожгли. А на дракона свалить легче легкого.

Но Годимир их не слушал:

— Еще что-нибудь было? Видели, может, дракона? Скотина не пропадала?

— Дык… эта… Отчего не пропадала? Эта… того… очень даже пропадала… У… эта… Дуськи-вдовицы… третьего дня корова… того… сгинула…

— Вот! Еще что?

— А к Василине… эта… тоже вдовице… дык… того… грят… летает ночью…

— Да ну? — притворно изумился Олешек и подмигнул Годимиру: «Помнишь, мол?» — Прямо-таки и летает? Змей крылатый?

— Сосед, верно, летает, — прохрипел бродяга.

— Дык… эта… — кметь малость осмелел и разговорился. — Не верите… того… не надо. А дракон… эта… к ней кажную ночь… того… летает. Позеленела баба… эта… вся.

— Что ж не посинела? — расхохотался шпильман.

Иконоборцы дружно, как один, сотворили знамение и наградили охальника испепеляющими взглядами.

— А ведь и правда… — Пан Конская Голова намотал ус на палец, подергал, словно проверяя его на крепость. — Ежели летает к кметке дракон, как они с нею?.. Ну… — Он замялся, подбирая нужное слово.

— То-то и оно! — поддержал его Олешек. — Дракон — чудище здоровенное! В первую же ночь ухайдакал бы вдовицу.

— Отчего же здоровенное? — хмыкнул Ходась, довольный тем, что больше никто не обсуждает его предложение панам рыцарям. — Видали под Дыбще одного. Чуток больше козы. Хвост, врать не буду, в сажень…

— Ну, сильны у вас в Заречье! — восхитился пан Тишило. — У нас, в Полесье, о драконах и думать забыли, а тут такое! Так ведь?

— Это не дракон, — отмахнулся Годимир. — Это выверна. Ну, я про ту, что под Дыбще… Тулово козье, а хвост саженный. Магистр Родрик именно так в «Монстериуме» их описал. Чудище вредное, конечно, но до дракона ему…

— Ага, как до Лютова на карачках, — поддакнул Олешек. — Так, пан Тишило, у вас в Грозове говорят?

— Говорят, скрывать не буду, — усмехнулся полещук, подкрутил ус.

— А! Ну вас! — Годимир снова повернулся к кметю. — Где твое село?

— Дык… эта…

— Корову, — громко произнес бродяга, — разбойники сожрали, к бабке не ходи.

— И к вдове они же летают? — нахмурился купец. Не по душе ему пришелся оборванец. Ох, как не по душе!

— Зачем же летать? Ножками бегают.

— Где твое село? — еще раз как можно более благожелательным тоном повторил рыцарь.

— Дык… того… просеченские мы…

— Это как на Ошмяны ехать. Чуток вправо забрать от тракта, — пришел ему на помощь Андрух.

— На Ошмяны? Это хорошо! Эх!.. — Годимир скривился, вспомнив, что лишился оружия, доспехов и коня.

— Не грусти, пан Косой Крест, — ободрил его пан Тишило, догадавшийся наверняка о ходе мыслей молодого рыцаря. — Что-нибудь придумаем. Обещаю.

— Спасибо! — Молодой рыцарь кивнул. Если и правда поможет бело-красный рыцарь выручить снаряжение, можно будет прямо из Ошмян отправиться в эту… Просечку… Или Просеченку? — Как село-то называется? Говори толком? Не блей.

— Дык… эта… Просеченка.

— Точно, точно Просеченка, — подтвердил корчмарь.

Годимир кивнул, вернулся за свой стол.

Какое-то время все сосредоточенно работали челюстями. Чего греха таить? Проголодались изрядно. Голод, он не щадит ни паломников, ни странствующих рыцарей, ни певцов-музыкантов. Иконоборцы чинно, но весьма прилежно обсасывали хребты карасиков. Сидящие за «благородным» столом по очереди черпали ложками со сковороды, прихлебывая густое, светло-желтое пиво.

Задержавшимся на коновязи оруженосцам и слуге пана Тишило досталась здоровенная миска пшенной каши, политая топленым салом и присыпанная сверху шкварками.

Олешек ел наравне со всеми. И не скажешь, что невысокий да щуплый. Ложкой махал — будь здоров!

«Куда в него вмещается только?!» — восхищенно подумал Годимир и едва не поперхнулся, ощутив сверлящий затылок взгляд.

Он обернулся.

Так и есть!

Бродяга уже не лежал, а сидел, скрестив ноги на манер басурман-кочевников из-за Стрыпы. Почесывал правой рукой щеку прямо через повязку и бесцеремонно рассматривал панов рыцарей. Перехватил взгляд Годимира и неожиданно подмигнул.

— Ты чего? — нахмурился рыцарь.

— Да ничего, пан рыцарь. Ничего. Больно уж смачно ты мечешь. — Он взмахнул пару раз ложкой, потешно изображая движения Годимира.

Пан Тишило захохотал, Олешек фыркнул в ладонь, а купцы сердито переглянулись между собой. Оно и понятно, бродяги и торгаши — извечные враги. Уж скорее монах подружится с разбойником, чем купец с попрошайкой.

— Есть хочешь? — повинуясь неожиданному порыву, спросил словинец.

— А! — махнул рукой бродяга. — Не впервой.

— Держи! — Годимир взял со стола краюху хлеба толщиной в пол-ладони и протянул ее одноглазому.

— Ну, спасибо тебе, пан рыцарь, — хриплый голос бродяги на краткий миг о чем-то напомнил Годимиру. Но о чем? — Не ожидал…

Он замолчал, но, вопреки ожиданиям, не вцепился зубами в хлебный мякиш, а сунул краюху в складки одежды. Поднялся, потер кулаком поясницу.

— Ну, коли ты такой добрый, пан рыцарь… В ответ на твою доброту — моя рассказка. Я поведаю, а там сам решай — на пользу она тебе или во вред…

— Что за рассказка?

— А простая такая… Горшечника Пархима убили. Слыхал?

— Как? Когда успели?

— Как — не знаю, но третьего дня его мертвого нашли. В кустах, на обочине.

— Как третьего дня? Я же… Мы же… Мы только вчера его видели. Или позавчера?

— Позавчера, пан рыцарь, — вмешался Олешек. — Вчерашний день ты в беспамятстве пролежал.

— Так как же так?

— А не знаю, — буркнул оборванец и быстрым шагом покинул корчму.

— Эй, ты куда? — Годимир вскочил, едва не опрокинув лавку.

Но его никто не слушал. Бродяга выскользнул за дверь и был таков.

— Эй, погоди!

— Да чего годить-то? — расправил бороду Ходась. — Чего годить? Третьего дня, я слыхал, Яроша Бирюка кто-то из колодки выпустил.

— Вот как? — Пан Тишило дернул себя за ус. — Кто бы это мог?

— И правда, — поддакнул Олешек. — Кто бы это мог быть, а?

— Ума не приложу… — потер затылок Годимир. — Да! А что это за бродяга? Откуда взялся? — Рыцарь схватил за рукав подошедшего кстати Андруха.

Корчмарь опасливо попятился, оберегая широкое блюдо с галушками, политыми сметаной. Сказал недоуменно:

— Да кто его знает, пан рыцарь? Пришел, попросился хоть в уголке посидеть. Ну, ясное дело, я его покормил… Не звери все-таки.

— Да, крендель хитровыкрученный, — согласился Олешек. — Ты раньше его видел? Кто такой — знаешь?

— Не-ет! — Андрух затряс головой. — Первый раз вижу! — плюхнул блюдо на стол и убежал.

— Ну… так паны рыцари… — несмело проговорил рыжебородый купец. — Договоримся, чтобы вместе на Ошмяны? Или… — Он ткнул кулаком своего молчаливого спутника. Тот закивал так размашисто, что едва носом в сметану не нырнул.

Годимир взглянул на пана Тишило. Он старший. Как скажет, так и будет.

Полещук думал недолго:

— Ладно. Утро вечера мудренее. Так ведь? Выспимся, а там видно будет.

* * *

Ночью Годимир боялся уснуть, ворочаясь на охапке свежего сена. Рядом храпел рыцарь Конская Голова, тихонько посапывал носом Олешек. Конечно! Им-то чего бояться? Небось острозубые чудовища с зеленой кожей не снятся.