— Вот-вот. Сыдор знал, что делал. Хотя, я думаю, Сыдор-то тут ни при чем. Это чародей все придумал. У-у-у, жучара, моя бы воля, я б его…

— Да погоди ты! Что они придумали?

— Ох, уж эти благородные паны, елкина ковырялка! Все им объяснять приходится. Разжевывать, будто несмышленышам. Ты ж наверняка знаешь, что в полнолуние…

— Стой! — дернулся в веревках Годимир. Дернулся и закачался, как недавно раскачивался Бирюк. — Волколаки? Угадал я?

— Угадал, — удрученно ответил Ярош. Таким убитым голосом он последний раз говорил, когда они вырвались от старичков-отравителей и узнали о приближении стаи горных людоедов.

— Значит, нас… — Рыцарь глянул вниз. Между его пятками и травой было не больше двух аршин. Любой человек, если захочет, запросто достанет. Не говоря уже о звере. — А почему он нас не к стволу привязал?

— Ну, ты, пан рыцарь, совсем спятил! — искренне восхитился Бирюк. — Его топят, а он переживает, что на кол не посадили!

— Да при чем тут!..

— А верно. Ни при чем. Сыдор нас подвесил, чтобы помучились подольше. Понравится тебе, когда вначале ноги обглодают до колена, потом сдергивать начнут… — Ярош передернулся, а драконоборец следом за ним — уж очень жуткая картина вырисовывалась.

— Не понравится.

— Мне тоже. Но ничего не попишешь. Остается нам с тобой, пан рыцарь, простить друг друга и предстать перед Господом чистыми аки агнцы. Хотя мне это не грозит. Мне, все грехи отмолить за седмицу не удастся. Тут уж надо месяц-другой свечки жечь.

— Ничего, — попробовал утешить товарища по несчастью Годимир. — Помнишь, как господь говорил: «Один грешник раскаявшийся мне дороже дюжины дюжин праведников».

— Красиво говоришь. Только я предпочел бы не раскаиваться, — под рваным зипуном Яроша напряглись мышцы в тщетной попытке разорвать веревку, — а драться. Утянуть пару тварей с собой — вот это по-нашему!

Годимир вздохнул. Легко сказать — утянуть пару тварей. Он с волколаками сталкивался и знал, какие они сильные, быстрые и кровожадные.

Что он знал о волколаках?

Различные авторы бестиариев расходились в мнении об их происхождении.

Магистр Родрик, например, считал волколаков людьми-оборотнями, которые по ночам превращаются в волка и нападают на домашний скот и других людей. В особенности, на людей, ибо не только считают их плоть более вкусной, но и получают дополнительные силы таким образом. Якобы превращение происходит довольно просто: вечером оборотень надевает волчью шкуру, а утром снимает. Следовательно, если оную шкуру найти и сжечь, то волколак силу свою потеряет.

Архиепископ Абдониуш, автор «Физиологуса», считал, что волколаками становятся не по собственной воле. Чары злого колдуна, наложенные на несчастную жертву, делают его кровожадным зверем. По ночам монстром в волчьей — а иногда медвежьей или даже рысьей — шкуре он ловит и убивает прохожих, покорный недоброй воле своего создателя. А днем — это несчастный человек, который почти ничего не помнит из того, что творил. Основываясь на этом, его святейшество рекомендовал волколаков не убивать, но ловить живьем и читать над ними экзерцизмы, стремясь освободить душу ни в чем не виновного человека от сковывающего ее заклятия.

А вот составитель «Естественной истории с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным», Абил ибн Мошша Гар-Рашан, ученый мудрец из Басурмани, заслуживший презрение вампира Лукаша, объяснял непреднамеренное превращение человека в зверя какой-то неизвестной болезнью. Заразиться ею, по мнению Абила ибн Мошша, может любой человек, как черной оспой, бубонной чумой или кровавым поносом. Достаточно заразе попасть в кровь жертвы. После этого начинается постепенное превращение. Сперва зараженный может просто бегать по лесу голышом, орать, выть, кувыркаться в траве. Потом он обрастает густой шерстью, начинает бояться солнечного света — он причиняет боль приспособившимся видеть в темноте глазам. Такой человек становится опасным для окружающих и, если его не убивают испуганные и возмущенные соседи, уходит в лес, в горы, в пустыню…

Кстати, Абила ибн Мошша весьма пространно описывал, что некоторые волколаки по строению ближе к волку, некоторые к медведю, некоторые к леопарду и даже к такому презираемому зверю, как гиене. На что похожа и почему так презираема гиена, Годимир не знал, но опыт близкого знакомства с волколаком (в селе со смешным названием — Пузичи) подсказывал, что басурманин прав. Там странствующий рыцарь увидел рядом двух братьев: одного почти превращенного в волколака, а второго — обычного человека. Значит, скорее всего, брат корчмаря где-то подцепил нехорошую болезнь, а сам корчмарь, старательно покрывая все его похождения, пытался спасти от Годимира. А кроме прочего, именно заразной болезнью проще всего объяснить упорно переходящие из книги в книгу сведения о том, что укушенный волколаком сам начинает оборачиваться зверем. Ну, в конце концов, не колдовство же через рану передается?

В одном сходились мнения высокоученых авторов трактатов — волколаки всегда подчиняются лунному циклу. Когда луны не видно, то бишь в новолуние, они сонливы и неповоротливы, отлеживаются в берлогах или просто в лесной чаще. В это время их лучше всего убивать, рекомендует Абил ибн Мошша, поскольку чудища почти не способны к сопротивлению да и, что немаловажно, наблюдения показывают, что заражение «оборотнической» болезнью даже у укушенных бывает крайне редко. В первую четверть ночного светила в оборотнях начинает пробуждаться жажда жизни, а с ней и голод, а также подчас безрассудная, бессмысленная жестокость, не присущая обычным хищникам. И к полной луне самые отвратительные черты волколаков разворачиваются в полной мере. Они наглеют, могут нападать даже не на одиноких путников, а на купеческие обозы, на возвращающуюся с танцулек молодежь (как и было в деревне Пузичи), на пастухов в ночном, врываются в одиноко стоящие избы, а сбиваясь в стаи, могут представлять нешуточную опасность и для хорошо вооруженных отрядов стражников, сборщиков податей и рыцарей, путешествующих с малым числом слуг. Лунный свет также вселяет в волколаков тягу к неумеренному совокуплению, которой они потворствуют по мере сил. В это время нередки случаи изнасилования кметок оборотнями. Само собой, с последующим убийством и кровавой трапезой.

— Эй, ты не заснул? Эй, пан рыцарь! — окликнул Годимира разбойник.

— Что? Нет, не заснул. Ты еще скажи — со страху обмер.

— Ха! Молодец, пан рыцарь! Не теряешься. Или не боишься волколаков?

— Боюсь, — честно признался драконоборец. — Кто не боится, тот долго не живет. А только случалось мне волколаков убивать. Не труднее, чем горных великанов.

— Верно! Вот и я о том толкую. Эх, завалить бы хоть парочку, да руки связаны…

— А если б и развязаны были? Без оружия оборотня не убьешь…

— Без оружия? — воскликнул Бирюк. — Разуй глаза, пан рыцарь. Вон твой меч валяется. Под деревом. Ты когда без сознания висел, Сыдор хвалился: я, мол, теперь борец за объединение Заречья, а не грабитель, чужого мне не надо!

— Меч! — обрадовался Годимир и тут же сник. Меч-то меч, а как до него добраться? Вовсе не оттого Сыдор с Вукашем оружие ему оставили, что не хотели руки воровством марать, а затем, чтобы рыцарю обиднее помирать было. Дескать, близок локоть, да не укусишь.

— Ладно, пан рыцарь… — Ярош задрал голову, вглядываясь сквозь переплетение ветвей в бледное пятно луны. Ночная Хозяйка. Холодное Солнце. Младшая Сестра. Волчье Солнышко. Да мало ли ей народ названий всяческих напридумывал?! Разбойник откашлялся. — Ничего, пан рыцарь. Может, и пронесет мимо беду. Не под каждой же корягой волколак сидит? Повисим-повисим…

— Да с голодухи и помрем, — подхватил словинец. — А вернее, не с голодухи, а от жажды. Больше трех суток вряд ли протянем без воды…

— Да-а, — протянул Ярош. — Умеешь ты, елкина моталка, ободрить… — И вдруг встрепенулся. — Слышишь?

— Что?

— Топочет кто-то по тропе.

— Кто?

— Откуда ж мне знать? Тише! — шикнул Бирюк. — Слушай лучше!