После того, что случилось, Большая Семья перестала существовать. Ее саму впору было упаковать в бархат и запереть в среднем ящике комода.

Ключ от него напоминал Белке якорь.

Выброшенный на берег якорь, на него время от времени накатывались мутные волны бабушкиных янтарных бус. В такие моменты Белка думала о судне, оставшемся без якоря: бесприютное, оно подставляет стихии свои бархатные борта, и единственным его пассажирам – Самому старшему и Самой младшей – нет покоя, нет отдохновения.

Бедные они, бедные!..

У остальных членов Большой Семьи судьба сложилась намного удачнее: старшая дочь уехала по распределению в Таллин, вышла замуж за эстонца с труднопроизносимой фамилией Раудсепп и произвела на свет Асту. Средняя – мать МашМиша – осела в Саранске. Аля и Гулька прикатили сюда из Петрозаводска, где их мама – средняя-средняя сестра – работает секретарем в горсовете. Остаются еще три брата: специалист по паукам (Белкин папа), специалист по холодильным установкам (отец Ростика и Шила) и специалист по электрогидравлике. Пятилетняя Тата – его родная дочь, а Лазарь – сын нынешней жены от первого брака.

Лазарь держится особняком и почти все дни проводит в одиночестве – так же, как и Белка. И для этого одиночества у чужака гораздо больше оснований, чем у нее. Белку (при всей ее страсти к уединению) инородным телом в семейном пейзаже не назовешь, она неуловимо похожа не только на Ростика с Шилом, Лёку, Гульку или бабушку, но и на кипарисы, на лавровые кусты. На все то, что с детства впитывала Большая Семья, чтобы потом отдать семьям поменьше, веточкам потоньше. Даже в белокурой, белокожей Асте нет-нет да и проглянет южанка. Особенно когда она схлестывается с Маш. Между Астой и Маш идет необъявленная война, большей частью – позиционная: так бывает всегда, когда силы противников примерно равны.

Аста не менее красива, чем Маш, но это другой тип красоты. Возможно, увидев ее, не всякий остолбенеет, но любой – обернется и будет долго смотреть вслед. В сухопутной красоте Маш много ветра и царапающего лицо песка, он оседает на коже и еще долго скрипит на зубах. Красота же Асты отсылает к воде, к озерам среди скал, холодным и бездонным. Озера эти только с виду кажутся сонными, но нырнуть в них – все равно что подписать себе смертный приговор. Того и гляди затянет в омут, или водоросли обовьют шею так, что не вырвешься, или судорога сведет ноги. И флегматичные воды сомкнутся над тобой, как будто тебя и не было.

Поначалу взаимная нелюбовь Асты и Маш была не столь очевидной, лишь проницательная Парвати, взглянув на обеих своих старших внучек, сказала:

– Беда!..

Беда пришла откуда не ждали: не отлипающий от сестры Миш неожиданно прилип к Асте и позвал таллинскую красотку на маленький галечный пляж составить компанию ему и сестре. Что уж там произошло на пляже доподлинно неизвестно, но вечером Маш шипела на брата, а тот больше всего напоминал побитую собаку.

На следующий день никаких приглашений от Миша не последовало, зато Белка перехватила шестилетнего Ростика. Он мчался к беседке – там, в гамаке, покрытом ковром, коротала время за чтением неприступная Аста. Книга, с которой она не расставалась, была во всех отношениях достойной: «Анжелика» Анн и Сержа Голон, а не какой-нибудь «Идиот».

– Куда несемся? – спросила Белка у Ростика.

– У меня дело! – важно заявил тот.

Дело, а скорее – дельце, оказалось ничтожным – так, на пару конфет. С веранды Белке хорошо было видно, как Ростик отдал Асте сложенный вчетверо листок бумаги и моментально исчез. Развернув листок, Аста пробежала по нему глазами и улыбнулась.

Гром грянул за обедом.

Хорошо еще, что на нем присутствовали не все – Парвати укладывала самых младших (ничто так не способствует здоровью растущего организма, как послеполуденный сон, – утверждала она). За столом, таким образом, остались Белка, Лазарь с вечными карманными шахматами, МашМиш, Аста, Лёка и Шило. Девятилетний Шило никак не мог справиться с котлетой и попытался тайком скормить ее Лёкиной собаке Дружку, за чем и был пойман Парвати. В довесок к подзатыльнику он получил еще одну котлету и строгое предписание сожрать ее во что бы то ни стало.

Итак, Шило ковырялся в тарелке, Лазарь – в шахматах; Лёка гладил Дружка по косматой голове, следя за тем, чтобы очередная котлета не попала к нему в пасть. Белка, как обычно, занялась сравнительными характеристиками Маш и Асты. На Белкин субъективный взгляд выходило, что Аста – вне конкуренции и что она непременно должна победить в войне. Нет-нет, надменная прибалтийская русалка не так уж нравилась ей, но Маш – после путешествия на поезде и бэнг-бэнг-бэнг! – нравилась еще меньше.

Давно пора проучить Маш!..

Аста как будто услышала Белку. Она улыбнулась – так же как тогда, в беседке; вынула из кармана злополучный листок и исполненным скрытого торжества голосом произнесла:

– Сегодня утром я получила послание. Никому не интересно, что в нем?

– Никому, – Маш скривила губы в презрительной гримасе. – Можешь засунуть его себе в задницу.

В этот момент Белка смотрела не на Маш, совсем на другого человека. Этот человек согнул – и откуда в нем взялась такая сила? – и разогнул чайную ложку. А потом бросил ее на пол.

– И напрасно, – продолжила Аста с видом победительницы. – На твоем месте, Мa€ри, я бы обязательно заинтересовалась его содержанием.

«Мари» – и есть Маш, только с эстонским акцентом. А Миша Аста величает «Миккелем». Белке ужасно нравятся эти переиначенные имена, как к ним относятся МашМиш – неизвестно. Но публичных возражений с их стороны пока не поступало.

– Почему это?

– Потому что оно – о тебе. Любопытно знать, что думает о тебе один человек?

– Нисколько, – произнесенное слово вступило в явное противоречие с лицом саранской кузины. Маш сгорала от любопытства, Белка явственно это видела.

– Значит, мне порвать его? – теперь Аста самым недвусмысленным образом издевалась над Маш.

– Как знаешь.

– Я-то знаю. А вот ты никогда не узнаешь. Умрешь и не узнаешь, – в ту же секунду зрачки у Асты съежились и стали вертикальными, почти как у змеи.

– Ну, если тебе так хочется… Я могу прочесть.

– Э-э, нет! Прочту его я. Вслух, если ты не возражаешь.

– Я возражаю!..

Это сказал Миш. Это он сгибал и разгибал ложку. Это он уронил ее и полез под стол, чтобы поднять. И даже оставался там пару лишних секунд. Неизвестно, что произошло с ним за эти пару секунд. Видимо, ничего хорошего, поскольку лицо его пылало, в жизни своей Белке не доводилось видеть таких лиц! Хотя… Она вдруг вспомнила о Байрамгельды – туркмене, который работал с папой в Каракумах. Байрамгельды умер от сердечного приступа за рулем экспедиционного грузовика. И за секунду до смерти его лицо стало таким же, каким было сейчас лицо Миша: пунцово-фиолетовым.

Вдруг и Миш умрет?

Несмотря на то что он был хвостовой частью самолета-истребителя «МашМиш», неоднократно атаковавшего Белку, она вовсе не хочет его смерти! Она хочет, чтобы лицо его снова стало самым обыкновенным! И странно, что никто не замечает, что с Мишем происходит неладное: Маш и Аста пожирают друг друга глазами, а все остальные пожирают глазами их.

Даже Дружок не исключение.

– С чего бы это тебе возражать? – Маш даже головы в сторону брата не повернула.

– Наверняка, это какая-нибудь фигня, – голос Миша был таким тихим, что напоминал шелест кипарисов в сумрачной аллее. – Яйца выеденного не стоит…

– Стоит, – уверила присутствующих Аста. – И вообще… Предупрежден – значит вооружен. Что скажешь, Мари?

Маш и без того вооружена до зубов. Пистолетом бэнг-бэнг-бэнг, кинжальной улыбкой, готовой исполосовать всех, кто не успел зажмуриться. Маш – бессменный командир самолета-истребителя с кучей нарисованных звезд на фюзеляже, разве ей нужен дополнительный боезапас?

По всему выходит, что нужен.

– Валяй, читай.

Аста, казалось, только этого и ждала. Очень медленно она развернула записку, еще раз пробежала ее глазами и набрала в легкие воздуха, как будто собиралась прыгнуть в море со скалы: