– Аппетит-то тебе как? Не испортили? – фыркнул он и, не выдержав, зло засмеялся.

Бато дурашливо толкнул его в плечо, Алексей ответил тем же.

Капрал хотел было что-то ответить, но передумал и обиженно приотстал. Спорить со взрослыми спецназовцами он не рискнул.

В небольшом, удивительно чистом зале столовой уже почти никого не было. Только за самым дальним столиком в глубине сидели два вохровца. Пахло супом и еще чем-то печеным – то ли свежим хлебом, то ли булочками, у Алексея от такого запаха слюнки потекли. Он прошел к пустующей стойке раздачи, взял поднос, позвал:

– Хозяева! Нако́рмите или голодными оставите? – пошарил глазами, в поисках хоть какой-нибудь еды, но на стойке стояло только одинокое блюдечко с консервированным зеленым горошком. Взял блюдечко, посмотрел. Горошек был старым, уже подсохшим. Алексей сложил губы скорбной скобочкой, горестно вздохнул. В домике в рюкзаке на самом дне лежали консервы и хлеб, и даже несколько вареных яиц, но все-таки хотелось похлебать горячего.

– У нас остался только консервированный горошек и поджарка из лосятины с макаронами, – вдруг сказал рядом свежий девичий голос.

Алексей поднял глаза и едва не выронил блюдце с горошком. Напротив него стояло синеглазое чудо. У чуда был удивительно правильный носик, темные брови, округлый подбородок, пухлые, еще детские щечки и губы. На губы Алексей обратил особенно пристальное внимание. Губы шевелились, что-то говорили и манили, манили…

Алексей очнулся, когда ему в бок локтем заехал подошедший Бато, и с удивлением обнаружил у себя на подносе дымящуюся тарелку с лосятиной, макаронами и новым, только что из банки, горошком, хлеб и чай.

«Однако!»

Сейчас это выражало крайнюю степень изумления.

А потом он услышал голос Бато и удивился еще раз. Никогда он не слышал у друга такого чарующего, такого бархатного баритона. Бато говорил, говорил и девушка, несколько раз оглянувшись на Алексея, все-таки обратила, наконец, свое внимание на Аюшеева, прислушалась, даже улыбнулась.

Карабанов взял поднос и все еще под впечатлением пошел к столику.

Стоило ему поставить поднос на стол, как рядом тут же возник странный мужичонка в грязной телогрейке. Телогрейка была рваная и местами из нее торчала старая, желтая вата. Шарфа у мужичка не было, из темного, засаленного ворота торчала худая, грязная шея, поросшая черным волосом. Голова была маленькой, круглой, стриженой ежиком, два глаза-буравчика выглядывали из-под низкого, морщинистого лба. Нос был сломан.

– Хатумба, начальник! – прохрипел мужичонка, присел напротив и ощерился на Алексея кривой улыбкой.

Алексей слегка помедлил, прежде чем ставить на стол поднос с едой.

– Кто такой, че надо?

Грубый голос не смутил мужичонку, видимо, он давно привык к такому обращению.

– Ой, начальничек, не пугай меня своим грозным видом, пуганый я, – замельтешил он, – по делу, по делу пришел, не просто так…

– Выкладывай!

– Да дело-то пока подождет, слышь, начальничек, я вот вижу, друг твой узкоглазый буром клеит то, что не клеится, давай совет дам, как родному. Слышь?

– Не родня мы с тобой, говори, че надо, и проваливай! – отрезал Алексей, вытащил из вазочки салфетку, тщательно протер ложку.

– Эх! Ну отчего вы, приезжие, все такие грубые? А? Че, думаешь, некому тут вас уму-разуму да вежливости научить? Есть, да только не надо это тебе, поверь на слово! Не нужно ему к этой девочке клинья бить, не обломится. Понял? А неприятностей огребетесь по полной. В обязаловку кто-нибудь стуканет хозяину.

Мимо Алексея молча протопал вошедший в столовую капрал.

Алексей проводил его взглядом, помолчал. Насколько он знал, хозяином заключенные называли начальника зоны.

– Ты?

– Что – я? – не понял мужичонка.

– Ты стуканешь?

– А может, и я, кто ж знает-то, ты же за мной следить не будешь, а, начальничек?

– А кто она хозяину? – продолжал спрашивать Алексей. – Жена, сестра?

– Дочка! – мужичонка зыркнул на Алексея.

– Дочка?.. – Алексей скривился. – Да… За дочку капитан и порвать может!

– Вот то-то и оно! – оживился мужичонка, понимая, что заинтересовал Алексея. – Я тут вот что спросить-то хотел? Вы обратно когда полетите?

– А тебе что за интерес? – насторожился Алексей.

– Да как что? Тут по тайге пятьсот километров до трассы – далеко. Хотел с вами. Ты, сержант, как узнаешь, когда летите, шепни мне по дружбе, я в долгу не останусь. Ты думаешь, что я рвань-пьянь и зовут меня никак? Не, братела, ошибаешься… Сема много че может, спроси кого хошь. И узнать, че надо, могу и достать, че надо, могу. И за услугу отплачу, не сумневайся.

– Сбежать хочешь? – спросил Алексей, принимаясь за еду.

Одним глазом он все еще поглядывал за Бато.

– Хочу. Кипишно тут стало, сам, небось, уже все знаешь. Стремаюсь. А жить-то хочется! Зэка тут, понятное дело, никуда не денутся, ну разве зону разморозят4, да как тут разморозишь, когда вертухаев больше, чем братвы? Вертухаи5 с хозяином тоже, так сказать, при деле, а мне тут больше делать нечего. Вольный я человек! А вольный человек, начальник, жизнью дорожит! Так что ты мне шепни по дружбе, а я отплачу. Я в сторожке живу рядом с управой. Махонькая такая сторожка, справа. Понял? – одним глазом мужичок тоже косился на Бато, и как только бурят с полным подносом еды развернулся, чтобы идти к столику, как он тут же раскланялся:

– Ну раз понял, тогда все! Хатумба, начальник! – и словно ветром сдуло мужичка из-за стола. Был и не стало. Только входная дверь хлопнула.

Подошедший Бато поставил на стол поднос, сел напротив. Алексей перевел взгляд на друга. Аюшеев буквально светился. С лица не сходила улыбка от уха до уха. Алексей пытался вспомнить, когда он видел у Бато такую улыбку, но не смог. Служба к радости не располагала.

– Ты видел? – горячо зашептал Бато другу. – Видел, сержант, какая? А? Хороша, брат! И откуда здесь, в глуши, такая красота? Никогда не поверю, что здесь родилась! Видел, какая фигура? А волосы какие густые, и глаза! Глаза, сержант, как звезды!

– Ага, большие такие! – ухмыльнулся Карабанов.

Бато даже не обиделся, настолько был возбужден и воодушевлен встречей. Потом все-таки погрустнел, вздохнул.

– Да… Только не пара я такой… Эх! Вон как она на тебя смотрела! А я что? – Аюшеев, наконец, обратил внимание на тарелки, стоявшие перед ним, взял ложку, хлеб.

Алексей фыркнул.

– Ага. Смотрела! Как бы мне макарон побольше наложить, а мяса поменьше! Скажешь тоже!

– Да ладно, Леха! Весь отряд знает, что с бабами у тебя полный порядок! Вон в госпитале докторшу подцепил, а до этого связистка была. Хорошенькая… Любят тебя бабы!

Алексей даже есть перестал, задумался. Пожал печами.

– А может, и так!..

– А че этот хотел, черный? – спохватился Бато.

– Черный-то? – сержант тщательно вычистил подливку корочкой хлеба, отодвинул пустую тарелку, взялся за чай. – Да че хотел? Сказал, капитан Капец башку открутит твоему другу за единственную дочку.

Бато на мгновение распахнул черные глаза, улыбка пропала. Вздохнул, поник.

– Вот оно что! Да-а… Не везет мне, – разочарованно протянул он. Потом покачал головой, как бы недоумевая – надо же! И отчего такая оказия? – и принялся жадно есть. По наблюдениям Алексея не было на свете ничего такого, что отбило бы у Бато аппетит.

….До притока, впадавшего в Хангарок перед водопадом, Алексей дошел без приключений. Серые, рваные тучи низко волочились над Саянами, скрывая верхушки гор и местами обкусывая маковки у деревьев, погода испортилась, снова пошел снег, резкие порывы ветра, бившие навстречу, леденили лицо, иногда Алексею приходилось заслоняться рукой от снега, летящего в глаза. Странно, но он стал чувствовать себя значительно лучше, чем в первой половине дня, сразу после укуса. Наверное, помог антибиотик или просто «расходился». Он надеялся, что сейчас без проблем уйдет по ущелью притока направо, но его ждало разочарование.