На этом мы с ними пока расстанемся и вернемся в Гранаду, к прекрасной султанше-королеве, ибо пора поговорить о ней и ее деле.
Тридцать дней, предоставленные королеве для отыскания себе рыцарей-защитников, миновали, королева не назначила их, и тогда Молодой король приказал ее сжечь, как того требовали законы. На это возразил благородный Муса, говоря, что приговор не может быть приведен в исполнение, потому что королева была лишена возможности найти и назначить своих рыцарей из-за свирепствовавшей в Гранаде гражданской войны, почему приказ короля не должен быть выполнен. В этом Мусу поддержали все рыцари Гранады, за исключением Сегри, Гомелов и Масов, принадлежавших к одной партии, вожаки которой – Сегри – являлись обвинителями королевы. Много спорили об этом и, наконец, постановили предоставить королеве добавочные пятнадцать дней, чтобы она смогла назначить или найти рыцарей, которые бы выступили на ее защиту. Это решение было сообщено королеве, и сообщил его благородный Муса: только лишь он один имел доступ в башню Комарес, где томилась королева. Он застал прекрасную султаншу погруженной в глубокую печаль: могучий Саррасин увез с собою свою супругу Галиану, и королева без нее оказалась почти в полном одиночестве, хотя при ней и осталась прекрасная Селима, сестра Галианы. Севши рядом с королевой, доблестный Муса сообщил о предоставлении ей добавочно пятнадцатидневного срока для отыскания себе защитников. Он спросил ее, как она собирается поступить и на каких рыцарях остановит свой выбор. Королева так ответила ему, в то время как ее прекрасное лицо оросилось обильными слезами:
– Благородный и могучий Муса! До сих пор я не могу понять упорства неблагодарного короля, с каким он преследует мою невинность. Я ничего не предпринимала по двум причинам: во-первых, потому что чувствую себя чистой и ни в чем не виновной, а во-вторых, из-за сражений и гражданской войны в самом сердце нашего города. Но раз злодейство настолько далеко заходит в своих происках против моего целомудрия, я найду того, кто бы меня от него защитил. Найдутся христианские рыцари, мужественные и милосердные, которые согласятся оказать мне помощь и милость, если я у них о том попрошу; маврам же я не решаюсь поручить дела столь большой важности, и не в моей жизни его суть, но лишь в запятнанной моей чести: не должна она остаться неоправданной!
И, произнеся такие слова, несчастная королева, объятая мучительной тревогой, орошала свои прекрасные щеки потоками слез. При этом горестном зрелище сердце благородного и сильного Мусы не выдержало, и он, растроганный, тоже не смог удержаться от слез и не сумел скрыть, что плачет. Сдерживаясь, как только мог, и стараясь скрыть свою слабость, он ответил прекрасной королеве следующее:
– Со слезами на глазах, госпожа моя, и со скорбью в сердце даю вам клятву вернуть вам свободу, хотя бы для этого мне понадобилось убить короля, моего брата. Я предлагаю себя в качестве одного из ваших защитников. Не предавайтесь, сеньора, чрезмерному горю, ибо бог вам поможет. Муса много еще говорил и в конце концов утешил королеву. После долгих обсуждений они порешили, что королева напишет в христианскую землю, ища рыцаря, готового вступиться за ее честь. Селима тоже долго беседовала с Мусой; она очень печалилась отъезду своей сестры Галианы. Наконец добрый Муса простился с королевой и прекрасной Селимой, оставив королеву оплакивающей свое несчастное заточение. Уединившись в своей опочивальне, она так жаловалась на переменчивую судьбу:
Ты вознесла меня к вершинам
И милостью своей ласкала.
Судьба! зачем врагом мне стала,
Меня повергнув в миг единый
В пучины зол, в несчастий бездны,
Где сил надзвездных
Кляну решенье,
Что на мученье
Меня предали,
Наслав печали.
Наслав их враждебным влиянием,
Коварным и злобным Сиянием.
Абенсеррахи, вы в три раза
Меня счастливей умирали,
Мучений горших избежали.
Сразила вас измена вражья сразу,
И мук чреда была короче.
Но мне жесточе
Досталась доля,
Томлюсь в неволе,
Полна боязни
Пред близкой казнью.
Придет ли спасенье откуда,
Свершится ли светлое чудо?…
Злой луч звезды, огонь кометы
Судьбе казнить меня велели,
Борьба была бы здесь без цели,
Надежды на спасенье нету.
Не прояснится блеск лазури,
Сокрытый бурей.
Волной могучей
Взмывает к тучам
Страданий море.
В его просторе
Все радости терпят крушенье,
И нет в нем от мук облегченья.
Рукой судьбы разбит о скалы
Мой утлый челн в волнах печали.
Цветы мне счастье обещало.
Куда величие девалось?
Что мне осталось?
Мученье ада.
И о пощаде
Не раз молила
Я вышни силы.
Но небо к молитвам бесплодным
Осталось немым и холодным.
Когда б бесчестье не грозило,
Когда б не требовали мести
Права поруганные чести,
Мечом я грудь свою пронзила б.
От мук себя освобождая.
Но чернь слепая
Тогда б твердила.
Что я убила
Себя неправой,
Страшась расправы,
Суда справедливого кары.
Костра иль секиры удара.
Когда б следов кроваво-черных
Кайма шнура не оставляла,
Его б в спасители избрала
От казни на костре позорной.
На шее петлю бы стянула.
Навек заснула.
Но чернь сказала б,
Что я спасала
В тоске и страхе
Себя от плахи.
И смогли бы враги поглумиться
Над памятью бедной царицы.
Тебе судьба послала друга
[82],
О Клеопатра, в час печальный
Благую смерть принес он тайно.
Сокрыв в цветах душистых луга.
И в плоть твою, алей коралла.
Вонзилось жало.
То аспид нежный
Тебе, мятежной,
Дарил забвенье
Прикосновением…
От рук победителей грубых
Спасали змеиные зубы.
Позор минул тебя, царица,
И честь была судьбой хранима.
Ты не прошла рабой по Риму
За триумфальной колесницей.
Но я могу ли ждать того же
И смерти ложе
Найду ль иное,
Чем пламя злое,
Костер позорный.
Куда покорно
Рабой виновной взойду я.
Увидя, как враг торжествует?