Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вопрос: И все же, как вы относитесь к высказанным в письме ваших коллег соображениям по поводу непомерного влияния церкви на светскую жизнь?

Ответ: Мне не кажется, что общество погружается в клерикализм. Хотя нравственных проблем у нас предостаточно. Церковь может с пользой участвовать в возрождении морально-этических ценностей, и это соответствует ожиданиям общества. Несмотря на сильную поляризацию, в массе оно приветствует эту идею. Не вижу ничего плохого в том, что Церковь, как говорил митрополит Кирилл, не хочет быть вне общества и ищет свою «нишу».

В то же время вся мировая история имеет много примеров сложных и часто весьма противоречивых отношений между церковью и властью, между церковью и различными слоями общества, что влияло и на политическую жизнь, и на настроения в обществе. Гармонию в отношениях между светской властью и церковью не следует нарушать. Главное – следовать Конституции, по которой церковь отделена от государства. При этом нельзя забывать, что нравственность общества сильно зависит от нравственности власти.

Вопрос: Мне почему-то кажется, что нравственность значительно сильнее зависит от степени развития гражданского общества, чем от глубины осознания религиозных доктрин. В конце концов, Библии уже две тысячи лет, а нравственность во все времена была разная. То, что казалось нормальным во времена Ивана Грозного, сейчас выглядит дикостью, хотя церковный канон не менялся.

Ответ: Конечно, нравственность категория историческая, но все-таки есть некоторые общепринятые неизменные принципы, которые названы еще в Библии. Главные из них – неприятие насилия, любовь к ближнему, уважение к чужому мнению, что сейчас называется толерантностью. И, в идеале, все это должно касаться не только частной жизни, но и политики. Для меня в связи с этим большое значение имеет движение пацифизма. Я много лет назад занимался этим вопросом и даже публиковал статью – «Мораль и политика». А лозунг «цель оправдывает средства» слишком часто вел к нарушениям этики и морали, прав человека и целых народов, к репрессивным и карательным мерам.

Вопрос: Как в таком случае быть, например, с террористами, которые захватывают заложников, предлагают обменять их жизнь на свои требования? Ведь жизнь высшая ценность, она абсолютна, а мораль не имеет количественного выражения.

Ответ: Нет, я не толстовец, и когда совершается насилие, приходится на него отвечать насилием.

Вопрос: В истории России были периоды, когда власть была нравственной?

Ответ: Трудно такое представить. Вся русская история, да и мировая тоже, наполнена войнами, а короткий мир – лишь передышка между войнами. И в истории обычно прославляются те, кто вел войны и добивался побед, хотя я уверен, что молодежи надо показывать и тех, кто думал о мире. Но помним ли мы таких деятелей или политиков? Сахаров или мать Тереза были высоконравственными людьми, но власти не имели. Может быть, Конфуций и Ганди? Или философы Древней Греции? Вот малоизвестный исторический пример: Гаагская конвенция 1907 года, которая стала основой международного права, была принята по инициативе Николая II.

Вопрос: Иногда кажется, что было бы лучше, если бы наш последний царь пореже оглядывался на мораль. В теории самоорганизации сложных систем есть термин «точка бифуркации», когда система доходит до состояния, в котором качественно и необратимо меняются ее основные свойства. В истории России какие моменты вы бы назвали точкой бифуркации?

Ответ: 1917 и 1991 годы. В те моменты перед Россией вставал выбор, которого раньше не было. Перед Петром, Елизаветой, Екатериной тоже вставала проблема выбора пути, но по многим причинам им этот выбор было сделать легче. Даже революция 1917 года совершалась постепенно, растянулась вместе с Гражданской войной на несколько лет. А в 1991 году речь шла о быстрых решениях. Но выбор пути еще не означает выбора условий реализации. Самые благие намерения могут быть испорчены тем, как они исполняются. Что и произошло. Самая большая ошибка реформаторов – пренебрежение социальным фактором, хотя мирового опыта по этой части предостаточно. Есть даже термин, который введен для перехода от тоталитаризма к демократии, – «социальная амортизация». Во многих бывших соцстранах не возникло такого социального расслоения, как в современной России.

Мне вспоминаются встречи с Джорджем Кеннаном, известным американским дипломатом и советологом. Кеннан говорил, что ничего из горбачевских идей не выйдет, потому что их не пропустит средний слой аппаратчиков. И в этом плане еще вопрос, удалось бы нам выйти из тоталитаризма без шоковой терапии, не перегнув палку.

Вопрос: Самыми популярными философами у нас стали Бердяев и Соловьев, которые писали о неповторимости исторического пути России и ее принципиальной несхожести со всеми прочими странами. Но вот настала глобализация. Как это увязывается с мессианством России?

Ответ: Глобализация – объективный процесс, когда происходит расширение мира и общие процессы идут во всех странах. Страна, которая не хочет оказаться вне прогресса, должна находиться в этом потоке. Но выяснилось, что глобализация не устраняет стремления к национальной идентичности. Отцы-основатели европейской интеграции мечтали о том, что Европа станет абсолютно однородной. Для этого сделано многое – нет границ, мобильность высока, образование общее, деньги общие, но народы не хотят терять культурную самостоятельность и идентичность.

Крайне интересные процессы происходят на постсоветском пространстве. Говорю об этом как председатель Ассоциации директоров институтов истории стран СНГ. Мы собирались несколько раз, и видно, что во всех странах идут поиски национальной идентичности, уже написаны многотомные труды по истории. Поиск национальной концепции становится для многих историков и политиков главным смыслом их деятельности. В некоторых бывших советских республиках в учебниках пишется, что из России шло все зло, и вводится термин «колонизация». Мне кажется, усиливать беспредельно роль национальных приоритетов опасно – можно оказаться на мировой периферии. Моя позиция состоит в том, что пребывание этих стран в составе России и СССР, при всех сложностях, выводило их на более высокий экономический уровень и включало их в сферу большой политики. Я по натуре оптимист и считаю, что проявления крайнего национализма уйдут в прошлое. Надо иметь в виду, что все народы, находясь в составе Российской империи и СССР, испытывали одни и те же сложности. Вообще, идея утверждать национальную идентичность «за счет России» мне кажется непродуктивной, противоречит фактам и заведет нас всех в тупик.

Кстати, во многих странах весьма спокойно относятся к периодам своей истории, когда они входили в состав других государств. Норвежцы и шведы вспоминают многие факты своей общей истории как повод для шуток и анекдотов. В Индии или в Бангладеш нет антибританского синдрома. В эти страны из Англии шла не только колонизация, но и технологические новшества и культурные достижения. Как и прежде, элита предпочитает учиться в Оксфорде и Кембридже. Мне кажется, что именно культура может стать скрепляющим моментом, который соединит страны на постсоветском пространстве.

Вопрос: В России нет человека, который время от времени не задавал бы себе вопрос, возможно ли восстановление страны в прежних границах. Если же нет такого варианта, то какое место должна стремиться занять Россия на постсоветском пространстве? И как нам строить отношения с бывшим соцлагерем, где богато произрастают антироссийские настроения?

Ответ: Нет, прежних границ уже не вернуть. В странах, ушедших от СССР, сформировалась национальная элита с мощными разносторонними интересами. Я не вижу ни экономических, ни политических способов возвращения их в состав России. Некоторые страны уже стали частью Европы, но ведь и Россия часть Европы. И не надо забывать, что Болгария и Украина для Западной Европы совсем не то же самое, что Германия и Голландия. Надо стремиться к тому, чтобы Россия стала восприниматься как дружеский партнер, сотрудничество с которым выгодно и неизбежно. И здесь важна гуманитарная составляющая, потому что в силу исторических причин взаимопроникновение наших культур настолько глубоко, что соседние народы чувствуют психологическую потребность друг в друге. И я очень рад тому, например, что мы обсуждаем с коллегами из Тбилиси проект «Культурные связи между Россией и Грузией в XIX–XX веках».

12
{"b":"216744","o":1}