— А где мой сервиз, который я привезла из Чехии? Богемский фарфор! Тот, с райскими птицами! Где?
— Ты же его, безмозглая, еще в восьмидесятом году подарила этой твоей подруге Амалии Карловне к юбилею!
— Ничего я не дарила! Я бы помнила.
— Помнила бы она! Да ты вспомнить не можешь, в каком месте у тебя задница.
— Перестань говорить мне гадости! Ты взяла! Это я точно знаю. Ты давно на него зарилась.
— Да, взяла, продала и прогуляла в ресторане с кавалерами!
— Кристина, деточка! Ты слышишь, что говорит эта мерзавка? Ты видишь, как она меня мучает?
— Это ты меня мучаешь! Всю кровь выпила, паскуда старая! Все нервы повытащила! Нету мне жизни! Нету! Погубила меня совсем!
Кристина не успела сыграть роль третейского судьи, которую исполняла довольно часто. Старухи расплакались и заперлись в своих комнатах. Кристине пришлось весь вечер отдирать остатки чайника от плиты, чтобы можно было приготовить «ужин мира». Но мира не получилось. Обе есть отказались и из комнат не вышли.
Дальнейшие вечера тонули в густом молчании и сумраке. «Компаньонки» друг друга упорно не замечали.
Вот и сейчас Кристина застала в квартире гробовую тишину. Дверь в комнату Зойки была приоткрыта. Это означало, что сама Зойка отсутствовала. Насколько Кристина знала, она подрабатывала где-то на стороне и тогда пропадала до поздней ночи. Из-за этого вздохнулось свободнее. Молчаливая Зойкина враждебность автоматически распространялась и на саму Кристину, а это, как ни крути, напрягало.
Не успела Кристина переодеться, как в дверь позвонили. На пороге оказался пожилой человек. Он снял старомодную шляпу-пирожок, явив взору блестящую лысину, окруженную седым венчиком волос. Потом приложил шляпу к груди и чуть поклонился.
— Здравствуйте, — улыбнулся он блестящими коронками.
— Здравствуйте, — поздоровалась Кристина.
— Я Семен. Семен Григорьевич. Ты… Вы меня не узнали?
— Узнала? Вас? — удивилась Кристина. — Откуда?
— А, наверное, ты меня не помнишь! Ты была тогда совсем маленькая. Такая шустренькая девчонка, прям живчик!
— Честно говоря, я не совсем понимаю…
— Вы — Аня! — радостно заключил Семен Григорьевич.
— Нет. Я Кристина. И всю жизнь была Кристиной.
— Ох! Обознался! Простите.
— Ничего, — вежливо улыбнулась Кристина, закрывая дверь, но старик воскликнул:
— А Анжелика Федоровна дома?
Кристине пришлось снова распахнуть дверь.
— Вы к Анжелике Федоровне?
— К ней, к ней, — кивнул поспешно старик.
— Проходите. Только не знаю, может ли она сейчас…
— Зоя! — донеслось из комнаты. — Кто там? Что за отвратительная манера шушукаться в передней?! Кто там пришел?
— Это я, Анжелика Федоровна! — крикнул радостно посетитель, так что Кристина поморщилась.
— Кто это я? — из своей комнаты, опираясь о палку, вышла сама хозяйка и застыла на пороге.
— Я. Семен. Помните?
Старуха прищурилась, всматриваясь в гостя, а потом ахнула, прижав руку к груди:
— Бог мой! Семен, голубчик! Как же это… Как же вы вспомнили обо мне? Столько лет!
— Так вот… Вы уж извините, что нежданно-негаданно.
— Проходи! Проходи сейчас же! Не стой у порога. Кристина, ну что же ты! Помоги ему, детка, снять пальто!
— Не, не! — замахал руками веселый старик. — Я за вами. Собирайтесь, стало быть.
— За мной? Это как, Семен, понимать прикажешь?
— Так, на свиданье, Анжелика Федоровна, вас приглашаю. Извольте со мной променад по городу совершить. — Семен Григорьевич приблизился к хозяйке дома и приложился к ее дрожащей руке, потом ласково накрыл ее своей рукой.
— Боже, какие глупости! Свидания в мои годы? Что ты, право, такое говоришь!
— И слышать ничего не желаю! Едемте. Я на машине.
— Что ты это выдумал? Я и не выходила уже года два. Если не больше. Кстати, Кристиночка, познакомься, это Семен Григорьевич, водитель моего мужа. Изумительной души и такта человек. Сколько же мы с тобой, Семен, не виделись? Лет двадцать, наверное?
— Десять, Анжелика Федоровна. Десять годков.
— Полысел, полысел совсем, — она поцеловала его в макушку. — Боже, боже, как летит время. А я помню тебя интересным мужчиной. Сильный, чернобровый, импозантный. Ох, многие жены сослуживцев Михаила Степановича покой теряли из-за тебя. К себе даже переманивали! Слышишь, Кристина? Такой был донжуан!
— Было дело, было, — смущенно хихикал старик. — Только сгинуло все давно. Да. Одна лысина вот и осталась. А вы все такая же, Анжелика Федоровна! Ей-богу!
— Ах, кот льстивый! Надо же, что выдумал! Уж я совсем теперь не та. Разваливаюсь на ходу, скриплю вся, как несмазанная телега. Кости на погоду ломит. Без слабительного, голубчик, и в туалет незачем ходить. Вот такая стала Анжелика.
— А мы вот с вами прогуляемся, то-то сразу помолодеете лет на двадцать. Ну, давайте, давайте! Одевайтесь живенько! Машина под парами! Девушка, помогите нашей несравненной Кармен одеться!
Старик подтолкнул недоумевающую Кристину к Анжелике Федоровне.
Через двадцать минут тепло одетую хозяйку дома спустили вниз и усадили в машину, не забыв прихватить складное кресло на колесах. У самой Кристины не оставалось сомнений в том, кого Анжелика Федоровна возьмет в провожатые на эту неожиданную прогулку. Впрочем, Кристине и самой стало любопытно: может, у Анжелики Федоровны появился обожатель? Почему нет? Хоть какое-то разнообразие после Зойки.
Сидя в машине, Анжелика Федоровна жадно всматривалась в окно, провожая взглядом каждый дом, каждую незначительную мелочь, вроде рекламных щитов.
— Прежний, — произнесла она тихо.
— Что вы сказали? — переспросила Кристина.
— Город прежний. Красивый, меланхоличный и молодой. В отличие от меня. Так странно чувствовать себя в нем другой. Я здесь, словно гость в когда-то родном доме, в котором теперь живут другие люди.
Она достала платок и прижала его к глазам.
— Как вы себя чувствуете? — встревожилась Кристина.
— Как семидесятитрехлетняя старуха, просидевшая слишком долго в четырех стенах. Семен, ты помнишь, какая я была?
— Как же не помнить? — отозвался Семен Григорьевич, сидевший за рулем. — Все помню. Красивая вы были, Анжелика Федоровна. Ослепительная, как говорил покойный Михаил Степанович.
— Ослепительная, — повторила она. — Может быть. Только сожгла я все запасы света, Семен. Сгорела дотла. Век красоты человеческой короток. Это век бабочки, живущей одну неделю и погибающей, не успев насладиться всеми прелестями мира.
— Не скажите, Анжелика Федоровна, не скажите. Душа человеческая не стареет и красоты своей не теряет. Душа тлену не имеет. А душа у вас добрая и к людям улыбчивая. Я ведь не забыл, как вы мамаше моей из ГДР лекарство привезли. Всех на уши подняли, что ни день об ее здоровье справлялись. А Гришку, оболтуса моего, от Афганистана сберегли. Потому и говорю, что старости в вас и на грамм нету.
— Что ты, право! — довольно хихикая, махнула на него платочком Анжелика Федоровна. — Стара! Как самый трухлявый пень. Памяти совсем лишилась. Ноги еле держат. И душой, как прохудившееся корыто. Одни пакости сейчас и творю. Опомнюсь, а уж поздно. Как будто и не я это вовсе. Ах, Семен, Семен! И ведь вижу, знаю, что умру, а не хочется. Даже такой, как сейчас, хочется пожить. На город этот смотреть, на людей. Зачем? Сама не знаю. Вроде все дела переделала. Все увидела. А вот не надоело.
— Ну что же, если хочется жить, живите на здоровье. Дай-то Бог.
— Ах да! — спохватилась старуха. — Прости пожалуйста, совсем забыла спросить, как у тебя дела, Семен?
— Да какие там дела! На пенсии вот. Женку свою похоронил четыре года назад. Хворала. Ну, дело известное. Житейское. На другой женился.
— Неужели женился? — засмеялась Анжелика Федоровна.
— А то! Дом у меня в Колодищах. Хозяйство какое-никакое. Огородик. Как же без хозяйки? На соседке и женился. Внук девятнадцать годков, тоже скоро оженится. Сынок в бизнесе.
— В чем, в чем?
