- Ты расскажешь, что произошло после того, как ты поехала домой?

- Расскажу, но лишь один раз. Ты мамочке моей звонил?

- Да...

- Отлично, вам обоим расскажу. А пока просто не трогай меня, пожалуйста, - попросила и перевела невидящий взгляд в окно. Происходящее накатывало как снежный ком, хотя нет. Как лавина... тебя сметает огромной волной, и мало того, что тебя уже захоронило в завале, волны продолжают накатывать снова, глубже погружая тебя в безысходность ситуации. И чем дольше я смотрела в окно, почти не моргая, тем больше становилась похожа на манекен. Нет эмоций, нет слез, отстраненное выражение лица. Я даже думать уже не могла, просто не было сил. Зачем пытаться искать ответы, если их попросту нет?

Просидела я так долго, если честно, даже шея затекла от того, что была пару часов повернута в правую сторону. Стук в дверь... я повернулась и встретилась с взволнованными глазами мамы.

- Милая моя, доченька, как же ты напугала меня! - едва сдерживая слезы, сказала мать и присела прямо на кровать рядом со мной, крепко обняла, прижав к теплой и такой родной груди.

- Привет, мамуль, - прошептала, уткнувшись в ее плечо. Наслаждалась близостью самого родного человека, той, что никогда не отвернется, что бы я ни сделала.

- Что случилось? Расскажешь? - спросила она, взяв мое лицо в руки.

И я начала рассказ. Говорила тихо, сдержанно, но не скрыла ни детали. Все, начиная с того, как мы поссорились, как он поставил ультиматум. Как я выбрала, поехала, увидела. Сделала паузу - сглотнула и продолжила. Открылась, выворачивая душу наизнанку, выплеснула все, что чувствовала, всю свою боль. Выговорилась... долго описывая ту зияющую дыру, что образовалась внутри. Легче не стало, совсем не стало. Рассказав, я просто уткнулась маме в плечо. Мамуля заплакала, она всегда была эмоциональна у меня, пусть немногословна, но если переживала, то всем своим огромным и любящим сердцем.

- Мам, не плачь... все будет хорошо, - вымученно улыбнулась, стерев слезы с прекрасного лица.

- Моя девочка, такая взрослая, такая сильная. Даже когда тебе так больно, ты пытаешься успокоить меня. Поедешь со мной? Возьмем Виталика, отдохнешь, позагораешь. Покушаешь деликатесов. Тебе все равно около месяца нельзя будет танцевать.

А я и не стала сопротивляться, побыть рядом с матерью, забыться и сменить обстановку было самым разумным в данный момент. Виталик согласился сразу, и это очень многое значило для меня, ведь этот фестиваль был для него важен больше даже, чем мне.

Через неделю меня выписали, обколов мою несчастную попу уколами. Я кряхтела недовольно, ибо сидеть было больновато, а мама ободряюще смеялась, говоря, что у меня не попка, а ягодка теперь... И это потому, что она похожа на гроздь разноцветного винограда: синий, фиолетовый, зеленый, желтоватый. Плевать, все равно больно. Меня не оставляли одну ни на минуту, либо мать, либо Виталик всегда были рядом. И знаете, я не так сильно страдала из-за Малика, как из-за неимения возможности танцевать. Ведь теперь лишь танец остался в моей скучной жизни. О ребенке, а точнее, о его потере я старательно не вспоминала, пытаясь сказать сама себе, что это был сон, кошмар, да что угодно, но не плачевная правда. И у меня иногда получалось, а порой, прикусив кулак до боли, хотелось выть волком, глядя в окно или в потолок. И нет отдушины... нет любимого, нет танца - нет жизни. Я впадала в апатию, все становилось бесцветным и даже любимое какао не выводило меня из этой трясины, что поглощала меня глубже и глубже с каждым днем, с каждым часом. Хотя прошла ведь всего-то неделя... а время лечит, со временем забываешься, но только оно уж очень медленно стало течь, словно издеваясь, будто упивалось моей тоской и унынием.

- Ну что, малышка, такси подъехало, едем сейчас к тебе в отель, забираем вещи и потом в аэропорт, я уже отложила билеты нам троим, - прощебетала мамуля, зайдя ко мне, а я сидела, пялясь в окно, это теперь моя любимая привычка, мое успокоение и занятие.

- Хорошо, - коротко отвечаю и выдавливаю улыбку, лишь бы успокоить ее нервы. Она и так слишком много переживает, а усложнять самому близкому человеку жизнь я не хотела, я не имела на это права. Она всегда жила для меня, все отдавая без остатка, и теперь заслужила свое счастье, личное, светлое.

- Ты умница, ты боец, я так горжусь тобой, моя девочка, - обнимает меня, подбадривая, и помогает встать.

- Спасибо, мам, - шепчу ей и улыбаюсь уже искренне, пусть и едва заметно, но зато улыбка достигает глаз. Она от сердца, она в знак безмерной благодарности.

- Не за что, это самое малое, что я могу сделать для тебя. Ладно, не будем о грустном, идем.

И мы выходим из больницы, от которых меня теперь будет бросать в дрожь, нервную и наболевшую. Я сажусь в такси, затаив дыхание. Низ живота до сих пор периодически побаливает, но мне сказали, что это нормально. И даже обнадежили, что я, возможно, еще в этой жизни стану матерью, правда, всего-то процентов сорок, что это произойдет.

И я сама виновата, ведь тогда я так сильно выгнулась, произошло смещение, плод в матке чуть сдвинулся и напоролся на ненавистную спираль, а после уже было то, что было. В общем, моя матка в данный момент в плачевном состоянии, мне выписали кучу таблеток и строжайше запретили даже бегать ближайшие полтора месяца. И это было воистину печально, ведь сидеть на месте я больше всего ненавидела.

Перелет был самым обычным, однако как только я вышла из самолета и вдохнула суховатый воздух, мне стало легче. Трусость, я знаю, но я была так рада, что убежала от тех мрачных городов, которые знали мою жизнь, мои тайны, мою боль. Здесь я чужая, и я ждала начала новой главы в моей жизни. Я верила... Пока у меня было только это. Приехали мы спустя полтора часа к красивому роскошному дому, вокруг него росли необычные деревья и мамины кусты роз. Я невольно улыбнулась: даже здесь, даже сюда она привезла частичку себя. Войдя в дом, не сдержала восторженного возгласа. Все было настолько органичным, стильным и уютным, что я словно пришла и вправду к себе домой. Сдержанные тона везде, от пастельного до светло-зеленого. Мягкие ковры, картины и вазы с цветами. Потолки расписаны явно вручную, ибо там были целые произведения искусства. Изящно и со вкусом, но неброско. А вот моя спальня удивила меня больше всех, мама словно давно ждала, что я окажусь тут.

Это была светло-кофейная или цвета какао с молоком комната. На стенах в некоторых местах красовались игривые пузырьки, под потолком искусно нарисована пенная линия, как тонкий слой пенки на вершине кружки с какао. И да... дверь в комнату была на манер ручки у чашки, очень необычно и безумно красиво. Экстравагантно. На полу лежал цвета парного молока мягкий, мохнатый ковер. Легкие шторки нежного персикового цвета драпировали окно. И даже кактус стоял на подоконнике. Ну не чудо ли? Вдоль одной из стен располагалось литое бесшовное зеркало. Красивый шест стоял почти посреди комнаты, на потолке в уголках вмонтированы лампочки, а в серединке подвешен маленький диско-шарик. И, казалось бы, по стилям тут целая смесь, однако все так идеально вписывалось и вливалось друг в друга. Красивая большая кровать с балдахином, куча подушек в творческом беспорядке на ней. А резная деревянная спинка из какого-то темного дерева - просто изумительна. Весь мой восторг было просто не передать. Комната моей мечты, сбывшейся в данную минуту. Настроение улучшилось на пару градусов, и я посчитала это хорошим признаком и отличным началом. Но как только опустилось солнце, а небо стало темно-синим и ярко заблестели звезды, моя тоска вернулась.

- Как ты? - услышала после стука в дверь.

- Нормально, - выдохнула, сидя подобрав ноги на подоконнике.

- Ты живешь в чашке с какао, все должно быть отлично, - улыбнулся мне Виталик и, взяв плед, стал меня как маленькую укутывать.

- Эй, мне почти двадцать, - возмутилась, но не мешала.

- Я помню, ты таблетки выпила? - спросил он, присев рядом.

- Выпила, папочка.