В конце концов скарабей нашелся под матрасом; я засунул его поглубже в сумку. Неторопливо и тщательно собрал все, чтобы не оставить следов. Сгреб мусор на полу в несколько аккуратных кучек. На настоящую уборку не осталось ни времени, ни сил, ни желания. Теперь ничто не указывало на то, что в квартире обитал некий Марид Одран. Сердце охватила щемящая боль: я провел здесь больше времени, чем в любом другом убежище, это единственное место, которое я могу назвать домом. Сейчас оно превратилось в обычное, покинутое очередным съемщиком помещение с грязными окнами и рваным матрасом на полу. Я тихонько вышел и запер дверь.
Ключи передал хозяину, Казему. Он был удивлен и искренне огорчен моим внезапным уходом. — Мне нравилось жить здесь, — сказал я, — но Аллах пожелал, чтобы я покинул твой кров.
Казем обнял меня и пожелал нам обоим благополучно пройти прямым путем, указанным Всевышним, до райского сада.
Потом я отправился в банк и снял деньги, обнулив счет. Купюры засунул в конверт, полученный от Фридландер-Бея. Когда найду новое пристанище, вытащу хрустики и посмотрю, сколько их осталось: я как бы растягивал удовольствие, наслаждаясь сознанием своего богатства.
Третья остановка — отель «Палаццо ди Марко Аурелио». Я одет в галабийю, но волосы коротко острижены, а лицо гладко выбрито. Не думаю, что портье узнал меня. — Я заплатил за неделю вперед, — объявил я, — но вынужден покинуть вас раньше, чем собирался.
Он пробормотал:
— Нам очень жаль терять такого постояльца, мсье. — Я кивнул и бросил ему свой жетон. — Разрешите взглянуть… — Он набрал номер комнаты на компьютере, убедился, что его заведение действительно должно мне немного денег, и стал печатать чек.
— Ваш персонал проявил большую предупредительность и любезность, — польстил я ему.
— Надеемся снова увидеть вас в нашем отеле. — Он улыбнулся, протянул мне клочок бумаги и махнул рукой в сторону кассы. Я еще раз поблагодарил его и, получив через несколько секунд хрустики, присоединил их к остальным.
Бережно неся сумку, где лежали наличные, коробка с медиками и училками, а также одежда, я шел на юго-запад, с каждым шагом все больше удаляясь от Будайина и района дорогих фешенебельных магазинов у бульвара Иль-Джамил.
Вскоре я стоял в самом центре бедняцкого квартала, где живут одни нищие феллахи. Здесь узкие петляющие улочки, маленькие низкие здания с плоскими крышами и облупившейся штукатуркой; окна закрыты ставнями или тонкими деревянными решетками.
Некоторые строения кое-как отремонтированы, их обитатели пытались даже посадить кусты или еще какие-то растения в иссохшей земле возле стен. Другие, казалось, давно уже пустуют: зияющие провалы окон, полусорванные ставни раскачиваются, едва держась на ржавых гвоздях, словно вывалившийся язык голодной, усталой собаки. Я выбрал довольно аккуратный домик и постучал в дверь. Пришлось подождать несколько минут. Наконец выглянул высоченный мускулистый мужчина с пышной черной бородой и, подозрительно прищурившись, уставился на меня; изо рта у него торчала щепка, которую он использовал вместо жвачки. Хозяин ждал, когда пришелец скажет, что ему нужно.
Без всякой уверенности в успехе я приступил к изложению своей легенды:
— Меня бросили здесь, в незнакомом городе, подлые компаньоны. Они похитили товары и деньги. Во имя Всевышнего и его пророка, да благословит его Аллах и да приветствует, прошу тебя оказать гостеприимство.
— Понятно, — мрачно произнес он. — Этот дом закрыт для чужих.
— Я не доставлю никакого беспокойства. Я…
— Советую тебе просить о ночлеге тех, чье радушие основано на благополучии. Люди говорят: здесь есть счастливцы, у которых имеется в избытке еда для домашних, собак и гостей, подобных тебе. Что касается меня, то, заработав на хлеб и горсть бобов для жены и четырех детей, я считаю день удачным.
Я понял, на что он намекает.
— Конечно, ты не хочешь затруднений для своей семьи. Проклятые лжедрузья, ограбившие меня, не знали, что я постоянно ношу в сумке немного денег. Урча от жадности, они схватили то, что лежало на виду, но у меня осталось достаточно средств, чтобы прожить день-два в вашем городе, пока я не вернусь и не потребую законного возмещения убытков.
Мужчина молча смотрел на меня; словами его не проймешь, нужна маленькая демонстрация.
Я дернул молнию и открыл сумку; под его внимательным взглядом неторопливо порылся в одежде — рубашках, носках, штанах, засунул руку поглубже и извлек банкноту.
— Двадцать киамов, — произнес я душераздирающим тоном. — Вот все, что они мне оставили.
На его лице отразилась жестокая внутренняя борьба. Такая сумма для здешних жителей — серьезное подспорье. Он мог питать сомнения на мой счет, но я знал, о чем он думает.
— Если ты примешь меня как гостя под свое покровительство на два дня, — объявил я, — они станут твоими. — Я помахал бумажкой перед его расширившимися от жадности глазами.
Мужчина покачнулся, словно змея, зачарованная движениями факира. Будь он деревом с большими плоскими листьями, они бы сейчас громко зашелестели.
Он не жаловал чужаков — а кто их любит? Ему вовсе не улыбалась идея поселить у себя незнакомца на несколько дней. С другой стороны, предложенные мной деньги равнялись заработку за несколько суток. Я снова оглядел его и убедился, что теперь его мысли приняли нужное направление: он уже не пытался угадать, кто я такой, а прикидывал, какой из сотни различных способов потратить свалившиеся с неба хрустики ему выбрать. Осталось лишь немного подождать.
— О, мой господин, мы люди небогатые…
— Тогда двадцать киамов облегчат твою жизнь.
— О да, еще бы, господин, и я хочу получить их; но мне стыдно ввести в такое убогое жилище обладателя стольких достоинств!
— Я вкушал роскошь и богатство, которые тебе и вообразить не под силу, мой друг, но возвысился над земными благами, что доступно и тебе. Тот, кого ты видишь — лишь бледная тень меня прежнего. Ибо Аллах пожелал ввергнуть своего раба в нищету и страдания, дабы потом я вернул отнятое обидчиками. Ты меня выручишь? Всевышний дарует удачу тем, кто поддержит скитальца.
Озадаченный мужчина долго смотрел на меня; первое, что пришло ему в голову — перед ним обычный псих, и лучше убежать от такого подальше. Моя выспренняя речь как две капли воды походила на исповедь какого-нибудь похищенного принца из старых сказок. Но волшебные истории хороши, когда, поужинав нехитрой снедью, ими делятся вполголоса, собравшись у очага, перед тем как заснуть тревожным сном. Днем они теряют большую часть убедительности. Единственное, что способно вернуть доверие к рассказчику — банкнота в двадцать киамов, которая колыхалась в моей руке, словно пальмовый лист под порывом ветра. Мой новый знакомый так впился в нее глазами, что вряд ли сумеет потом припомнить лицо своего собеседника.
В конце концов, я стал гостем Исхака Джарира, достойного хозяина дома. Он поддерживал у себя строгий порядок, так что женщин я не увидел. На втором этаже располагалась общая спальня, а на первом устроили несколько чуланчиков для хранения всякой снеди. Джарир распахнул деревянную дверь одного из них и невежливо впихнул меня внутрь.
— Здесь ты можешь чувствовать себя спокойно, — прошептал он. — Если заявятся твои негодяи-друзья и начнут расспрашивать, мы никого не встречали. Но ты останешься здесь только до завтрашнего дня. После утренней молитвы придется покинуть нас.
— Хвала Аллаху за то, что направил меня к такому щедрому и великодушному человеку! Но мне еще надо завершить одно дело. Если оно пройдет так, как я ожидаю, вернусь с двойником бумажки, которую ты сейчас сжимаешь в руке. Она также станет твоей.
Джарир не хотел ничего знать о подробностях моего предприятия.
— Да будут успешными все твои начинания! — пожелал он. — Но знай, если не успеешь прийти до вечернего намаза, дверь не откроют.
— Как скажешь, о достойнейший. — Я оглянулся на ворох тряпок, которые послужат мне постелью сегодня ночью, невинно улыбнулся Исхаку Джариру и, подавив невольную дрожь, вышел наружу.
