— Быть или не быть, о любимая, вот в чем вопрос! — Я подбросил на ладони модик.
— Господи, да вставь ты наконец эту чертову штуку!
Я набрал побольше воздуха в легкие, пробормотал: «Во имя Аллаха» и подключил личность Ниро Вулфа.
Первое впечатление едва не повергло его в панику: Одрана внезапно поглотила фантастическая гора плоти. Ниро Вулф весил одну седьмую тонны или даже больше. Все органы чувств Марида под воздействием модуля свидетельствовали, что он за какую-то долю секунды поправился на пятьдесят девять с лишним килограммов. Задыхаясь, он рухнул на пол. Его предупреждали, что мозг не сразу адаптируется к любой программе — записи с живого человека либо искусственно созданному образу. Возможно, данный модуль предназначался для индивидуума, находящегося в лучшем состоянии. Нервная система, мускулы Одрана не сумели мгновенно приспособиться к новым условиям, им требовалось время, чтобы свыкнуться с иными параметрами. Ниро Вулф намного толще и выше ростом. Теперь Мариду придется жестикулировать так же, как он, разгуливать чужой походкой, устраивать в кресле воображаемое дородное тело с осторожностью и заботой обитающего в нем персонажа книг. Потрясение оказалось гораздо сильнее, чем ожидалось.
Минуту спустя Вулф услышал голос молодой женщины. Казалось, она чем-то обеспокоена. Одран еще корчился на полу, пытаясь встать и восстановить дыхание.
— Ты в порядке? — хотела знать юная особа.
— О да, не беспокойтесь, пожалуйста, мисс Наблузи, — ответил он.
Вулф медленно сел, и она подошла, чтобы помочь ему подняться на ноги. Он нетерпеливо отмахнулся, однако оперся на нее.
Придуманные в соответствии с романами Стаута воспоминания смешались с приглушенными мыслями, чувствами Одрана, будто отодвинутыми на второй план. Вулф считался полиглотом: он свободно владел, среди прочих, английским, французским, испанским, итальянским, сербским и хорватским. В модуле не хватило места на такое количество обучающих программ. Одран спросил себя, как будет по-французски кот, и сразу же ответил: «chat». Но Марид сумел бы справиться и без посторонней помощи. Когда он захотел узнать английский и хорватский эквиваленты, они словно забылись, хотя вертелись на кончике языка — очень неприятное, раздражающее ощущение. Одран с Вулфом даже не могли припомнить, что за люди говорят по-хорватски, где они живут, ведь сам Марид никогда раньше не слышал о существовании такой нации. Все это заставило его усомниться в глубине и прочности иллюзии. Оставалось надеяться, что подобная осечка не произойдет в критический момент, когда способности искуственной личности должны спасти его от смертельной угрозы.
— Фу! — произнес он.
Однако великий сыщик весьма редко попадал в опасные ситуации. Он любезно разрешал помощнику Арчи Гудвину рисковать за двоих. Вулф вычислил бы здешних убийц добрым старым дедуктивным методом, сидя за добрым старым письменным столом (образно выражаясь, конечно). Тогда мир и процветание вернутся в город, и правоверный мир восславит имя Марида Одрана.
Вулф окинул взглядом мисс Наблузи. Часто, говоря о женщинах, он выражал неприязнь, граничащую с враждебностью. Интересно, как он относится к перемене пола? Секунду поразмышляв, детектив, похоже, решил, что испытывает к так называемым «обрезкам» то же самое брезгливое недоверие, что и к натуральным представительницам слабой половины человечества, от природы наделенным легкомыслием и приверженностью к капризам. В целом он достаточно непредвзято и объективно судил о людях: иначе он не стал бы гениальным детективом. Вулф вполне способен опрашивать жителей Будайина и понять их специфический образ жизни, мотивы поступков.
По мере того как организм Одрана приспосабливался к требованиям программы, его личность отступала в глубину разума; она теперь лишь предлагала, а Вулф все больше контролировал ситуацию. Подобное положение чревато, в частности, непомерными, ненужными тратами. Так же, как убийца, нацепив модуль Бонда, изменил физический облик, а потом и гардероб в соответствии со вкусами и привычками нового хозяина своей плоти, Одран с Вулфом внезапно захотели накупить массу желтых рубашек и пижам, нанять лучшего шеф-повара и собрать коллекцию редких, экзотических орхидей. Но с этим придется подождать…
— Фу, — снова пробурчал Вулф.
Они подняли руку и вытащили модуль.
Снова мгновенная потеря ориентации и, как следствие, приступ головокружения. Я стою посреди комнаты, тупо уставившись на пальцы, сжимающие пластиковую коробочку. Я вернул собственные тело и разум.
— Ну как? — спросила Ясмин.
Я взглянул на нее. — Вполне удовлетворительно. — Так Ниро Вулф выражал восторг.
— Может сработать. Кажется, парень способен разложить факты по полочкам и в конце концов отыскать верное объяснение того, что случилось. Если оно вообще существует.
— Отлично, Марид. И помни, если он не оправдает твоих надежд, существуют тысячи других!
Я положил модик на пол возле кровати и лег. Наверное, мне давно уже следовало поправить мозги. Боюсь, остальные оказались правы, а я ошибался и валял дурака. Что ж, я уже взрослый мальчик и умею признавать ошибки. Не вслух, конечно, тем более в присутствии такой особы, как Ясмин: она никогда не позволит мне забыть момент моей слабости. Достаточно сказать самому себе, что лишь нелепая гордость и страх удерживали меня от операции, и еще дурацкое убеждение, что, вооруженный своими природными способностями, я дам сто очков вперед любому модику. Я позвонил Сайеду и успел застать его дома до ухода в бар. Полу-хадж сказал, что заскочит через две минуты. Я пообещал ему небольшой подарок.
Ясмин растянулась рядышком, положила голову мне на плечо, погладила по груди.
— Марид, — сказала она нежно, — я так горжусь тобой…
— Ясмин, я чуть не загнулся от страха.
— Знаю, милый; я тоже боюсь. Но что случится, если ты нас бросишь на произвол судьбы? Если убьют людей, которых ты не захотел спасти? Что тогда подумаю о тебе я? А ты сам?
— Мы ведь уже договорились, Ясмин, я сделаю все, что сумею, и, если другого выхода не останется, рискну собственной шкурой. Только перестань постоянно твердить, что я поступил правильно и как ты рада, что меня могут пришить в любой момент. Наверное, такая болтовня поднимает тебе настроение, но мне она совсем не помогает и даже начинает утомлять, не говоря уж о том, что разговоры не заставят пулю и нож отскакивать от моей кожи, как от волшебной кольчуги.
Она, конечно, обиделась, но я просто должен был положить конец этим идиотским воплям: «Давай, парень, покажи им, что почем!» Мне стало жаль Ясмин. Чтобы не показать, что раскаиваюсь в своей суровости, я встал, направился в ванную, закрыл дверь и наполнил стакан водой из-под крана. Она у меня почему-то всегда теплая, а лед в холодильнике заводится редко. Наверное, надо бы уже привыкнуть к гадости, в которой плавают какие-то непонятные частицы, но я так и не приноровился, хотя очень стараюсь. До сих пор неприятно утолять жажду мутноватой жижей.
Я вытащил из кармана джинсов свой заветный запас и выудил соннеин. Мои первые пилюльки после больницы. Как и другие заядлые наркоманы, я отметил воздержание, нарушив его. Бросил таблетки в рот, запил. Вот что поддерживает во мне веру! Пара «солнышек» и несколько треугольников стоят целых трибун, заполненных моими персональными болельщиками, развернувшими бодрые лозунги. Я тихонько закрыл коробку, стараясь, чтобы не услышала Ясмин (сам не знаю, почему), и для полной конспирации нажал на спуск унитаза. Потом вернулся в комнату.
Я почти дошел до кровати, когда раздался стук в дверь. Сайед.
— Бисмиллах, — воскликнул я, впустив его.
— Да, точно, — буркнул Полу-хадж. Он плюхнулся на край матраса.
— Ну, что там у тебя?
— Он обзавелся розеткой, Сайед, — радостно сообщила Ясмин.
Полу-хадж медленно повернул голову и окинул ее строгим взглядом. Сегодня у него снова воинственный настрой. Женщина должна знать свое место в доме; если она правильно воспитана, мужчины ее не слышат, а если она к тому же хорошо соображает, то и не видят…
