— Что ж, хорошо, — сказал доктор Еникнани. Он не пожелал мне удачи, поскольку судьба человека — в руках Бога. Господь заранее знает конец любой истории, а значит, проблема везения отпадает. — Да пошлет тебе Аллах успешного завершения всех начинаний.
Прекрасное напутствие. Теперь, когда мы прощались, доктор определенно начал мне нравиться.
— Иншалла.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел. Я вытащил из шкафа свое нижнее белье, рубашку, ботинки, носки, новые джинсы (не помню, когда успел купить их), и бросил на кровать. Быстро одевшись, попробовал связаться с Ясмин. Длинные гудки… Тогда я позвонил домой: может, она у меня.
Опять никого… Пошла на работу? Рано, еще нет двух часов. Однако я набрал номер Френчи — в баре ее пока не видели. Записку здешнему персоналу я оставлять не стал, и вызвал такси.
Не знаю, что говорится на этот счет в больничных правилах, но никто и не подумал остановить пациента, покидавшего палату без сопровождающих. Санитар отвез меня в кресле на колесиках вниз, и я пересел в машину, сжимая сумку с личными вещами в одной руке, а пакет с училками — в другой. В душе царило смятение, но я не чувствовал ничего — ни радости, ни печали…
Я щелкнул замком и открыл дверь, ожидая увидеть полный беспорядок. Пока я оставался на попечении лекарей, Ясмин наверняка забегала сюда, а за моей подружкой никогда не водилось привычки убирать после себя. Я думал, что на полу будут разбросаны колготки, трусики и лифчики, в раковине — красоваться горы грязной посуды, на столе и плите — остатки еды, пустые банки и бутылки. Но в комнате царил такой же порядок, как и тогда, когда я вышел отсюда в последний раз. Да нет, пожалуй, стало даже чище — я никогда настолько тщательно не подметал и не вытирал пыль, не мыл окна. Как-то подозрительно — а вдруг в мое жилище проник искусный взломщик-маньяк, помешанный на опрятности и гигиене? Возле матраса лежали три туго набитых конверта. Я наклонился и поднял их. На всех напечатано мое имя, внутри каждого — семьсот киамов десятками: семьдесят новеньких бумажек, перетянутых резинкой. Две тысячи сто. Моя зарплата за прошедшие недели. Честно говоря, не ожидал, что мне засчитают время, проведенное в больнице. Вообще-то, я с удовольствием задержался бы там и задаром: соннеин, особенно в сочетании с эторфином — очень неплохая смесь …
Я свалился на кровать и бросил деньги рядом, где часто лежала Ясмин. Я до сих пор ощущал странную пустоту в голове, словно бессознательно ожидал появления чего-то, способного придать смысл моему существованию, или, по крайней мере, намекнуть насчет планов на будущее. Часы показывали четыре без нескольких минут. Я решил не откладывать самое трудное на потом, и сразу покончить с тяжелой обязанностью.
Встал, сунул пачку хрустиков в карман, нашел ключи, спустился вниз. Ага, проснулись какие-то чувства… Однако ничего хорошего я не испытывал — только леденящий страх и инстинктивную уверенность в том, что я сейчас шагаю навстречу очень большим неприятностям, например, взбираюсь по пресловутым тринадцати ступеням к виселице, и горло скоро сдавит петля, правда, пока невидимая. Я прошел к Восточным воротам и поискал безумного американца Билла, но его, как назло, на месте не оказалось. Пришлось сесть в другую машину.
— К дому Фридландер-Бея.
Водитель обернулся и внимательно посмотрел на меня.
— Нет, — отрезал он.
Я вылез и нашел не столь щепетильного таксиста, предусмотрительно договорившись о плате заранее.
Мы добрались до логова Папы; я сунул деньги шоферу и вылез. Я никому не сказал, что появлюсь здесь; думаю, Бей не ожидал меня увидеть раньше завтрашнего дня. Тем не менее его лакей открыл полированную дверь красного дерева еще до того, как я успел одолеть белую мраморную лестницу.
— Господин Одран, — произнес он вполголоса.
— Удивляюсь, как ты меня запомнил.
Слуга пожал плечами (возможно, улыбаясь про себя), и после традиционного приветствия повернулся ко мне спиной, безмолвно приглашая следовать за ним.
— И с тобой да пребудет мир, — отозвался я и вошел.
Он проводил меня в комнату возле кабинета, где я ожидал приема во время первого визита. Я присел, но сразу вскочил и принялся беспокойно мерять шагами пол. Черт, зачем я сюда явился? Мне абсолютно нечего сказать Папе, кроме «здравствуйте, как поживаете?». Но Фридландер-Бей умеет быть хорошим хозяином (когда ему это выгодно); он не позволит гостю испытать неловкость.
Пока я раздумывал, дверь открылась и один из истуканов-охранников жестом дал понять, что можно пройти. Я протиснулся мимо него и увидел Папу. Он выглядел утомленным, словно занимался решением неотложных финансовых, политических, религиозных, юридических, военных вопросов (и что там еще определяют за нас столпы общества) много часов без передышки. На белой рубашке проступили пятна пота, волосы растрепались, глаза покраснели от усталости. Когда Папа поднял руку, обращаясь к Говорящему Булыжнику, она заметно дрожала.
— Кофе, — приказал он тихо, хрипловатым голосом. Потом повернулся ко мне. — Подойди, подойди к нам, племянник, присядь. Как твое самочувствие? Хвала Аллаху, операция прошла успешно. Я получил доклады доктора Лисана. Он вполне удовлетворен результатами. В этом отношении я тоже доволен, но, разумеется, истинным доказательством эффективности устройств станет их правильное использование.
Я молча кивнул.
Вернулся Булыжник с напитком, что дало мне несколько минут передышки. Пока мы угощались и перебрасывались пустыми фразами, я чувствовал на себе внимательный взгляд Бея; его брови сошлись в единую линию, на лице появилось слегка брюзгливое выражение. Я опустил веки, проклиная собственную глупость: как же меня угораздило явиться в такой одежде! Джинсы и ботинки выглядят нормально в клубе Чири или когда я слоняюсь по городу в компании Махмуда, Жака и Сайеда, но для визита к Папе нужна галабийя. Слишком поздно: раз уж сел в лужу, придется как-нибудь выбираться из нее.
После второй порции я слегка покачал чашку, показывая, что больше не хочу. Кофе унесли; Папа прошептал что-то Булыжнику. Второй охранник тоже вышел из комнаты. Впервые меня оставили с Беем наедине. Я терпеливо ждал.
Старец, сжав губы, напряженно думал о чем-то.
— Меня радует, что ты настолько проникся моими заботами, что согласился на операцию, — произнес он наконец.
— О, шейх, — начал я. — Я…
Он сразу поднял руку, прервав меня.
— Однако это не решает наши проблемы. Увы, мой племянник, никак не решает. Мне передавали также, что ты медлишь, не решаясь применять в полном объеме возможности, которыми мы тебя одарили. Ты полагаешь, что выполнил соглашение, модифицировав мозг, но не обязан использовать электронные устройства. Не обманывай себя. Нашу общую задачу нельзя осуществить, пока ты не смиришься с необходимостью задействовать оружие, которое я тебе вручил, причем в полной мере. Сам я не имею такие… приспособления, ибо считаю, что они противоречат основам веры, следовательно, возникает вопрос, вправе ли я давать советы. Думаю, я обладаю нужными знаниями в данной области. Ты не хочешь обсудить со мной, какой модуль выбрать?
Он читает мои мысли; что ж, ведь это Фридландер-Бей! Как ни странно, чем сильнее я запутывался в его паутине, тем легче становилось общаться со старым пауком. Например сейчас, отказываясь от его «предложения», я не трясся от страха перед последствиями.
— О шейх, мы пока даже не обговорили, кто наш противник. Разве можно, не обнаружив врага, найти наилучшее орудие мести?
Молчание. В моих ушах, словно удары колокола, отдавалось биение собственного сердца. Папа чуть приподнял брови, потом лоб его разгладился.
— Ты вновь доказал, племянник, что я не ошибся в выборе доверенного помощника. Ты прав. С чего же ты предлагаешь начать?
— О шейх, сначала я упрочу сотрудничество с лейтенантом Оккингом и выужу собранные полицией факты. Я знаю о жертвах кое-что, неизвестное ему, и не вижу веских причин делиться информацией. Он ее получит позднее. Затем опрошу наших общих друзей: наверняка отыщутся какие-то ниточки, ведущие к тем, кого мы ищем. Итак, первым делом я предлагаю тщательно, применяя научные методы, изучить имеющиеся материалы.
