— А где же ваша знаменитая роза? Или мне розы не положено? Ах, ну да, у меня ведь сегодня не день рождения! И вообще я на вас страшно обижена — ведь мне еще очень далеко до вашего любимого возраста! Прибавить женщине несколько лет — да это для нее похуже смерти!

Надежда несла чушь, а сама все больше и больше падала духом. Как видно, никто не придет ей на помощь, и жизнь ее закончится очень скоро с помощью этого ненормального.

— Заткнетесь вы когда-нибудь? — рявкнул Трегубович. — Вас, похоже, даже могила не исправит!

С этими словами он толкнул Надежду в кресло и широким пластырем примотал ее запястья к подлокотникам. Надежда, улучив момент, изо всех сил пнула его свободной ногой по щиколотке. Арсений Петрович тихо выругался, потер ушибленное место и примотал ноги Надежды к ножкам кресла.

— Ну вот, — удовлетворенно констатировала Надежда, — теперь вы не только кривошеий, но еще и хромой!

Трегубович злобно рявкнул:

— Если не заткнетесь, я вам еще и рот пластырем заклею!

— Только не это! — взмолилась Надежда, лишиться права голоса было для нее страшнее всего. — Я не стану вас оскорблять, но все же, где вы возьмете розу?

— Никакой розы! — заявил Трегубович. — Я уже говорил — вы не входите в программу моего эксперимента, вы идете по другой, если можно так выразиться, статье.

Надежда поежилась от его бухгалтерской терминологии.

— Ваша смерть, — деловито продолжал Трегубович, — не приведет к улучшению жизни ваших окружающих…

— Никогда в этом не сомневалась! — вставила Надежда.

— Я совершенно не желаю, чтобы вас ошибочно отнесли к участникам моего эксперимента — достаточно того, что в него включили директора магазина «Марат».

— А кстати, она ведь очень подходила вам по параметрам, — оживилась Надежда. — И возраст, и характер…

— Может быть, — сухо ответил доктор, — но свой эксперимент я желаю проводить сам. Этак еще и теорию отнимут!

— Да не беспокойтесь вы, никто на вашу теорию не покушается!

— Так что с вами придется организовать все так, чтобы создать видимость несчастного случая, — твердо продолжал доктор. — Самоубийство в данном случае вряд ли будет выглядеть естественно — трудно поверить, что женщина придет в больничный архив, чтобы свести счеты с жизнью. Только поэтому мне приходится возиться с вами и выслушивать ваши язвительные замечания… Но осталось уже недолго.

— Что же со мной произойдет? — вполголоса полюбопытствовала Надежда.

Она наконец поняла всю безнадежность своего положения. Осознать это раньше ей мешала абсолютная нереальность, даже какая-то гротескность ситуации. Но теперь ей стало страшно. Она сжала зубы и заставила себя успокоиться, насколько могла в своем положении. Главное: не терять над собой контроль. Возможно, от ее спокойного голоса этот ненормальный очнется. Или ему придет в голову еще что-нибудь, он отвлечется. Нужно потянуть время, вдруг появится шанс на спасение.

— Так что же вы собираетесь со мной сделать? Как я понимаю, падение из окна исключается — мы на первом этаже; если на меня рухнет что-то тяжелое, например стеллаж, — это не обязательно приведет к летальному исходу…

Трегубович, ничего не ответив, вытащил из ящика стола моток толстого двойного провода и принялся разматывать его, ища глазами розетку.

— Ах, значит, поражение электрическим током! — констатировала Надежда.

И хотя она изо всех сил старалась сохранить самообладание и не показывать страха, это удавалось ей все хуже и хуже: голос предательски дрожал, на лбу выступили бисеринки холодного пота. Она проговорила почти шепотом:

— Такая смерть тоже никому не покажется несчастным случаем. Что же, выходит, я сама себя опутала проводами, соорудила из этого дурацкого зубоврачебного кресла электрический стул?

Трегубович, занятый своими страшными приготовлениями, недовольно покосился на нее:

— Не принимайте меня за дурака. Все будет обставлено достаточно естественно. Вы случайно схватились за металлический неисправный корпус настольной лампы — вот этой самой, что стоит на столе, — вас ударило током, и вы, потеряв сознание, упали. Причем так неудачно, что вторая ваша рука оказалась прижатой к радиатору парового отопления. Ну, вы женщина образованная, понимаете, что произошло: одна рука — на заземлении, другая — под напряжением — летальный исход неизбежен.

Надежду передернуло от такой перспективы, ей показалось, что она уже чувствует скручивающую все тело судорогу высокого напряжения…

Доктор совершенно сошел с катушек, разумеется, никто не поверит в несчастный случай, его найдут, но ей-то, Надежде, какая будет разница, когда она останется валяться здесь обугленным трупом!

— Сознайтесь, — почти прошептала Надежда, — что вам доставляет удовольствие власть над чужой жизнью. Возможно, сначала вас и увлекла идея чистого эксперимента, но со временем вы стали убивать уже ради самого убийства!

Трегубович дернулся, как от удара.

— Это ложь! Вы ничего не поняли! Мне невероятно тяжело… убивать, — он произнес последнее слово с заметным усилием, с трудом преодолев внутреннее сопротивление, — мне тяжело убивать, но я иду на это ради большой идеи! Как вы можете так говорить? Ведь я — врач, хирург, я всю жизнь спасал человеческие жизни, я, как никто другой, понимаю, насколько жизнь хрупка и бесценна, поэтому для меня отнять жизнь — особенно тяжело, но я должен это сделать!

Он воткнул вилку в розетку и шагнул к Надежде с толстым двойным проводом в руке. Оголенные концы приближались неумолимо к запястьям Надежды. Она глубже вжалась в кресло и истошно заорала, переходя на визг.

Сергей притащился на работу часам к шести, когда Машенька, что сидела возле телефона, уже собиралась уходить.

— Тебя Гробокопатько спрашивал! — крикнула она Сергею на бегу.

— Так я и знал, — расстроился Сергей.

— А еще тебя Валентина целый день ищет, — злорадно сообщила Маша, — насчет Нового года интересуется.

— О, господи, хоть вообще на работу не приходи! — вздохнул Сергей.

— И дамы какие-то по телефону все время звонят.

— Кто звонил — Татьяна? — оживился Сергей.

— Не-а, никакая не Татьяна, а вовсе даже Надежда.

— Надежда? — опомнился Сергей. — А что сказала-то?

— Сказала, чтобы ты срочно проверил какого-то Трегубовича, вот у меня записано: доктор Арсений Петрович Трегубович.

— И все? — крикнул он, но Маши уже и след простыл.

Сергей вздохнул и поплелся к Валентине сдаваться, благо та еще не ушла. Стало быть, Надежда раскопала где-то фамилию хирурга, возможно, выяснила у родственников Сталины или у сотрудников. Но что это дает?

— Сережа, иди сюда! — Валентина сидела у компьютера.

— Так, Трегубович Арсений Павлович, год рождения 1937, — немолодой, как Надежда и предупреждала, — далее, место жительства… набережная Мойки… дом, квартира… телефон, место работы — больница святого Георгия, проживает совместно с матерью, жена… что такое? Жена, Немыщенко Валерия Федоровна, умерла в 1995 году!

Есть связь! Значит, всех, кто лежал в больнице Карла Маркса, оперировал он, а Римму Точилло — его жена! И он консультировал, то есть ходил туда, наблюдал, в общем, запомнил эту Точилло!

Сергей набрал номер Надежды. Там никто не ответил. Странно, семь часов скоро, так долго она на работе не задерживается. Он поколебался и позвонил по домашнему номеру доктора Трегубовича. Шамкающий старушечий голос ответил, что Арсений Петрович на работе.

— В больнице? — прокричал Сергей, потому что бабуля явно глуховата.

— В больнице, милый, в больнице.

— А он что — дежурит сегодня?

— Почему — дежурит? — удивилась старуха. — Он в архиве работает. А вы кто ему будете?

— Старый приятель, — проворчал Сергей и повесил трубку.

Ужасно не хотелось тащиться сейчас в больницу, но еще больше хотелось выяснить, наконец, какое отношение имеет доктор Трегубович к убитым женщинам. Кроме того, был шанс, что он с доктором может просто разминуться, то есть, когда Сергей подъедет к больнице, тот может уже уйти домой. Подумав, Сергей решил, что поскольку больница святого Георгия находится близко от его дома, поехать сейчас туда, а если доктора Трегубовича там уже нету, то на Мойку он сегодня ни за что не потащится.