На пасеке и в обычные годы нередко получали до четырех ведер меда с семьи, но однажды выдался особенно богатый взяток. На вырученные деньги закупили необходимые материалы и приступили с отцом к строительству нового дома. Все, начиная с чертежей, делали сами, вдвоем. По вечерам, перед тем как приступить к очередным работам, набрасывали эскизы. Очень много времени провели за изготовлением наличников. Наличники — не просто украшение, по ним судят, что за люди живут в доме. Но особой гордостью отца с сыном стала, конечно, печь. Обладая большим умом и будучи человеком всесторонне образованным, понимал Андрей Михайлович, что далеки от совершенства традиционные русские печки. Не могли они в стужу долго хранить тепло — или два раза в день топи, или с помощью грубки дом подтапливай: и времени много на это уходит, и расход дров большой. И тут в одном из журналов натолкнулся он на любопытную информацию. Оказывается, не он один пришел к такому заключению, серьезные умы пытаются разрешить эту проблему. Например, один из популярных журналов предложил тогда оригинальные проекты печей-теплушек Александрова — известного ученого того времени, академика — для деревенских и городских индивидуальных домов. Не мешкая написали самому автору идеи письмо и через некоторое время получили ответ с подробными чертежами, проспектами, послойными планами. Естественно, пригласили лучшего печника — Ивана Гуренкова. Тот посмотрел, полистал бумаги: «Не возьмусь». Не смог поверить опытный мастер-самоучка в жизненность подобной конструкции. Но помогать в конце концов согласился, правда, сразу предупредил: «Ответа не держу».
Клали печь на свой страх и риск. Гуренков своды выложил, хотя и был уверен, что все переделывать придется, помог через чердак и крышу — именно здесь чаще всего «красный петух» занимается — правильно трубу вывести. Попробовали тягу — газета вспыхнула и моментально обратилась в кучку серого пепла. Положили дрова — загудели, как в домне. Правда, не сразу Марфа Петровна приноровилась к готовке в этом чуде — чугун или сковородку можно было ставить только после того, как первый жар спадет, зато раз протопишь — тепло до следующего утра держится. Печь была устроена таким образом, что сначала горячий воздух прогревал всю ее нижнюю часть и лишь затем поднимался вверх. Приходили, смотрели, дивились не только односельчане. Иван Гуренков потом нарасхват был, но не возгордился, по каждому заказу с отцом советовался.
Жизнь сельского учителя уже по своему характеру является подвижнической, и заботы его никогда не ограничиваются стенами школы. К нему люди тянутся, идут со своими нуждами и просьбами: помочь правильно бумагу для сельсовета оформить, заявление написать или жалобу властям составить. Но чаще приходят просто посоветоваться, расспросить про последние новости, узнать, что в мире делается. Учитель на селе — главный просветитель. Андрей Михайлович к тому же обладал необычайно широким кругозором, так как в школе он преподавал едва ли не все предметы, кроме литературы, русского и иностранного языков. Каждый день он просматривал несколько газет, постоянно читал самые разные журналы — от специальных до литературных. Многие издания — и центральные (особенно «Комсомолку» в семье любили), и все местные — выписывал сам, да и школа в то время немало получала. Естественно, «Крестьянка» и «Пчеловодство» всегда под рукой лежали. По собственной инициативе ходил по домам и делился с соседями наиболее важными новостями. Его всегда ждали, даже в других деревнях, куда он ездил на лошадке. Так уж сложилось, что все эти селения были небольшими и располагались в местах, называемых в народе глухоманью. Что случись в распутицу — никуда не проедешь. К тому же в послевоенные годы в окрестных лесах развелось много волков. Однажды зимой наткнулся на них и Геннадий, когда бегал в соседнюю деревню с каким-то поручением отца. Только минул мельницу, стоявшую по пути, а они тут как тут, переходят заснеженное поле. Обошлось. Хищники эти нередко подходили вплотную к жилью и даже как-то задрали соседскую собаку. Не слишком людно вокруг, вот и обнаглели. Если даже Мымрино, самое крупное здешнее село, имевшее школу-десятилетку, насчитывало не более шестидесяти дворов, что тут о других говорить. К примеру, соседнее Гнездилово, где была семилетка, раза в два меньше, а отбившееся от него поселение хоть и называлось деревней Глотово, представляло собой, по сути дела, хутор с несколькими дворами.
Заметим, никто на Андрея Михайловича обязанности агитатора или пропагандиста не возлагал, тем более что был он беспартийным. Просветительство — естественное призвание настоящего сельского учителя, свойство его души. Хорошую, светлую память о себе оставил у людей отец Геннадия Зюганова. Тем, что помог их детям обрести себя в жизни, найти в ней правильную дорогу. Тем, что всегда откликался на любую их нужду или просьбу, мог в трудную минуту поддержать и помочь — не только своим авторитетом или советом, но и конкретным делом. Ему обязаны многие сельчане и тем, что зашумели на их подворьях сады. Вроде бы и усадьбы у всех были большие и серьезные, а вот не у многих доходили руки до фруктовых деревьев, высаживали только вокруг огородов крыжовник да смородину. Считалось, скорее по привычке, что главное — вдоволь картошки и солений на зиму заготовить, а к фруктам относились как к баловству. Отец разузнал, что километров за семьдесят есть хороший питомник, уговорил председателя выделить машину. Съездил, набрал там саженцев нескольких сортов. Раздавал всем желающим, сам показывал, как правильно провести посадку, чтобы саженец принялся. В этом деле ведь тоже есть свои премудрости. Яблони прижились у большинства жителей села. При школе вырос прекрасный сад, а перед своим новым домом Зюгановы разбили еще и палисадник — и отец, и мать любили с цветами повозиться.
Вскоре земляки уже с иным настроением встречали Яблочный Спас, угощали друг друга спелыми плодами. Кстати, все большие церковные праздники отмечались наряду с советскими — первомайскими и октябрьскими. Никто, естественно, этому не препятствовал. Особенно широко, как и в большинстве русских деревень, праздновался день летней Казанской. Ходили к соседям на их престольные праздники — Успение, Николу. Для людей важные церковные даты были отнюдь не поводом для того, чтобы лишний раз собраться, выпить и повеселиться. Относились они к ним с глубоким почитанием, потому что Бог всегда жил в душе русского человека, который никогда не воспринимал всерьез атеистические потуги чиновников. Кроме того, исторически сложилось так, что знаменательные даты православного календаря, как правило, совпадали с завершением очередной сельской страды и началом новой, перед которой душа и тело требуют отдыха. Любому крестьянину известно, что на Казанскую, например, принято делать зажин ржи (первый сноп, по традиции, — в дом), а после Яблочного Спаса начинается подготовка к посеву озимых.
Почти в каждый праздник на родине отца, в селе Покровском, собирались многочисленные близкие и дальние родственники, иногда по тридцать-сорок человек, некоторые приезжали даже с Украины. Родственные связи берегли и почитали. Отец перед каждым Новым годом рассылал не меньше сотни поздравительных открыток — родным и друзьям-однополчанам, с которыми переписывался и встречался до конца жизни. Геннадий любил приподнятую, шумную атмосферу, царившую в доме во время праздников. Гулять умели — весело и с достоинством, но главное, что больше всего ему нравилось, — гости были голосистыми, умели петь и знали бесчисленное множество русских, украинских и советских песен, многие из которых приходили в жизнь из любимых кинофильмов. Большинство популярных картин тех времен сейчас принято считать наивными и идеализированными. Но были они, прежде всего, чистыми и светлыми, и в тех же «Кубанских казаках» люди узнавали себя, свои переживания, свои судьбы. И песни в них были такие, что щемило грудь, и душа чище становилась. Сам Геннадий, правда, исполнителем был не ахти каким, но слушать и подпевать любил, особенно нравились ему тягучие и грустные народные песни. Не ослабла любовь к хорошей песне и с годами.
