«Если не удастся бежать незаметно, то придется дать старушке по голове, только действовать надо наверняка и без шума. Первым делом все тщательно изучить и максимально осмотреться. Времени на это - не более трех недель. Дальше затягивать опасно».

Алена боялась родить раньше времени после всех перенесенных потрясений.

Потекли дни. Каждый день Алена вставала с мыслью о подготовке к побегу. Не терять зря ни минуты. Смотреть во все глаза. Изучать все старухины повадки. Вскоре у Алены было вполне четкое представление о распорядке дня старой ведьмы: вставала она затемно, совершала намаз, затем поднималась в комнату пленницы и проверяла, все ли в порядке. После проверки отзванивалась по своему телефону, который всегда носила с собой. В девятом часу приносила Алене завтрак, а после завтрака выпускала ее во двор, пока не стемнеет. Спала бабка очень беспокойно, можно сказать, почти не спала, наверное, страдала бессонницей. Алена слышала ее шаркающие шаги на первом этаже, сухой кашель, похожий на треск хвороста, и оханья на разные лады. Старуха часто выходила на улицу и обходила дом с дозором. По нескольку раз проверяла замки на своих калитках. Во дворе было две калитки: одна выходила на деревенскую улицу, другая, на заднем дворе, вела на тот самый зеленый холм, где паслась домашняя скотина жителей, в том числе и две старухины козы. Окно в комнате Алены было единственным во всем доме, выходившим на задний двор и на холм, это тоже было преимуществом.

Вскоре Алена убедилась, что убежать ночью незамеченной ей не удастся. Бабка слышала малейшие звуки и шорохи. Алена это проверила, устроив среди ночи возню в комнате. Она просто ворочалась на кровати так, чтобы та слегка поскрипывала. Старая ведьма явилась незамедлительно.

- Ты чего шумыш? - со злобным недовольством прошипела она.

- Ой, бабушка, не спится, душно очень, окно бы открыть, - пропищала как можно ласковее Алена.

- Еще чево, - возмутилась бабка, развернулась и, притворив дверь, принялась греметь ключами.

Со временем старуха стала больше доверять своей пленнице, выпуская ее во двор, и даже давала кое-какую незатейливую работу.

Дни стояли сухие и солнечные. Начался сбор малины, которой у Фатимы было видимо-невидимо. Малина густо росла по всему периметру участка. Бабка Фатима лазила среди зарослей, отчаянно охая и ворча на своем языке. Алена решила воспользоваться уборочной кампанией, чтобы получше изучить особенности участка и окрестностей, предложив старухе свои услуги по сбору малины.

- Бабушка Фатима, давайте я помогу малину собирать, - простецки предложила Алена.

Старуха с недоверием посмотрела на Алену, но удержаться от соблазна дармовой помощи не смогла. Молча принесла корзину и протянула ее Алене.

Это была еще одна маленькая победа. Теперь Алена могла спокойно изучать обстановку, особенно интересовавший ее задний двор. Сбор шел быстро. Довольная Фатима целыми днями варила варенье на летней печи и все с большим доверием поглядывала на свою подопечную.

Наблюдения из малины никакой полезной информации не дали. Заросли были столь густы, что ни людей, ни домов Алене не удалось разглядеть. Она понимала, что рядом идет другая жизнь, но что-то узнать о ней не было никакой возможности. Целыми днями ее окружала молчаливая горная тишина, изредка нарушаемая лишь позвякиванием колокольчиков на шеях пасшихся у холма коров.

Через неделю появился Казбек. Алена напряглась: вдруг ее опять увезут, - но ничего не произошло. Казбек оставил продукты, коротко переговорил с Фатимой и укатил, оставляя за собой клубы пыли, по которым Алена определила направление дороги. Это была ценная информация.

Еще через неделю, когда Казбек появился вновь, Бог подал Алене руку помощи. Только так она могла объяснить непростительный для боевика промах, который совершил в тот день Казбек.

1996 год. В четвертом классе шел урок литургики. Старенький преподаватель, профессор и доктор богословия Пал Палыч Вознесенский с утра был не в настроении. Впрочем, его плохое настроение имело свое оправдание. Шел третий урок, а студенты, как сговорились, - отвечали тему из рук вон плохо. Профессор сердился, пыхтел и поминутно вытирал лоб белым батистовым носовым платком.

- Садитесь, воспитанник, отвратительно. Сегодня, к превеликому своему сожалению, я вынужден поставить вам двойку, - он уже занес сморщенную руку в старческих пигментных пятнах над журналом.

- Ну почему двойка? - заныл здоровенный детина с густо пробивавшимся юношеским пушком над верхней губой, - я же учил.

- Но не выучили, садитесь, воспитанник Журавлев, стыдно в выпускном классе не знать таких элементарных истин, - с пафосом ответил преподаватель, глядя поверх узких золоченых очков, и вывел жирную двойку в ведомости.

Воспитанник Журавлев был сыном одного ярославского протоиерея, учился скорее из-за боязни отца, и науки ему не давались. Недовольный Журавлев, посопев и потоптавшись, сел на место.

- Следующим пойдет отвечать на предложенный вопрос... - рука старика мелко задрожала над раскрытым журналом.

Класс замер в молчаливом ожидании. Тишину нарушила распахнувшаяся дверь. В аудиторию вошел старший помощник инспектора по кличке Гоголь, прозванный так за свой вредный, несговорчивый нрав и гордо поднятую голову. Он стремительно подошел к профессору и быстро зашептал ему что-то на ухо.

Доктор Вознесенский не любил, когда его прерывали, он бросил гневный взгляд на Гоголя, затем на притихшую братию и почти с раздражением произнес:

- Андрей Подольский, вас вызывает преосвященный Серафим.

- ...В кабинет ректора, - хитро прищурившись, добавил Гоголь.

Лицо Андрея резко изменилось, сердце учащенно забилось. Он знал, что владыка должен приехать в Лавру, но не думал, что это произойдет так скоро.

Владыка в свой приезд обещал поднять вопрос о рукоположении, но к этому Андрей был совсем не готов. Он думал, что до его приезда решит вопрос с Аленой, более того, он был уверен, что она даст ему окончательный ответ, причем обязательно положительный. Но Алена уехала, оставив его в неопределенной ситуации, не сказав ни да, ни нет, отложив этот разговор до мая месяца. Андрей был в отчаянии.

Он шел по гулким академическим коридорам в сопровождении Гоголя, не обращая на провожатого никакого внимания, полностью погрузившись в свои нелегкие думы.

«Будь что будет, - подумал Андрей. - Что скажет владыка, то и будет, на все воля Божия».

С такими мыслями он вошел с просторный ректорский кабинет.

Преосвященный Серафим сидел на диване, владыка ректор Иоасаф находился за своим широким письменным столом, выполненным под старину, на котором рядом с антикварным массивным пресс-папье примостился еще редкий по тем временам новенький компьютер.

Андрей подошел под благословение к владыке Серафиму.

- Нет, нет, нет, к владыке Иоасафу первому, он здесь хозяин, а я в гостях, - весело, несколько с задором произнес священник.

Ректор семинарии и академии, викарий владыка Иоасаф был небольшого роста, суховатый, стремительный человек. Движения его всегда были быстры и порывисты, но академии он передвигался бегом, так что его широкая ряса развевалась как парус, напоминая в то же время большую черную птицу. Он отличался своей неуловимостью и способностью внезапно появляться в самых неожиданных местах. Только что он был в трапезной, как через пять минут шел слух, что ректор уже в библиотеке, а через семь - что в подсобном хозяйстве. Служил он всегда быстро и очень не любил, когда другие мешкались и не успевали, был добр и строг одновременно.

Владыка благословил Андрея.

- Ну что ж, не буду мешать, оставлю вас наедине, - произнес он, вставая из-за стола, и быстро вышел из кабинета, тихо притворив за собой дверь.

- Андрюша, присаживайся, - владыка указал на диван подле себя. Андрей робко присел на самый краешек и потупился.

- Как дела, учеба, рассказывай, - нарочито бодро произнес архиерей. - Что нового в сих стенах?