“Он мог бы с таким же успехом повесить на меня голотабличку с надписью “Потомок Религиозных Придурков!”, — обиженно подумала Абигайль.

— Мой довод в том, — продолжил Оверстейген, вероятно блаженно не осознающий жгучее негодование своего гардемарина, или, по меньшей мере, совершенно к нему безразличный, — что на Приюте не любят посторонних. А эти посторонние, вроде эревонцев, при разговоре с ними могут и не учесть этого фактора в достаточной степени. Во всяком случае, как мне кажется, те эревонцы, которые вели переговоры с властями планеты после исчезновения “Звёздного воина”, его не учли. Ясно, что местные только пришли в раздражение. Это могло начаться ещё тогда, когда на них впервые свалился “Звёздный воин”.

Но если “Звёздный воин” пропал потому, что обнаружил нечто привёдшее его к пиратам, и пираты его уничтожили, то Тиберия единственное место, где он мог это сделать. Система была его первым пунктом назначения и, как мы можем определить, он вообще не достиг второго. Так что если имеется чёткая взаимосвязь, а не некая игра случайности, между расследованием “Звёздного воина” и его исчезновением, то Тиберия — единственное место, где мы можем надеяться узнать то же, что и он.

Если же я прав и Братство Избранных просто не пожелало разговаривать с мирской шайкой посторонних, которые не смогли продемонстрировать должное уважение к их вере, то очевидно, что следует попытаться поговорить с ними снова. Весьма вероятно, что никто на планете не понимает значимость некоего полученного “Звёздным воином” внешне незначительного отрывка информации, который мог привести его к пиратам. Если было что-то вроде этого, то мы несомненно должны узнать, что это было. И единственным способом это сделать является наладить с местными контакт. И для этого, — он повернул голову и на этот раз, подумала Абигайль, не могло быть сомнения, на кого он посмотрел, — мы нуждаемся в человеке, который сможет поговорить на их языке.

* * *

— Круто влево! Поворот на один-два-ноль на ноль-один-пять и поднять ускорение до пять-два-ноль g! Тактик, выпустить имитатор Лима-Фокстрот по нашему предыдущему курсу!

Занимая свой пост во вспомогательном центре управления вместе с лейтенантом-коммандером Эбботом и слушая ровные, быстрые команды с мостика, Абигайль решила, что больше всего в капитане Майкле Оверстейгене ей было ненавистно то, что он на самом деле казался компетентным человеком.

Её жизнь была бы намного проще, если бы она могла просто списать его как ещё одного аристократического недоумка, который получил данное командование исключительно благодаря злоупотреблению непотизмом. Было бы намного легче выносить его выводящий из себя акцент, чрезмерно идеальную форму, раздражающие манеры и постоянный вид высокомерной отстранённости от окружавших его простых смертных, если бы он ещё и завершал стереотип полной некомпетентностью.

К сожалению, она была вынуждена признать, что хотя то, как такой молодой капитан заполучил такое заветное командование, как “Кулак” в эту эру сокращения числа кораблей, явно объяснялось непотизмом, но некомпетентным он не был. Это стало болезненно очевидным, когда он провел на своём корабле серию интенсивных тренировок всех мыслимых манёвров по дороге к Тиберии. И, учитывая то, что Тиберия находилась чуть более чем в трехстах световых годах от Мантикоры и переход продолжался почти сорок семь земных дней, у него было полно времени на тренировки.

Глупо с её стороны, сурово журила она себя, послушно следя на тактическом дисплее за развитием данного упражнения, но она знала, что испытала бы определенное злорадное удовлетворение, если бы могла причислить капитана к тому, что леди Харрингтон называла “Школой мантикорской неуязвимости”. Но в отличие от тех самодовольных идиотов, Оверстейген явно придерживался более старой мантикорской традиции, согласно которой ни одна команда не может быть слишком хорошо подготовленной, будь то мир или война.

Каким-то извращённым образом его очевидный талант к хитроумным, даже можно сказать, дьявольским тактическим маневрам только делал всё хуже. Абигайль обнаружила много материала для восхищения в тактическом репертуаре капитана и знала, что коммандер Блюменталь считает также. Зато лейтенант-коммандер Эббот явно не принадлежал к числу самых горячих обожателей капитана. Он был слишком хорошим офицером, чтобы когда-либо в этом признаться, особенно в присутствии всего лишь гардемарина, но Абигайль было ясно, что её наставник возмущался случайностью рождения, которая подарила Оверстейгену командование “Стальным кулаком”. Тот факт, что Эббот был как минимум на пять стандартных лет старше капитана, и при этом на два полных ранга ниже, несомненно, тоже играл свою роль. Но каковы бы ни были его чувства, никто не мог бы придраться к поведению помощника тактика на службе или к его внимательности.

В его отношениях с капитаном присутствовал несомненный оттенок зажатости и формальности, но это было справедливо в отношении достаточного количества членов экипажа корабля. Где-то через неделю ни у кого на борту не осталось сомнений в компетентности или способностях капитана Оверстейгена, но это не значило, что экипаж был готов прижать его к своему коллективному сердцу. Дело было в том, что несмотря на его таланты, каковы бы они ни были, у него не было и, скорее всего, никогда не будет той харизмы, которую, казалось, без труда излучала леди Харрингтон.

Скорее всего, заключила Абигайль, это как минимум отчасти объяснялось тем, что его не особенно интересовало приобрести такой тип харизмы. В конце концов, естественный порядок Вселенной неизбежно возвысил бы его до нынешнего положения. Его несомненная компетентность просто была доказательством того, что Вселенная поступила мудро. А так как было одновременно естественным и неизбежным то, что он командовал, то точно также было естественно и неизбежно то, что остальные подчинялись. Следовательно, не было особого смысла в том, чтобы увлекать их делать то, что изначально было их естественным долгом.

Короче говоря, личность Майкла Оверстейгена не принадлежала к тем, что естественным образом привлекают преданность подчиненных. Они признают за ним компетентность и согласятся на послушание. Но не на преданность.

С другой стороны, Арпад Григовакис, казалось, был готов боготворить палубу, по которой ходил Оверстейген. Абигайль не могла быть точно уверена в том, почему это так, но у неё были подозрения. В конце концов, и самого Григовакиса нельзя было назвать очень приятным в общении человеком. Хотя он был далеко не такого высокого происхождения, как капитан, но явно принадлежал высшему слою мантикорского общества и не слишком скрыто стремился обрести такой же образ аристократической власти и привилегированности. На самом деле, подумала Абигайль, Григовакис, вероятно, находил Оверстейгена гораздо более удобным примером для подражания, чем кого-то вроде леди Харрингтон, как бы высоко он ни ценил и уважал тактический гений Землевладельца.

В защиту капитана Оверстейгена, Абигайль была вынуждена признаться, что никогда не видела, чтобы он хоть в малейшей степени поощрял явное желание Григовакиса подражать его собственному стилю. Конечно, он и не возражал, но это уже было бы несколько чрезмерно требовать от любого капитана.

— Бандит два заглотил наживку и идет к имитатору, сэр! — Это был голос Шобаны, и она казалась спокойнее, чем, как подозревала Абигайль, была на самом деле. Через пятнадцать минут после начала текущего упражнения Оверстейген решил записать коммандера Блюменталя в потери, в то время как Абигайль исполняла роль дублера Эббота в запасной тактической группе коммандера Уотсон. А это значило, подумала Абигайль с чуточкой зависти, что в данный момент её сокурсница управляла всем вооружением 425-тысячетонного тяжелого крейсера, пусть только на время упражнения... а Абигайль — нет.

— Очень хорошо, тактик, — спокойно ответил Оверстейген. — Но следите за номером первым.