И вдруг всё завершилось. Выпустили, подлечили, срочно доставили в Киль, где уже стояла U-1505, пришедшая из Тронхейма. «Дело не прекращено, а приостановлено, и вам дается шанс – вы обязуетесь в каждом походе добиваться значительного успеха, иначе ваше поведение будет расценено как трусость перед лицом врага. Есть вопросы?»
Дело было совсем не в гуманности. У португальского побережья собиралась гроза, и нельзя было надеяться на успех в бою при командире неопытном или не знакомом с этим типом субмарин. В кригсмарине пока что успели поднять флаг всего семь «двадцать первых». И это была еще достаточно сырая конструкция, U-1501 страдала таким множеством «детских болезней», что осталась на Балтике, посылать ее в бой было просто опасно, ее сестра U-1502 уже погибла там при погружении; U-1503 пропала без вести у Нарвика, вероятно потопленная русским Ужасом – но возможно также, погибла от аварии, у нее и U-1504 обнаружился дефект, фланцы и сальники систем, вынесенных вне прочного корпуса, под большим давлением текли, отчего глубина погружения этой пары лодок была ограничена – лишь начиная с U-1505 добились более или менее надежного качества, хотя от всех недостатков избавиться так и не удалось; U-1506 была при непонятных обстоятельствах захвачена русскими (в измену экипажа Шнее не верил). Итого в распоряжении Атлантического командования ваффенмарине находились всего три новых лодки: U-1504 (ограниченно годная); U-1507, только пришедшая с Балтики, завершив ускоренный курс боевой подготовки; и наконец, U-1505, единственная с боевым опытом, у Нарвика потопившая американский авианосец, под командой его, Шнее, ученика великого Кречмера. А Чинам в Берлине тоже нужен успех, чтобы завтра не записали в изменники!
Переход в Эль-Ферроль прошел без помех. Эта база уже использовалась 12-й флотилией, но переселяться туда полностью из Бреста, Лориана и Сен-Назера подводники не спешили, жизнь во Франции была явно веселее, француженки более приветливыми и доступными, а бетонные убежища могли укрыть от английских бомб, в то же время форсирование Бискайского залива, еще недавно бывшее опасной лотереей, с вступлением в войну Испании стало ненужным, теперь лодки шли вдоль баскского берега под прикрытием своей авиации и катеров, в Ферроле пополняли запасы до полного, и уходили в Атлантику. Но из Киля в Ферроль пришлось идти вокруг Англии, и Шнее страстно желал, чтобы ему попался британский конвой, а то кригс-комиссар смотрит недовольно, еще заявит по прибытии, что командир решимости не проявил, и что тогда? Однако приказ пока был о перебазировании, а не об охоте за англичанами!
Приказ выйти в море был шестнадцатого, утром. Узнав о цели, Шнее выругался – если разведка не ошиблась, то сейчас этот конвой уже почти на широте Ферроля, но гораздо западнее, и уходит на юг, какие шансы его перехватить, если скорость новых лодок в надводном положении даже меньше, чем у «семерок»? И американцы уже кое-чему научились, внаглую преследовать себя над водой не дадут, да при таком охранении несколько авианосцев в эскорте – это очень серьезно! Но что бывает за неисполнение приказа, помнилось слишком хорошо.
Дважды были замечены британские самолеты, потому вдали от испанского берега шли под шнорхелем или ныряя на глубину – разница была невелика, восемь узлов в первом случае, шесть во втором, зато гораздо лучше слышно. Утром восемнадцатого числа, в месте с координатами 42 °с. ш, и 13 °з. д, акустик U-1505 доложил командиру, что отчетливо слышит шум винтов множества кораблей, не транспорты, пеленг 280, и сигнал такой четкий, будто они совсем близко, «мы скоро должны их увидеть, если не видим уже!» Под перископом, однако, ничего не обнаружилось, и что интересно, у поверхности сигнал пропал и снова появился на глубине шестьдесят. Что ж, все опытные подводники знают, что в море есть свои туманные зоны и зоны отличной видимости, вернее слышимости. И можно иногда заметить конвой или эскадру за сто или двести миль!
Это явление, в иной реальности изученное наукой уже после этой войны, в пятидесятые (а как вы думаете, что делали в океане целые флотилии «мирных исследовательских судов»?) получило название акустический канал. Звук в воде распространяется не прямолинейно, отклоняясь в сторону меньшей солености и низкой температуры. Оттого, например, на широте Португалии, где поверхность океана прогревается хорошо, имеет место отрицательная рефракция, когда луч гидролокатора, посланный с эсминца в сторону вероятного нахождении подлодки, искривляется ко дну, и лодка у поверхности останется незамеченной. Бывает и положительная рефракция, когда вода наверху холоднее, чем в глубине, тогда сигнал локатора уйдет к поверхности, не обнаружив лодку под собой. Наконец, бывает случай, когда холодная вода по какой-то причине оказывается зажатой между слоями более теплой, и тогда сигнал будет распространяться внутри этого слоя, многократно отражаясь от границ, на очень большое расстояние – как правило, это состояние нестабильное, и поймать его можно, если повезет. И для U-1505 сегодня выпала счастливая карта, позволившая ей обнаружить американскую эскадру и взять на нее пеленг. Корветтен-капитан Шнее не был ученым-океанологом, но еще с прошлой войны подводники знали по опыту – такие явления есть.
Конечно, скорости лодки и авианосной эскадры были несоизмеримы. И в открытом океане противники бы благополучно разошлись, не увидев друг друга, а сигнал пропал бы еще раньше, ведь зона акустического канала не может быть слишком протяженной! Но здесь действие развернулось на ограниченном пространстве, пара сотен миль по меркам океана – это ничто. К тому же были обстоятельства за, о которых Шнее и не подозревал. Эскадра сопровождала конвой, плетущийся впереди со скоростью, едва превышающую десять узлов – и чтобы не обогнать, шла противолодочным зигзагом. Потому Флетчер, тщательно обдумав, решил отправить покалеченный «Банкер-Хилл» назад, в Англию, под охраной крейсера «Сент-Луис» и четырех эсминцев, включая «Буш» с разбитым носом – трудноуправляемый корабль связывал бы маневр всего соединения, ставя его под угрозу атаки из-под воды.
А еще с суши приходили панические сообщения, казалось, что Лиссабон вот-вот падет. Из штаба передали, есть вероятность, что придется разгружаться по запасному варианту, в Порту, на севере. И на берегу почти не осталось авиации – очень не хотелось бы тратить на это подготовленных палубников, но возможно, если будет вопрос жизни и смерти, понадобится нанести по берегу бомбовый удар, иначе этих бешеных гуннов остановить невозможно! И эскадра, имея до того генеральный курс юго-юго-запад, повернула на восток, навстречу приближающейся U-1505.
Казалось, опасности нет. Эсминцы носились вокруг, прощупывая море гидролокаторами. А прямо по курсу эскадры летали «авенджеры», вооруженные не только глубинными бомбами, но и новинкой – самонаводящимися противолодочными торпедами «Фидо», сбрасываемыми в воронку на месте погрузившейся лодки. Субмарина, находящаяся в секторе по курсу эскадры, неизбежно должна была быть замечена! Возможности «семерок» и «девяток» были хорошо известны, семьдесят-восемьдесят миль под водой полностью разряжали батареи, отчего те лодки заходили на цель над водой и ныряли лишь перед атакой, а еще они были «слепые», без радара – как бы они нас обнаружили? Утром пролетал разведчик гуннов, которого не могли достать истребители – но с тех пор эскадра прошла почти сто миль и изменила курс. Но эсминцы очень старались не пропустить врага, не бывшие еще в бою экипажи особенно горели желанием исполнить свой долг. Результатом пока были вышедшие из строя сонары на трех эсминцах – если на одном локатор удалось кое-как отремонтировать, два других оказались безнадежны, всё же новая техника была еще слишком нежной для столь интенсивной работы.
И никто не предвидел «двадцать первую» лодку с дальностью хода в триста сорок миль на шести узлах, упрямо сближающуюся с целью на глубине в шестьдесят метров по устойчивому пеленгу. Не встречались еще союзники с этим типом лодок, сведения об их возможностях, добытые разведкой, были отрывочны и недостоверны. Эти данные, вместе с экземпляром самой лодки, были у русских, но… Рассказывают, что в иной реальности некий советский офицер, сообщивший англичанам о факте захвата нашими моряками-балтийцами немецкой субмарины U-250 с акустическими торпедами – после чего последовало обращение Черчилля к Сталину передать образец – подвергся репрессиям за разглашение государственной тайны, притом что британский премьер был прав, говоря, что «этими торпедами уже было потоплено несколько кораблей и транспортов из состава конвоев, идущих в Россию», то есть интерес СССР всё же присутствовал. Здесь же северный маршрут работал бесперебойно, зато советское руководство, зная о том, что будет после этой войны, вовсе не спешило знакомить вероятного противника с тактико-техническими данными своих будущих «613-х». А на официальный запрос британской миссии последовал ответ, что захваченная лодка принадлежит к уже знакомому «типу семь» и технического интереса не представляет. А объект, пришвартованный к стенке завода в секретной зоне рядом с К-25, в иной реальности носившей имя «Воронеж», для посторонних не имел никакого отношения к истории с трофеем – опытовая подлодка Северного флота, на которой научники проверяют какие-то решения; вон, сам товарищ Базилевский с нее не вылазит, вместе с конструкторами; и вообще, меньше знаешь – крепче спишь!
