Лэйк отхлебывает виски.

– Нам их не выгнать.

– Можно позвать детей-охотников. Недорого.

Ян гуйдзы только машет рукой:

– На Среднем Западе такие тоже есть.

«Только у наших причины посерьезней», – думает Хок Сен, но решает не спорить. Позвать ловцов все равно надо: если этих дьявольских тварей не распугать, рабочие станут шептаться, что несчастье навлек пхи Оун, злой дух – повелитель чеширов.

Коты подходят все ближе, их то видно, то нет, шкуры принимают оттенки всего, что находится рядом. Животные опускают головы к кровавым разливам, и их переливчатые рыжие и угольно-черные пятна краснеют.

По слухам, чеширов вывела компания-калорийщик – то ли «ПурКалория», то ли «Агроген» – по приказу одного из начальников; говорят – как сувенир для гостей ко дню рождения его дочери, когда той исполнилось столько же, сколько кэрролловской Алисе.

Дети разобрали котят по домам, те дали потомство с обычными кошками, и через двадцать лет чеширы заселили все континенты; теперь только два процента их потомства напоминает старых животных – Felis domesticus с лица земли исчезли. В Малайе «зеленые повязки» ненавидели китайцев и чеширов одинаково, только последние, насколько известно Хок Сену, по-прежнему живут там и процветают.

Доктор Чан кладет очередной стежок, ян гуйдзы вздрагивает и бросает на нее злобный взгляд.

– Ну все, хватит.

Та делает ваи, пряча испуг за сложенным ладонями, и шепчет Хок Сену:

– Он снова дернулся. Анестезия плохая, я к такой не привыкла.

– Я дал ему виски для обезболивания. Заканчивай, я все улажу, – успокаивает ее старик и добавляет, глядя на сяншена Лэйка: – Осталось совсем немного.

Тот корчит недовольную мину, но оставляет доктора в покое и дает ей спокойно зашить рану. Затем старик отводит женщину в сторону и вручает конверт с деньгами. Та начинает кланяться, однако Хок Сен тут же прерывает поток благодарностей.

– Здесь больше, чем договаривались, – я попрошу тебя передать вот это письмо. – Он протягивает второй конверт. – Мне надо поговорить с главным вашей башни.

– С Собакотрахом? – Доктора передергивает от омерзения.

– Вот услышит он это прозвище и перережет всю твою родню, сколько их там осталось.

– Это очень жестокий человек.

– Просто передай записку, о большем не прошу.

Доктор Чан нерешительно берет конверт.

– Вы всегда так добры к нашей семье. И все соседи об этом говорят, даже делают подношения богам по… вашей утрате.

– О, моя помощь ничтожно мала, – вымучивает улыбку Хок Сен. – Нам, китайцам, непременно надо держаться вместе. Там, в Малайе, мы, может, и были из разных регионов и говорили на разных языках, но тут мы все как один – обладатели желтых билетов. Мне так стыдно, что я не могу сделать для вас больше.

– Другие и того не делают. – Она по чужой для обоих традиции делает ваи и уходит.

Глядя ей вслед, Лэйк говорит:

– Тоже желтобилетница?

– Да, – кивает Хок Сен. – В Малайе была врачом. Тогда, до Казуса.

Чужестранец какое-то время молчит, будто обдумывает сказанное.

– А что – за работу она берет меньше тайских докторов?

Хок Сен бросает на ян гуйдзы быстрый взгляд, пытаясь угадать, какой ответ тот хочет услышать.

– Да, гораздо меньше. А дело знает хорошо. Даже лучше их. А берет меньше. Врачами работать можно только тайцам, вот она и сидит почти без дела. Лечит желтобилетников, у которых и денег-то нет. Для нее просто потрудиться – уже счастье.

Лэйк кивает, явно о чем-то размышляя; Хок Сен очень хочет знать, о чем именно. Белый человек – сплошная загадка. Старик иногда думает: как народу ян гуйдзы, который слишком глуп, чтобы стать хозяином мира, это тем не менее удалось, причем не единожды? Преуспели во время Экспансии; энергетический коллапс заставил их поначалу вернуться домой, но потом они явились снова со своими компаниями-калорийщиками, эпидемиями и патентованным зерном… Их будто боги берегут. Если подумать, Лэйк должен был погибнуть, стать фаршем, одной кучей с останками Баньята, Нои и того безымянного погонщика с четвертого вала – он, конечно, во всем и виноват, потому что напугал мегадонта. И все же вот заморский демон – сидит себе и жалуется на какой-то несчастный укол, а то, что завалил десятитонного зверя одним выстрелом, его никак не волнует. Очень странные создания эти ян гуйдзы. В свое время Хок Сен часто вел с ними торговые переговоры, но даже не подозревал, что понимает в них так мало.

– Махутам снова нужно будет дать денег, без взяток на работу не выйдут, – сообщает старик.

– Знаю.

– А еще нанять монахов – читать на фабрике молитвы, чтобы успокоить рабочих, потом обязательно ублажить пхи. Это дорого встанет. Начнут говорить, что тут завелись злые духи, что место плохое, или что домик духов слишком маленький, или что во время стройки вы срубили дерево, где жил пхи. Придется нанять предсказателя или даже специалиста по фэн-шуй – тогда люди поверят, что здесь хорошее место. Потом махуты потребуют надбавку за вредность…

– Я хочу заменить погонщиков, – обрывает его Лэйк. – Всех до последнего.

Хок Сен шумно втягивает воздух сквозь сжатые зубы.

– Это невозможно. Все энергетические договоры в городе идут через профсоюз мегадонтов. У них разрешение правительства, а у белых кителей – монополия. С профсоюзами нам не сладить.

– Они никуда не годны. Им тут не место. С меня хватит.

Хок Сен неуверенно улыбается, не понимая, шутит фаранг или говорит всерьез.

– У них же королевский мандат. Идти против него – все равно что сказать: «Давайте поменяем людей в министерстве природы».

– А что, отличная мысль! – хохочет Лэйк. – Договорюсь с «Карлайлом и сыновьями», будем каждый день писать жалобы на высокие налоги и на закон о лимитах на уголь, заставим Аккарата, министра торговли, рассмотреть наше дело. – Он смотрит прямо на Хок Сена. – Но ведь ты же не захочешь так работать, верно? – Его взгляд внезапно становится ледяным. – Ты любишь, чтобы все было по-тихому, да с торгом, если договор, то без лишнего шума.

Хок Сену не по себе. Бледная кожа, светло-серые глаза – этот заморский демон такое же страшное и непостижимое существо, как чешир.

– Злить белых кителей – очень неумно, – бормочет старик. – Молния бьет в самое высокое дерево.

– Типичная философия желтобилетника.

– Как скажете. Но благодаря ей я, в отличие от многих, жив. У министерства природы большая власть. Что бы ни происходило, генерал Прача и его белые кители стоят на ногах крепко. Им был нипочем даже переворот двенадцатого декабря. Играете с коброй – готовьтесь к укусу.

Лэйк, кажется, вот-вот что-то возразит, но вместо этого только пожимает плечами и бросает:

– Ну да, ты лучше знаешь.

– За это вы мне и платите.

– Зверь не должен был вырваться, – говорит ян гуйдзы, глядя на мертвого мегадонта, и отхлебывает из бутылки. – Вот только цепи-то проржавели. Поэтому никаких компенсаций. Ни цента – и точка. Это мое последнее слово. Если бы мегадонта приковали как надо, не пришлось бы его убивать.

Хок Сен молча соглашается и прибавляет:

– Без компенсаций все же не выйдет, кун.

– Я понимаю – монополия, – недовольно отвечает Лэйк, холодно улыбаясь. – Дурак этот Йейтс, что организовал фабрику именно тут.

Старику беспокойно – Лэйк ведет себя как капризный ребенок. Детским поступком можно разозлить белых кителей или профсоюз. А еще дети любят схватить игрушку и убежать подальше. Вот это совсем нехорошо: ни Андерсон Лэйк, ни его инвесторы не должны никуда убегать. Пока не должны.

– Подсчитаем убытки.

К плохим новостям Хок Сен приступает с большой неохотой.

– Если учесть мегадонта и отступные профсоюзу? Миллионов девяносто бат, наверное?..

Маи машет ему рукой и что-то кричит. Хок Сен тут же понимает, в чем дело, но, не оглядываясь, продолжает:

– Думаю, поломки найдутся и под полом. Ремонт встанет дорого. – Он мешкает, прежде чем заговорить на щекотливую тему. – Следует известить мистера Грега и мистера Йи, ваших инвесторов. Вероятно, нам не хватит наличности на все сразу – еще нужно установить и отладить новые водорослевые ванны, как только они прибудут… Мы попросим дополнительных расходов.