Расшитое золотом платье, в которое служанки облачили его невесту, было так густо усыпано жемчугом, что весило не меньше иных воинских доспехов. Шею Лукреции обрамляло роскошное ожерелье из крупных кроваво–красных рубинов, а на лбу сверкал великолепный изумруд, выгодно оттенявший ее бледно–голубые глаза. Она выглядела едва ли старше, чем в тот день, когда выходила замуж за Джованни Сфорца.

Вместе со свитой ее провели в ватиканские покои Его Святейшества – в хорошо известную ей залу с настенными фресками Пинтуриккьо и с лепным потолком, украшенным золотыми изображениями быка и папской короны.

Здесь она второй раз в жизни увидела Альфонсо. В своем пышном свадебном наряде он показался ей самым красивым юношей Италии.

Папа снисходительно улыбался, разглядывая молодую чету; его забавляло то, о чем так ясно говорили их глаза.

Они опустились на колени перед папским троном; свадебная церемония началась. Древний обычай требовал чтобы жених и невеста склонили головы под занесенным над ними обнаженным мечом. Честь держать его выпала капитану испанской гвардии Хуану Червиллону. Он торжественно вынул меч из ножен и высоко поднял его над молодыми… В зале стояла тишина. Глядя на это сияющее стальное лезвие, почти все присутствующие задавались одним и тем же вопросом: «Сколько времени пройдет, прежде чем оно опустится на голову бедного жениха?»

После торжественной церемонии настало время праздничного веселья. Лукреция шла под руку со своим супругом, который то и дело бросал на нее восхищенные, восторженные взгляды. Он и она держались в стороне от свадебной процессии. Все замечали их поглощенность друг другом. Даже Папа несколько минут смотрел на них, а потом обвел глазами свиту и многозначительно кивнул в их сторону.

– Приятно смотреть на такую парочку! – воскликнул он. – И как быстро нашли общий язык! Готов держать пари, они ждут не дождутся, когда закончатся танцы и пир! Да, этот брак будет свершен – и довольно скоро, можете быть уверены.

Когда они входили в залу, где было приготовлено застолье, один молодой человек из свиты Санчи, слышавший о недавнем унижении его любовницы и решивший показать свою верность ей, внезапно подставил ногу проходившему мимо мужчине из свиты Чезаре. Мужчина растянулся на полу. Этот инцидент ободрил нескольких других поклонников Санчи. Они набросились на лежавшего и принялись колотить его. Слуги Чезаре – вспыльчивые как все испанцы – недолго терпели подобное обращение с их соплеменником. Завязалась потасовка, которая быстро превратилась в настоящее побоище.

Тщетно кардиналы и епископы призывали драчунов к порядку. В зале стоял такой невообразимый шум, что никто не слышал их голосов.

В этой неразберихе одного епископа свалили с ног. Другому в кровь разбили лицо. Александр с улыбкой наблюдал за священниками, потерявшими обычную степенность и важность. Прошло несколько минут, прежде чем он поднял руку и пригрозил строго наказать каждого, кто ослушается его приказа прекратить драку.

Все сразу успокоились. Неаполитанцы и испанцы стали расходиться по своим местам, а Александр повел жениха и невесту к накрытому столу.

Стычка была относительно недолгой, но многие присутствующие увидели в ней предзнаменование будущих, более кровопролитных столкновений. До сих пор римляне поговаривали о возможном браке Чезаре и Санчи. Теперь казалось, что у сторонников Санчи появились какие–то счеты с окружением ее любовника. Не означало ли это, что Чезаре, собиравшийся оставить церковь, пожелает найти себе другую супругу?

Разгневанный вид Санчи подтверждал эти догадки – так же, как и невозмутимое спокойствие Чезаре.

Затем Папа, будто ничего не случилось, велел позвать музыкантов.

Начались танцы. Между ними устраивались различные театрализованные представления. Чезаре через некоторое время исчез, а потом появился в маскарадном костюме единорога. Карнавальный наряд так удачно подчеркивал его красоту и изысканные манеры, что глаза Папы заблестели от гордости за сына; даже Лукреция на несколько мгновений отвела взгляд от жениха, чтобы посмотреть на брата.

Во время очередного танца Альфонсо сказал ей:

– Сегодня у меня был самый счастливый день в жизни.

– Надеюсь, вдвоем мы всегда будем счастливы, – ответила она.

– Что бы ни произошло, мы в любую трудную минуту сможем оглянуться на этот незабываемый вечер, – внезапно задумавшись о чем–то, сказал он.

– Нет, Альфонсо. Лучше не оглядываться назад… Давайте будем смотреть только вперед. – Она улыбнулась. – А вы, должно быть, здорово перепугались, когда услышали, что женитесь на мне. Не так ли?

– Я верил слухам, – признался он.

– Дурным слухам. Они всегда окружали нашу семью. Не обращайте на них внимания.

Он посмотрел в ее ясные, светлые глаза. И подумал: неужели она ничего не знает? Едва ли. Но понимает ли?.. Нет, слишком молода и невинна…

– Альфонсо, – продолжила она, – я хочу, чтобы вы знали, как я была несчастна – так несчастна, что уже и не надеялась хоть раз улыбнуться. А сегодня вы слышали, как я смеюсь. Это – впервые за много месяцев. Альфонсо, мне хорошо, потому что у меня появились вы.

– Я счастлив быть с вами.

– Вы должны и меня сделать счастливой. Пожалуйста, Альфонсо, сделайте меня счастливой.

– Я люблю вас, Лукреция. А ведь прошло всего три дня. Возможно ли полюбить в такой короткий срок?

– Надеюсь. И мне кажется, что я тоже полюблю вас… Альфонсо, мне очень нужна любовь. Я не смогу жить без нее.

– Лукреция, мы будем любить друг друга – всю нашу жизнь!

Он взял ее руку и торжественно поцеловал. В эту минуту их души наполнил тот же благоговейный трепет, который они испытывали, стоя на коленях перед папским троном.

Александр, наблюдавший за ними, прищелкнул языком и повернулся к одному из своих кардиналов.

– Какой стыд – удерживать их от брачного ложа! – сказал он. – Честное слова, никогда не знал, что два любовника могут так желать друг друга.

Глава 2

ГЕРЦОГИНЯ ДЕ БИШЕЛЬИ

Кардиналы, собравшиеся на консисторию, старались не смотреть друг на друга. Многие жалели, что не последовали примеру тех своих коллег, которые под различными благовидными предлогами на несколько дней исчезли из Рима.

Папа, величаво восседавший на троне, приветливо поздоровался с ними, но все они хорошо знали Александра и понимали, что за его внешней приветливостью кроется непреклонная решимость закончить начатое дело. Увы! Опять им пришлось столкнуться с одним из тех возмутительных желаний Александра, которые он порой изъявлял, руководствуясь интересами своей семьи, а не церкви. Чувство долга обязывало их противостоять беззаконным прихотям Борджа, но на это у них не хватало смелости.

Кардиналы со стыдом вспоминали недавний бракоразводный процесс, когда невинный вид Лукреции Борджа обманул многих из них. Вспоминали – и отдавали себе отчет в том, что Папа и его семья собираются снова одержать верх над ними.

Александр с затаенной гордостью смотрел на Чезаре, вышедшего вперед и повернувшегося лицом к собранию. Прав был его сын, тысячу раз прав! Он рожден, чтобы править Италией. И добьется своего, если не будет скован законами церкви.

В левой руке Чезаре держал свиток с речью, над составлением которой он и Александр провели так много времени. Правую руку он приложил к сердцу, умоляя кардиналов уделить должное внимание его просьбе.

Александр предостерегал сына от неуместного высокомерия – и на этот раз Чезаре старательно выполнял отцовский наказ.

– …О нет, не по своей доброй воле я вступил в церковь, – закончил читать Чезаре. – Меня заставили забыть о своем истинном призвании.

Сознавая, что все взгляды сейчас обратились на него, Александр тяжело вздохнул и опустил голову. Весь его вид говорил о том, что слова сына глубоко огорчили его. Несмотря на столь явное проявление отцовских чувств, все знали, что именно Александр помогал Чезаре избавиться от церковного сана и что он собственноручно написал слова, которые прочитал его сын. Но знали они и то, что любому, кто не будет действовать в соответствии с волей Папы, следует опасаться преследований.