– Товарищи, нам предстоит переучивание. Я бы предпочёл летать на «Ишачке» 24 или 27 серии. Но ни двигателей, ни новых самолётов этой марки нет. – я рассказал, что есть.

– Я в Як больше не сяду! Горит как спичка! – сказал Кириллов, молодой парень со следами ожогов на щеках.

– А ЛаГГ – это лакированный авиационный гарантированный гроб. Ни манёвренности, ни динамики. – добавил ещё кто-то.

– Только не МиГ! Мало того, что «утюг», так ещё и вооружение никакое! Бьёшь-бьёшь, а никакого толку.

Мнения разделились, требовалось принимать решение.

– Будем переходить на ЛаГГи. Объясняю почему: на носу зима, в основном будем заниматься штурмовкой и бомбардировщиками. Лишние потери нам совершенно ни к чему. 12 машин новых, с завода и довоенной сборки, четыре ещё выберем с новыми двигателями. Вооружение у него самое мощное из всех предложенных. И боезапас большой. Есть подвеска РС.

– Понятно, Петрович. Ну что, пошли в класс учить матчасть!

– В первую очередь снимите со старых машин радиостанции. Всё остальное подождёт.

– Мы же не техники! Как это делается?

– Сами разберётесь! Там три блока: передатчик, приёмник и блок питания. И антенну не забудьте снять. В кабине стоит коммутатор управления. Вернусь – проверю! Ключи и плоскогубцы у всех за кабиной с левого борта.

Я пошёл в штаб и занялся оформлением бумаг. Единственного, пока, техника отправил найти 4 ЛаГГа с новыми двигателями и переписать их номера.

Через неделю все вылетели самостоятельно, кроме троих молодых. Я разбил людей попарно, с учётом темпераментов, привязанностям на земле. Топлива в полку было немного, поэтому летали поодиночке. А я занялся молодыми, обучая их строям. На десятый день всё изменилось: немцы начали наступление на Тихвин. Командование флотом приказало перелететь в Борисову Гриву. Опять низкая облачность, а метеорологи дают 4 километра толщину покрова. Трое из 16-ти никогда в облаках не летали. Связался с Романенко, он теперь нашей бригадой командует, но одновременно и нашим полком, так как назначенный на его должность человек не прибыл к месту службы. Доложил о намерениях разделить эскадрилью на время перелёта: две шестёрки пойдут над облаками, а трое «зелёных» и я пойдём под облаками. Иван Георгиевич замолчал, потом запретил этот перелёт.

– Оставляй молодых в Тихвине. Тринадцать для вас счастливое число! С завтрашнего дня полком командует Охтень. Прилетишь – свяжешься с ним. Задача твоей эскадрильи: охрана наших судов и кораблей на Ладоге. Немцы открыли охоту за ними. Молодёжь в этих боях лучше не использовать. Подберу вам кого-нибудь. Давай шустрее, Титов. У меня от бригады крохи остались!

Надо было видеть обиженные лица трех сержантов. Мы перелетели в Борисову Гриву. Полёт прошёл нормально. А вот потом началось! Осень, низкая облачность, у гражданских судов радиосвязи нет. Сюда бы Пе-3, у которых штурман есть, а тут ты один, у тебя только карта. Немцы использовали «Ме-110» и «Ю-87», а мы мотались парами, прикрывая фарватер. Свободная охота у них и свободная охота у нас. И всё в 200-ах метрах у воды. Радиосвязь немного выручала, но с ориентированием всё равно были большие проблемы. Провёл шесть боёв, сбитых нет. Уходят в облака, и ищи ветра в поле. В начале ноября не вернулся из боевого вылета Литвиненко, зацепил на вираже воду. На Ладоге начался ледостав и нас, наконец, перевели на отдых, на Комендантский аэродром. 8-го ноября наши сдали Тихвин. 10 ноября был большой налёт на Ленинград. Нас подняли по тревоге, но наша эскадрилья была в резерве авиации флота. Поняли нас через сорок минут, прикрыть отходящих по топливу. После взлёта сразу заметил «свалку» в районе Ленморканала. Повел туда эскадрилью. Успели вовремя! К немцам подходило подкрепление из восьми 109-х. Мы были выше и ударили с разворота от солнца. Я заметил разрисованный самолёт и вцепился в него. Ведомого сбил с ходу, а вот немец, с горным пиком на фюзеляже, оказался крепким орешком. В бой на виражах он не втянулся, потянул на вертикаль. А у меня там была связывающая четверка. Когда немец достаточно уверенно оторвался от меня и потерял скорость, его атаковал Володин, он увернулся и вошёл в пике, но за ним потянулась белесоватая полоса. Мессер оторвался и от Володина, но на этой высоте его, на выравнивании, атаковал я, и он вынужден был уйти на вираж. Моя пушка проделала в его левом крыле довольно большую дыру, но он автоматом потянул в правый вираж, я его подрезал и зашёл в хвост. Две коротких из БС, вношу поправку, залп из всего бортового. Есть! У машины отлетает хвост. Перевожу машину в набор, осматриваюсь и замечаю ещё пару, которая решила выйти из боя. Немцы выполняют ножницы, сбивая прицеливание. Нас 12-ть, их пятеро. Успеваю атаковать ведущего, но рядом проходят трассы ведомого, кручу влево. По ведущему я попал. Немец-ведомый не ожидал левого виража и рыскнул вправо, затем начал исправлять ошибку и попал под прицел Елисеева, моего ведомого. Теперь уже немец вынужден уходить от трассы.

– Ваня! Возьми его! – я завершил вираж и снова атаковал ведущего. Он, видимо, ранен, потому что отклоняется вяло. Атакую снизу-вверх. БСки распарывают ему брюхо, появился огонь. Иван бьёт по ведомому слишком длинными очередями. Делаю ему замечание, но, победителей не судят! Мессер взрывается! Три немца, всё-таки, ушли! На пикировании нам их не догнать. Собираю группу, и начинаем качать маятник. Время патрулирования подходит к концу. От Кронштадта появляется наша смена. Обменялись позывными, идем домой! Веду все 12 машин домой. Давно ли из таких вылетов возвращались единицы! Сели в Кронштадте.

После приземления нас вызвали в Ленинград, в штаб флота. Катер шёл до порта к 10 причалу Ленпорта. По дороге зашли в Рамбов. Там в кают-кампанию зашёл высокий, весь закутанный в камуфляж военный, с замотанной в чехол длинной винтовкой. Засунул винтовку между ног, и, откинувшись в кресле салона, склонил голову на грудь. Левая рука держала винтовку. Я обратил внимание на пальцы. Они были длинные, как у пианиста, и тонкие, как у девушки. Мы не ели с утра и получили всё сухим пайком. Разложили всё на столике в кают-компании. Каждый достал, что имел. Я подошёл к военному в камуфляжном костюме и попытался тронуть его за плечо. Рука ещё не коснулась его, когда я услышал глухой простуженный голос:

– Матросик, отвянь! В глаз дам!

– Иди поешь, пехота!

– Не хочу, дай поспать! – Он повернул голову, и на меня уставились два пронзительно голубых, с огромными ресницами, чуть влажных, глаза, в которых плескалось море, безмерная усталость и полное равнодушие. Я понял, что с нами в салоне сидит девушка-снайпер.

– Я понимаю, что Вы устали, но кусок в глотку не полезет, если рядом кто-то голодный.

– Через полтора часа ты будешь иметь совсем другое мнение, лейтенант. Я еду хоронить своих родителей. Они умерли от голода. – резко прозвучал голос неизвестной девушки. – А я ничем не могла им помочь.

Я впервые услышал о том, что в городе люди уже умирают от голода. Глядя на её грязные локти и колени, я понимал, что она только что с позиции на Ораниенбаумском пятачке. У войны оказалось и женское лицо. Я ещё раз пригласил её к столу.

– Мы взлетели четыре часа назад, и приглашаем тебя к нашему столу. Бой над Новым Петергофом видела?

– Видела! Сколько наших погибло?

– Все вернулись на базу. – Её глаза вспыхнули и широко раскрылись.

– Не ври! Такого быть не может! Каждый день видим: улетают трое, возвращается один.

– Взлетело двенадцать, и ты видишь здесь двенадцать. Пять сбитых немцев. Мужики! Нам не верят! Бой видели, но считают, что нас немцы пощипали!

– Мы – 13-й авиаполк! Немцам просто не повезло с нами столкнуться, матрос. Иди к столу!

Девушка встала, перехватила свою винтовку.

– Главстаршина Бахметьева, 6 бригада морской пехоты, командир группы снайперов КБФ.

Ребята притихли и удивлённо посмотрели на бойца. Она была, чуть ли не на голову, выше меня. Кроме снайперской винтовки в чехле, у неё не было никаких вещей. Лицо грязное, и только в районе правого глаза грязь была вытерта чем-то. Глаза вспыхнули и потухли. Ребята уступили ей место у стола.